morsmordre: mortis requiem
Сообщений 1 страница 15 из 15
Поделиться22023-06-30 00:35:10
|
|
Берта привыкла к восторженным взглядам и снисходительному отношению: все в ней видят лишь красивую куклу, которую интересуют одни показы магических мод и последние сплетни. Чего греха таить, - она действительно невероятно мила, пусть кровь бабки-вейлы уже не имеет влияния, да и сплетни обсудить ей только дай повод. Вот только Джоркинс совсем не дура: все ее растерянные взгляды и такие глупые вопросы - лишь идеально выверенная игра: она рано поняла, что в патриархальном обществе сильных мужчин достигнуть большего можно, будучи слабой женщиной. После гибели друга от рук пожирателей, она сначала становится информатором, а позже и вступает в орден - с каждым месяцем все больше подозрений на нового министра и Берта сделает все, чтобы вывести его на чистую воду. | Профессор МакГонагалл с высоты своих лет может похвастаться довольно широким опытом и мудрыми речами. Тяжелой работой и карьерной лестницей, которая отчасти загубила её счастливую личную жизнь, шпионажем для министерства магии, разочарованиями, да даже пушистым хвостом. Она умеет многое и до сих пор пытается дышать полной грудью. Студенты её уважают и потому, новость о том, что профессор Дамблдор будет в длительной поездке, восприняли за чистую монету. Тяжелее факт проклятия, которое убивает её наставника, восприняла сама Минерва. Она давно подозревала, что он связан с Орденом, потому сама первой пришла к Аластору Муди. Так, на плечи колдуньи легла школа и новая ноша. |
попала в орден благодаря emmeline vance | попала в орден благодаря name surname |
|
|
Кто-то мог бы сказать, что Соломон просто выходец из влиятельной семьи, но сам Огден не терпит к себе пренебрежительного отношения. Он бизнесмен, делец и настоящий ценитель хороших напитков. В шутку мужчина всегда говорил, что эти качества ему были привиты от матери – магглорожденной волшебнице родом из Израиля. Она дала ему имя, что означает «мир» и пыталась растить хорошим человеком. Но в каждом омуте, как часто говорят… Забавно, что несмотря на свой бизнес, мужчина не очень легко переносит алкоголь и напитки воспринимает скорее, как искусство. В Орден попал по приглашению, ведь любой даже самой скрытной организации нужна финансовая поддержка. | Херберт Сплин всегда был человеком принципов, потому два года назад он, не раздумывая ни секунды, отказался помогать Фенриру. Вот только оборотню это не понравилось и тот в отместку забрал себе самое дорогое, что было у целителя - его единственную дочь. Херб не видел Мелоди с ее первого полнолуния, когда девушка вырывалась из цепей, что должны были ее сдержать, но до него дошли слухи, что теперь она в стае Грейбека, которая все чаще мелькает в новостных сводках об очередном кровожадном убийстве. Его всегда бывшая такой правильной малышка просто не может быть причастной - он уверен, что ее там удерживают насильно и сделает все, чтобы ее спасти. |
попал в орден благодаря name surname | попал в орден благодаря name surname |
|
|
Пожалуй, единственная, действительно, серьёзная женщина среди своей большой семьи. Её воспитывали мама и бабушка, позже к ним присоединились тётя и младшая кузина. Дом был шумным, женщины любили слушать громко радио, кузина едва научилась летать на метле, принялась колесить по всему дому. Гестия же училась, и казалась внутренне старше своего реального возраста. Её увлекала артефакторика, те её области, которые до сих пор изучают. В портальное управление она пришла вслед за своим женихом, которого, увы, убили во время последнего налёта на Косой Переулок. В Ордене она не за идеологией, это чистая тяга к справедливому суду. Тяга к тому, чтобы найти виновника его смерти. | Данг сможет достать в этом мире все на свете, если его карманы наполнить звонкими галлеонами. Харизматичный, острый на язык, он знает, как красиво навешать лапши на любые уши, а еще он яркий показатель поговорки "как с гуся вода". Вы думали, что устаревший торшер, ругающийся на каждого подошедшего, портит ваш интерьер и его давно пора выбросить? Подарите его Флетчеру, он знает, кому его продать. Его членство в Ордене Феникса можно объяснить только тем, что диктатура Пожирателей Смерти убьет его любовь к наживе и возможность из любой беды сделать деньги. Как он сам любит повторять, у него есть долг и честь, пусть и не привычные всем остальным, да и запрятаны они где-то очень-очень глубоко в его душе. |
попала в орден благодаря name surname | попал в орден благодаря gideon prewett |
|
|
Ходят слухи, что Лоркан полувампир, но будьте уверены, что всё это просто слухи и Лори обычный, но жутко эксцентричный и стильный волшебник. Он никогда не был просто заурядным парнишей, который живёт обычной жизнью. Ему нужна была сцена, в музыке он находил отдушину, любил вызывать у людей различные эмоции. От неподдельного страха, до бурного восторга от того насколько он, красив и загадочен. К своим годам, Лоркан успел выпустить песню, которая стала популярной среди молодежи. Ну, а сам пошёл крутить эту песню на волшебном радио и вести вечерние подкасты. Именно он совсем скоро станет рупором, который не боится вещать о пожирателях, не боится ходить по тонкому льду. | В трехлетнем возрасте Дамокол лишился матери из-за ликантропии и всю свою сознательную жизнь посвятил поиску панацеи от этой болезни, даже в школьные годы предпочитая шумным посиделкам в гостиных уединенное времяпрепровождение у котла во всеми забытой аудитории. Возможно, именно это в купе с невероятными умственными способностями и позволило ему еще до сорока лет создать одно из самых важных зелий за последнее столетие, а то и тысячелетие. Он прославился на всю страну - интервью с ним были на первых страницах магических изданий несколько недель, вот только слава его тяготит. Все, что для него важно - лишь наука; но оставаться в стороне в нынешнее непростое время он также не может. |
попал в орден благодаря sirius black | попал в орден благодаря name surname |
|
|
Патриция из тех, кто замужем за работой. Она - автор множества успешных научных трудов, руководитель группы ликвидаторов заклятий в Гринготтс, даже успела дать парочку семинаров в Хогвартсе. Она - сталь, она - решительность, она - обостренное чувство справедливости, которое, пожалуй, и привело ее в Орден. Помогая Бенджи Фенвику вернуться к прежней жизни, она и не заметила, как стала активно поддерживать Орден Феникса, а потом уже и не сомневалась в своем ответе, когда ей предложили присоединиться уже официально. Навыки и знания Патриции сложно не оценить должным образом. Не зря ее уважают даже гоблины в банке. И она не из тех, кто отсиживается в тени за спинами остальных. | Амос до последнего думал соглашаться ли на предложение Лонгботтома по поводу Ордена. Они дружили семьями и жили долгое время близко друг к другу. Но Амос был куда более прагматичным и семейным человеком. Хотя, возможно, в душе и хотел каких-то приключений и самореализации. Он не так давно женился на своей первой любви, и в семье появился сын – Седрик. Вероятно, именно тяга защитить семью всё же отозвалась в сердце согласием. Благодаря своей работе в отделе контроля популяций, мужчина предложил сделать ещё попытку наладить отношения с кентаврами, но работа предстояла не лёгкая. Амос – хороший человек, с благородным сердцем. Главное не потерять эти качества в войне. |
попала в орден благодаря benjy fenwick | попал в орден благодаря frank longbottom |
Отредактировано Пиар-агент (2023-09-12 19:02:33)
Поделиться32023-07-07 14:40:32
— REINA TRAVERS(nee CRABBE) —
●28 ● чистокровна ● постоянный член общества бедствующих волшебниц ● de/ne ● сестра / жена ●
— emma mackey —
[indent]
❜❜ |
Д О П О Л Н И Т Е Л Ь Н О |
Больница Святого Мунго - страшно убыточное предприятие. Попечительский совет хоть и имел почти безграничную власть, обретя большинство, редко вмешивается в дела больницы. Влиятельные волшебники предпочитают держаться подальше от больных и бедных. Одна только мысль о страданиях и гниющий плоти приводит большинство в надменное раздражение. Куда приятнее подписывать счета и организовывать блистательные вечера - напоминания: это Блэки или Нотты платят за вашу возможность не сдохнуть в подворотне. Очень удобно.
Присцилла Гойл - отожествление больного высокого общества Британии. Красивая и холодная, скучающим взглядом блондинка проверяет зал - ей нужен каждый из длинного списка приглашенных кошельков: Эйвери, Блэки, Мальсиберы и Нотты. Ей наплевать на искренность их намерений, важно, что они расскажут на выходе и сколько золотых галлеонов пожертвуют больнице. Репутация и галлеоны два кита чистокровного общества. Два кита так кстати подчищающиеся эльфийскому шампанскому. Присцилла мягко кивнула и серебряные подносы с тонкими бокалами мягко поплыли по залу. Для мужчин имелись альтернативы у бара, для тех кому маскулинность и эго не позволяли взять шипучий напиток в руки. Ей хочется верить, она учла все капризы гостей.
У Присциллы свои причины стоять здесь в тугом корсете, с фальшивой улыбкой на лице. Вы не отличите фальш от настоящей, настоящих больше нет. Подготовка сбора заняла ее на две недели, две недели она почти не появляется дома, две недели ее воспаленный мозг занят чем-то кроме призрения к мужу. Но как бы она не старалась, не оттягивала и не брала дополнительные волнения на свои не такие уж и хрупкие плечи - день сбора настал. По правилам этикета ей положено стоять под руку с мужем, создавать иллюзию счастливой семьи. Присцилла окидывает взглядом красивых дам в тяжелых платьях: сколько из них на самом деле счастливы? Себастьян опаздывает, раньше это задело бы, но сейчас - к лучшему. Может быть если он не появится вместе с пузырьками испарятся и ее горести. На один вечер?
Она делает глоток, слишком большой, как для принимающей стороны, как для тонкой женщины, как для строгих правил столетней давности. Присцилла отпускает пустой бокал на левитирующий рядом поднос. Легче не стало, но ведь должно? Когда чья-то рука касается ее плеча, Гойл вздрагивает, свидетель. Щеки вспыхивают пунцовым румянцем, но женщина разворачивается медленно, успевая нацепить невинную улыбку. - Белла, - Гойл выдыхает и дежурная улыбка сползает с лица. - А я опасалась, комитет общественного порицания решил, что мне не положенно пить. - Совсем другая, кривоватая, почти настоящая улыбка трогает идеально алые губы блондинки, она рада видеть старшую Блэк. Хоть Присцилла и старше, она тайно восхищалась кузиной в детстве. Белла - вздорная девчонка, по мнению Ригель, но по ее собственному - смелая. Кузина столько раз переступала через мнение общества без серьезных последствий для репутации, что Присцилла уверена - ей открыта тайна, может быть шантаж? - Рада, что ты ответила на приглашение. - Обе женщины с прямыми спинами, молодые, но каждая со своим бременем в складочках на лбу, осунувшихся уголках губ. Крэбб и Блэк не лучшие подруги, никогда не были, но тяжелое понимание сближало Присциллу с Беллатрисой больше, чем она когда-либо могла понять Рейну. - Через 15 минут начнется шоу. Тебе понравится. - После долгих споров, Присцилла настояла - на этом вечере выступит наполовину вейла, приглашенная из Америки специально для развлечения консервативной публики. Рамки приличия соблюдены, хотя и глубоко внутри Присцилле хотелось повергнуть все в чистый хаос. - Хотя мужчинам это мероприятие все же понравится больше. - Вспоминая о неверных Гойл окинула помещение, джентельмены толпились у бара, но до боли знакомой фигуры среди них все еще нет.
[indent] в тот момент, когда джинн проходила мимо него, чтобы сесть в кресло, сайлас всем своим видом показывал насколько тема разговора его раздражала. глаза невольно закатились, в ответ на начало их диалога. естественно, он не думал о том, что его сестра может отдаться первому встречному, однако никогда не мог быть уверенным в этих оборванцах, которые работают в клубе морибанда. он периодически там бывал так, как являлся постоянным вкладчиком, чтобы получить некие дивиденды и площадку для встреч, потому не понаслышке знал кто и как там зарабатывает на жизнь. парни без рода и имени, которые ладны глотки друг другу грызть за те гроши, которые они получают за бой. и если тео нигде не слукавил, то она не только подцепила какого-то полукровку, что является сыном маггла, ещё и жулика, что украл большую сумму денег и теперь, вероятно, будет ещё с десяток лет батрачить в этом заведении, пока однажды его не пришибут на очередном бое. жалкое зрелище.
[indent] сай выдает раздраженный смешок и садится напротив неё, закидывает ногу на ногу и кладёт руку на одно и клен, откидывается на спинку кресла. на первую её фразу ничего не отвечает, принимая это как данность, - успокаивающую, в каком-то роде. если она не позволила себе лишнего, значит перед будущим мужем ни ему, ни отцу не будет стыдно. во время небольшой повисшей паузы, размышляет о том, что вероятно, слишком мягок со своими родственниками. эта мысль не покидает его уже давно. люк погрязший в своих тараканах, от которого не знаешь, чего стоит ожидать, теперь ещё гвиневра стала настолько самостоятельной, что решила погрузится в маггловский мир. разве этому их обоих учили родители? трэверсы – действительно старинный род, который давно чтит традиции крови, - что же в конечном итоге пошло не так и в какой момент.
[indent] - джинн, откуда ты набралась этих слов. не желаю их слышать. – шипит мужчина, слыша «мудак» в отношении тео. как бы мудаком он не был, но скверные слова звучащие из уст сестры, стают ему комом в горле. – существует. – его голос холоден и твёрд, как всегда. рабство в их мире существует, взять тех же эльфов, как бы не боролись за их права. взять иерархию, которая так или иначе есть. реальность коей она и является. – особенно, когда твой друг далеко не чист на руку. он сбежал из клуба, прихватив кругленькую сумму и теперь будет вынужден её отработать. пришло время разочаровываться, дорогая. – в комнату входит их домовой эльф, таща за собой с помощью магии поднос со спиртным. их отец очень любил огневиски и держал небольшой заводик, который в дальнейшем должен был перейти под управление сайласа. следовательно, подобного добра в доме было навалом. поднос оказывается на столике между ними, и мужчина тянется за стаканом. эльф на секунду замирает, видимо собираясь поинтересоваться не нужно ли им что-нибудь ещё, но видя взгляд мужчины, всем своим видом означающий «проваливай», быстро покидает гостиную.
[indent] - извини за прямоту, но тебя не должно заботить что человечно, а что нет. – говорит он, отпивая глоток виски. огненное зелье просачивается по стенкам горла, согревая тело. сайлас всегда относился к сестре с пониманием, насколько это было возможно. сорвавшийся брак с тео вышел удачным мотивом для подработки сестры на газету, - он в буквальном смысле уговорил отца дать ей такую возможность, несмотря на то, что женщинам в их семье не пристало работать. подал это под соусом «посещений элитных вечеринок, как не менее элитный гость и освещение событий». и к чему всё привело? к философствованиям на тему человечности в отношении тех, кто сам это выбрал. эту же мысль, он и озвучил. – твой друг сам выбрал подобную жизнь. обманывал тебя, насколько я знаю, пудрил мозги. где он и что с ним будет, тебя не должно волновать. возможно, он уже и вовсе мёртв.
[indent] он роняет эту мысль небрежно, думая о том, что подобные трюки зачастую работают. убедить, запугать, посеять толику сомнения. убедить, что все эти дни, которые она провела с непонятно кем в их летней резиденции глупость, которую более не стоит совершать.
[indent] - забудь о нём. настоятельно рекомендую. – мужчина делает ещё один глоток. – пока наш разговор не вышел за стены этой комнаты и не донёсся отцу. – оберон в гневе был действительно страшным человеком. они с сестрой и братом не ощущали подобной твёрдой руки, но сай видел, как он может обращаться с матерью и знал на что способен. – иначе, он быстро найдёт тебе нового жениха, возможно, где-нибудь в европе. – трэверс всё ещё зол, настолько, что практически не ощущает алкоголя, который пьет. лишь теплоту спиртного, который согревает горло и его ледяную душу. но в этом доме по-прежнему очень холодно.
Поделиться62023-12-23 17:51:07
— DOUGLAS & HUGO MACFUSTY —
● 24 & 21 ● чистокровные ● хит-визард & драконолог ● Дуглас - на выбор: нейтралитет, Министерство или сочувствует Ордену; Хьюго - нейтралитет ● средние сыновья ●
— kit harington & asa butterfield —
❛❛
❜❜ |
Д О П О Л Н И Т Е Л Ь Н О |
Декабрьские суетливые дни сменяли друг друга, с завидной скоростью перелистывая страницы календаря и приближая окончание года. Свежий запах еловых веток уже вовсю поселился в Скайхолде, обитатели шотландского поместья все чаще варили горячий глинтвейн и более терпкий гипокрас. Цитрусовые и пряные ароматы разносились по всем коридорам и комнатам, погружая любого пришедшего гостя в атмосферу скорых праздников.
Сова с очередным письмом от дочери вежливо постучалась в окно на втором этаже именно в тот момент, когда Элинор движениями палочки завязывала аккуратные банты на пестрых коробках с подарками для младших детей. Для Оскара семейство отыскало раритетное издание "Атласа небесных аномалий" с зачарованной яркой обложкой, где планеты крутились вокруг центра, а звезды сгорали и возникали вновь, будто настоящие. Эйсу в это Рождество должны были достаться новый альбом и большой художественный набор со всевозможными красками, некоторые из которых меняли свой цвет прямо в процессе рисования. А для лимонной Элси - воздушное летнее платье, которое украшали разнообразные полевые цветы, что нежно переливались и распускались, в зависимости от настроения того, кто его носит. Дарить детям одного лишь щенка показалось для матери недостаточным, тем более она догадывалась, кому придется ухаживать за животным в течение всего года, включая даже каникулы. Да и вообще хотелось хотя бы на светлые праздники побаловать своих драконьих все-еще-малюток (несмотря на приближение совершеннолетия этих малышей).
Элинор забирает у птицы пришедшую корреспонденцию, ногтем поддевает конверт и без промедления принимается за чтение строчек, в которых надеется найти для себя очередные подсказки к причине перемен в поведении дочери и отсутствию ее желания возвращаться домой этой зимой. Сердечек на этот раз не обнаружилось. Интересно, у Элспет с годами закончится запас сюрпризов для родителей, или стоит до самой старости ожидать от нее искрящиеся идеи и новые увлечения?
Младшая дочь не поскупилась на добрые слова, изрядно поливая материнское сердце сахарным сиропом. Это не могло не подкупать и склонило бы любую маму к тому, чтобы разрешить чаду всевозможные баловства и желания. Любую. Но не Элинор. Уже где-то к четвертому ребенку она поняла, что при всей царящей атмосфере любви в семье Макфасти, настолько обильно одаривать родительницу будто из шланга комплиментами дети могут исключительно в одном случае - когда им что-то очень хочется. И скорее всего это что-то выходит за рамки дозволенного, а вместо этого граничит с чем-то тайным, запретным и немного стыдным.
И кто в здравом уме может подумать, что ребенок настолько хочет выправить учебу, что отказывается провести каникулы на просторах Шотландии, где мог бесконечно поедать конфеты и пирожные, играть с новой собакой и отдыхать от постоянных домашних заданий? Кроме Оскара, разумеется, но он особенный мальчик, да и то без всякого сопротивления садился на поезд и добровольно терпел шумные праздники среди многочисленных родственников.
Конечно, Элинор могла прямо сейчас написать в школу и попросить заранее выслать табели с оценками Элспет. С другой стороны, не станет же девочка специально врать и наговаривать на себя, принижая умственные способности… Элси ведь пролежала в больничном крыле целый месяц (сердце в груди невольно предательски екает опять) и могла пропустить очень много уроков, поэтому и стремится нагнать остальных.
Никто из родителей Макфасти младшую дочь никогда серьезно не ругал за успеваемость. Разве что могли пожурить, когда дела становились особенно плачевными. Да и большая часть запаса нотаций досталась старшим детям, которые, надо отдать им должное, умели с размахом покачаться на нервных клетках родителей, словно на больших подвесных качелях. Одних только писем об отработках Мериды со временем накопилось на целую энциклопедию. За прошедшие годы к Элинор уже окончательно пришло осознание, что мальчики Макфасти все равно останутся в заповеднике - там оценки ни к чему, отец всему научит - а девочки для того, чтобы вступить в удачный брак, не обязаны знать идеально прорицания или зельеварение. Поэтому пытаться своих детей без их воли превратить в круглых отличников - затея одновременно и гиблая и бесполезная.
Но ведь Элси может и сама вдруг не захотеть быть в отстающих, а вместо этого стала стремиться к знаниям, хочет быть примером для остальных… Да что за чепуха! Элинор трясет головой, будто усердно пытается скинуть что-то с собственных ушей. Шебутная Элси и идеальная успеваемость? Теперь она уже была полностью уверена, что творится что-то неладное.
Мать семейства садится за перо и коротко, но четко пишет.Любимая крошка Элси!
О том, чтобы остаться на каникулы не может быть и речи. Папа заберет тебя с вокзала. Я позанимаюсь с тобой дома в отдельности, подтянем твою учебу хотя бы по части теории и книг, солнышко, если ты этого так хочешь. Мне совсем не трудно.
Обнимаю тебя крепко и жду встречи, мама.
Элинор перечитывает написанное и, подумав еще мгновение, с явным неудовольствием комкает пергамент. Нет, так резко нельзя. Попробуем по другому, значительно мягче, но не оставляя достаточно пространства для маневра.
Любимая лимонная крошка Элси!
Очень приятно было от тебя слышать столько комплиментов, моя ласковая девочка. Уверена, мы отыщем для тебя телескоп на чердаке, чтобы ты могла любоваться звездами.
Солнышко, собаке не место в постели, тем более в кровати настоящей чистокровной леди, но в комнате с тобой щенок сможет жить и ночевать. Если ты обещаешь не пускать его на уэльские ковры с грязными лапами после прогулки.
Все же сильно была озадачена твоей просьбой, Элспет. В наше время в Хогвартсе на Рождественские каникулы оставались только сироты или те, кто по разным серьезным причинам не мог вернуться домой. Мы же тебя здесь все очень ждем и вовсю готовим для вас чудесный праздник.
Даже не сомневаюсь, что преподаватели войдут в положение, учитывая, что ты пропустила много уроков из-за своей травмированной руки. Обещаю, мы с папой тебя ругать за оценки не будем и без учета Рождества, а я позанимаюсь с тобой дома, подтянем твою учебу по части теории и книг, моя звездная девочка, если ты этого так хочешь. Раз уж твое желание остаться на каникулах в школе вызвано именно учебой! Мне совсем не трудно, могу гарантировать, что в таком случае тщательно возьмемся с тобой за все упражнения и я справлюсь не хуже, чем твои однокурсники. Чтобы ты впредь и не думала столь нелестно отзываться о своих умственных способностях, сокровище. Помни, ты прекрасная и одаренная девочка!
Папа встретит на вокзале вас всех троих: тебя, Эйнсли и Оскара. И без вас из Лондона ему наказано не возвращаться. Так что пожалуйста не делай глупостей и садись на поезд, иначе, как пошутил твой отец, ему придется жить на Кингс-Кросс до Пасхальных каникул.Обнимаю тебя крепко и жду скорой встречи, мама.
P.S. даже и не думай.
Элинор не отпускало смутное ощущение, что в своих приписках она ненароком подсказала дочери прекрасную идею для пакости. Каша в ботинки - это же всего лишь шалость, правда? В конце концов она же никого из однокурсников с дерева не собирается толкать…
Поделиться72024-01-07 12:46:30
— ATTICUS GOYLE —
● 29 y.o. ● pureblooded ● obliviator ● de ● brother\son\love ●
— jacob elordi only —
[indent] your loving mother [indent] ❜❜ |
[indent] your little secret[indent] ❜❜ | [indent] |
[indent] Tabitha[indent] ❜❜ |
[indent] Sebastian [indent] ❜❜ | [indent] |
Д О П О Л Н И Т Е Л Ь Н О |
Кончики пальцев нервно стучат по столешнице, вызывая странный глухой звук каждым движением. Бокал с почти допитым вином стоит чуть поодаль, но каждое движение руки по дереву отдается в стенках матового стекла каким-то неприятным звоном и дребезжанием. Если бы Аурелия не была увлечена своими мыслями, этот звук определенно бы ее раздражал. Она любила, чтобы в кабинете все было идеально. Даже звуки, которые окружали в момент сосредоточенности, а в ином настроении миссис Гойл и не находилась в рабочем пространстве.
Контролировать все вокруг - в этом была вся Аурелия, она с самого первого дня замужества слишком четко понимала, что если она не будет отвечать за свою жизнь, никто не будет это делать за нее. Грегори выглядел успешным человеком, она сделала все для этого. Их дети тоже добились таких высот, что мама ими теперь гордится. И главной маминой гордостью был старший сын, Себастиан.
Себастиан всегда был смышленым мальчиком, с самых малых лет Аурелия знала, что он способен на многое. И она помогала ему, вытягивала все свои связи, нашла лучшую из всех невест, ставшую идеальной женой и опорой. Дочь ее лучшей подруги, что тоже давало дополнительных плюсов этому союзу, ведь Аурелия слишком хорошо знала миссис Крэбб, она не могла воспитать дочь, способную опозорить свою семью. И, подумать только, карьера сына сверкает яркой звездой на склоне Министерства Магии, он занимает пост заместителя министра магии.
Когда же этот хрупкий идеальный мир треснул? Когда трещина прорезалась настолько глубоко, что теперь рисковала разбить жизнь их семьи на "до" и "после"? Ошибка Себастиана может стоить очень многого для них, для нее. И речь здесь была даже не о том, что она не сможет больше спокойно смотреть в глаза своей подруге, нет. Любовники и любовницы были у многих, но она боялась, что здесь случится повторение истории, в которую уже до того успел влипнуть старшенький. В чистокровном обществе любой скандал мог поставить крест на твоем будущем, сплетни разлетались слишком быстро. Она должна была понять, что сын понимает все частности истории, в которой увязает все глубже и глубже.Тихий хлопок домовика отвлек от мыслей женщину, которая даже не обернулась в сторону появившегося существа, она итак знала, что ей сейчас сообщат.
- Себастиан ждет в гостиной, мадам. Я уже подал напитки, - Аурелия делает взмах рукой, отправляя домовика прочь. Ей требуется несколько секунд, чтобы собрать мысли в кулак, как она делала всегда. Разговор не будет простым.Она спускается в гостиную, где и правда уже ждет ее сын. Августовская ночь выдалась теплой, потому камин сегодня не горел, только свечи в изобилии давали множество световых пятен в помещении, на котором так или иначе задерживался взгляд.
Аурелия быстро пробегается взглядом по фигуре Себастиана, пытаясь что-то понять еще до того, как что-то сказала. Его спина прямая, а лицо утопает в тени, на котором иногда подрагивает свет от огонька свечи по близости. Ответы искать слишком рано, нужно для начала побыть гостеприимной матерью, которая рада видеть своего сына.
- О, мой дорогой, как я рада тебя видеть, - улыбка на ее губах сияет, она и правда рада его видеть, особенно, если на время забыть повод, по которому она его пригласила навестить одинокую матушку в ее темном и холодном доме.
Она подходит к нему близко, заглядывает в лицо добродушно, гладит по идеально выбритой щеке.
- Ты голоден? Я сегодня приготовила твой любимый трайфл на десерт, - она в последнее время готовила сама слишком редко, пусть и быть на кухне, самостоятельно что-то готовить всегда ее как-то успокаивало. Ну и то, что готовишь сама, не сравнится с тем, что готовят домовики. Когда дети были маленькими, она всегда баловала их десертами собственного приготовления, что было как тот жест заботы и внимания, с которыми она боялась переборщить всегда.
- Отто, на две персоны, - она снова махнула рукой, отправляя домовика выполнять приказ хозяйки. - Я надеюсь, что даже если ты не голоден, то не обидишь матушку и хотя бы не откажешься от десерта, - ах, какая забота, миссис Гойл, кто бы знал, как она переживает за неудачу разговора сегодня вечером.
[indent] Голова раскалывалась уже третий час подряд и в коротком перерыве Мэг успела зажечь еще одно благовоние, в надежде, что станет хоть немного легче. К сожалению, запас зелий уже иссяк, а сварить новые она не успела - началась новая "жатва" и представления шли один за одним без продыху. Возможно, ей повезет и она сможет сходить в город и купить несколько склянок у местных травников, если найдет возможность улизнуть из лагеря на рассвете...
Под столом шуршал застенчивый зверек, который постоянно бился своей головой о столешницу в попытках умоститься поудобнее. Мегара переживала за него и часто предлагала переместиться на мягкие подушки, что были раскиданы по всему шатру, однако существо почти постоянно предпочитало прятаться от глаз клиентов желающих узнать свою судьбу. Матьеш - так его она окрестила, - оказался совершенно ручным и привязчивым, что заставляло сердце гадалки сжиматься каждый раз, когда она покидала караван на какое-то время. К сожалению, лунный теленок был слишком необычен для маггловского взгляда, а создавать проблемы с законом и себе и зверьку ей совсем не улыбалось. Поэтому, хотя бы таким способом, но она радовалась проводить с ним время и тем самым успокаивать его, - пусть даже он укладывался ей на ноги и придавливал ее стопы всем своим весом, от чего она потом не чувствовала пальцев. Да и когда он похрапывал или поворачивался на другой бок, то создавал некоторую вибрацию стола, что в лучших традициях спиритических сеансов, производило впечатление на наивных посетителей.
[indent] Мэг встала из-за стола и отложила колоду "живых" карт таро, желая размять ноги и затекшую спину. Лупоглазый малыш сонно выполз из своего укрытия, предварительно снова стукнувшись головой и произведя некоторый шум. Оба они, и хозяйка и питомец, находились в своеобразной клетке и не имели возможности вырваться на свободу.
Шлепая своими перепончатыми лапками по подушкам, Матьеш подошел к разминающейся Мегаре, явно заинтересованный хрустом суставов в ее крошечном теле. Девушка покрутила головой, смачно хрустя шеей и при этом позвякивая навешанными разнообразными украшениями. Бусинки, монетки, затейливые узоры и обереги, а так же кольца и перстни - все это венчало серебристо зеленое одеяние покрытое красным платком с "живым" узором. Если долго на него смотреть, то нарисованные и вышитые орнаменты и узоры кажется, начинают двигаться и жить своей жизнью. Все это было придумано для того, чтобы отвлекать посетителей от главной цели - обобрать их до нитки. Пустить пыль в глаза и поразить красочностью и размахом зрелища - вот чем они занимались. Практически "бескорыстный" труд по предоставлению праздника. Знали бы люди, чего циркачам стоит это "бескорыстие"...
- Что, Матьеш? - устало спросила Мэг, опустив руку на его мягкую шерстяную голову. Теленок несколько раз моргнул своими глазами-блюдцами и издал почти мяукающий звук. Девушка достала из ящичка дубового мини-комодика печенье и разломив его пополам, поделилась с другом. Зверек был счастлив и радостно подпрыгнул на задник лапках пританцовывая. Обычно, они делают это при луне и смущаются человеческих глаз, однако Мегара очевидно входила в число доверенных лиц, за что была благодарна. Преданность и привязанность этого малыша приносили ей ощущение уюта и развеивали грусть об одиночестве.[indent] Через некоторое время предсказательница Кассандра снова величественно восседала на подушках и ждала очередного клиента. Ее верный друг прятался под столом и ничего не предвещало никаких бед, пока в шатер не заглянул долговязый, немного помятого вида мужчина. Мэг предала своему лицу максимально отрешенное выражение - это было частью ее образа, который был не только человеком, но состоял из каждой присутствующей здесь детали. Диковинные приспособления, яркие цвета тканей и даже ароматы - все это было частью сценического образа леди Кассандры - могущественной и просвещённой провидицы. Вот только в этот образ не вписывался неловкий зверек, который вдруг взбесился и как раскаленной кочергой ошпаренный, метнулся из под стола с жутким грохотом и визгом. Разумеется, Матьеш ударился всем, чем только мог и умудрился войти практически в лобовое столкновение с гостем, что кажется, смутило их обоих. Мэг было двинулась в сторону своего друга, дабы обезопасить его или если что, произнести нужное заклинание - древко палочки привычно согрело руку, готовое выскользнуть из набедренной кобуры. Однако теленок быстро ретировался в противоположном направлении и спрятался где-то за спиной хозяйки, в то время как гость почти спокойно уселся на подушки перед ней, разбавляя не самую ровную английскую речь не совсем внятными словечками, которые Мэг показались на что-то похожими. Что же, он явно волшебник, - подумала она, представляя, что у маггла была бы совершенно иная реакция на странное создание.
Сложив руки с позвякивающими браслетами и перстнями на столе, она медленно наклонила голову и внимательно посмотрела в лицо мужчины, своим пытливым кареглазым, сильно подведенным черным и золотым, взглядом. По ее поведению можно было подумать, будто бы сейчас ничего не произошло и явление лунного теленка было лишь миражом - фантазией. Впрочем, это ведь цирк. Здесь творятся чудеса и может произойти и не такое...
- Да, я Кассандра, - спокойным тоном, без придыхания и прочих бредовых "атмосферных" завываний, ответила девушка. В ловких пальцах ее тут же оказалась колода карт и она начала быстро ее тасовать.
- Это мой друг, - так же невозмутимо ответила Мэг, хотя внутри сама себе удивилась, ведь она не знала значения слова что произнес гость. И одновременно... она его поняла. Это вызвало в ней тень улыбки и какой-то детской радости. Уголок ее губ дернулся и она подняла бровь от удивления и самой себе и сравнению с большеглазым существом. Она могла бы и обидеться, но почему-то ей пришлось это по душе. Даже жаркая боль в висках слегка отступила, словно грозовые тучи пронзило несколько лучей яркого солнца.
[indent] Гадалка качнула головой в другую сторону и внимательно осмотрела сидящего напротив мужчину, стараясь не упускать никаких деталей. В это время карты из ее рук описали круг в воздухе и ловким движением, почти не глядя, девушка выцепила двумя пальцами одну из них и "вуаля" - та уже лежит на краю стола, а на ней "дурак" не глядя гордо шагает с обрыва.
- Ты пришел сюда чтобы что-то найти? - с теплом не привычным для "Кассандры", но вполне обыкновенным для Мегары, спросила девушка, продолжив тасовать колоду, периодически проделывая ею магические сальто и спирали в воздухе.
Как быстро растут чужие дети!
Даже будучи дважды матерью, Табита не вполне понимала, где проходит та возрастная грань, на которой заготовка человека превращается во взрослую интересную личность. И миссис Беллатрису Лестрейндж она помнила как девочку Беллу Блэк, хорошенькую, черноволосую, звонкую как натянутая тетива лука, с типично-блэковским выражением лица, которым так или иначе грешили многие чистокровные, даже если по некоторому недоразумению не входили в список из 28 громких фамилий. Табита вообще часто носила маску "я наследница древнего рода, а вы все грязь под моим каблуком". Маску, вросшую в кожу намертво. И почему-то казалось, что, оставив Британию за спиной четырнадцать лет назад, по возвращении обнаружит, что ничего, совершенно ничего не изменилось, разве что магглорожденных изгнали, наконец, из храма знаний, выделив сиротский минимум заклинаний для низкоквалифицированной работы.
Сейчас же она видела перед собой статную взрослую леди. Ладно, не настолько взрослую - красивую молодую женщину. И это изменение было бы невероятно любопытным, если бы не намекало, что годы идут, и ей самой давно не восемнадцать, и резные флакончики с масками для лица в какой-то момент рискуют стать целыми цистернами зелий, призванными обмануть и возраст, и гравитацию, и семейный гобелен.
Но в Беллатрисе она нашла некоторое понимание, успев влипнуть в тягостное болото общественной деятельности с подачи невестки. Веселья в этом не было никакого, особенно в чопорной родной стране, но если ты благородная леди, да еще и официально безработная, это как будто твоя повинность - благотворительные вечера, подписанные чеки и слащавые улыбки во благо обездоленных. Наверное, кто-то действительно этим наслаждался, веря в свою судьбоносную роль - Табита же прикладывалась к фляжке в темном углу, прикидывая, когда будет прилично уйти, потому что дармовое шампанское уже стояло поперек горла, а повода для скандала до сих пор не нашлось.
- Будешь? - спросила она тогда, щедрым жестом протягивая флягу, в которой плескалось уже меньше половины. - 1966-го года разлива, хоть что-то стоящее в этом балагане.
И общение с этой восхитительной женщиной заставило Табиту несколько озадачиться: оказывается, она невероятно много упустила в социальной жизни магической Британии, и речь даже не про политические перестановки. С ними-то все было понятно на первый взгляд. Но на сцену вышло множество новых лиц, и было бы досадным упущением не воспользоваться возможностью поговорить с ними не под прицелом колдокамер в антураже благоденствия, а с глазу на глаз, даже если начинать придется с типично дамских вопросов вроде кондиционера для волос - надо же, какое удивительное совпадение, что вам пришлась по душе продукция именно нашего производства, не оставите ли отзыв? А о драгоценном моем братце, например, чтоб он был здоров?
- Потрясающая оранжерея, с вашим-то островным недостатком солнца, - знакомая смесь ароматов приятно щекотала обоняние. Возможно, она попросится сюда жить, если Вальбурга не согласится предоставить ей политическое убежище в своих теплицах. - Надеюсь, однажды покажу тебе наши угодья.
Она присела возле отдельной грядки, аккуратно подобрав юбку, и протянула руку к хищному растению, мгновенно нацелившемуся на человеческую плоть своим жалом. Табита резко щелкнула пальцем по основанию листа, усмиряя обнаглевшую флору.
- Кажется, их пора пересаживать, пока корнями не сцепились.
Разумеется, о травах и их применении, о редких, по крупицам собранных рецептах можно было разговаривать вечность, особенно если разбавить ее настойкой на тех же самых травах для лучшего взаимопонимания - главное, чтобы не переходило в маловразумительный бубнеж в связи с критическим превышением дозы.
Но отсутствие других гостий, даже намеков на их прибытие с минуты на минуту, наводило на определенные размышления, а Табита еще в тринадцать понимала, что смотреть на цветочки ее зовут не для того, чтобы насладиться видами. Разве что видом ее самой, с плавным перетеканием в попытки не только полюбоваться, но и пощупать.
Она поднялась, оправляя подол, и чуть склонила голову к плечу, выражая светскую заинтересованность. Пристальный взгляд, правда, протокольной вежливостью не отличался.
- Так о чем речь на самом деле?
Под звон хрустальных бокалов и ароматы запеченного кролика Аурэлия будничным тоном рушит сразу несколько жизней – много лет после, Себастиан будет задаваться вопросом, как сложилась бы судьба, если бы в тот злополучный вечер накануне отъезда в школу с рождественских каникул он бы высказал свое несогласие с решением родителей. Лишили бы они его наследства за неповиновение? Позволили бы ему жениться на своей школьной любви? Были бы они до сих пор вместе? Был бы он счастлив? Эти мысли будут еще долгие годы заевшей пластинкой прокручиваться в его голове – особенно остро и громко, когда будет приносить цветы на могилу той, что когда-то разбил сердце. В далеком же шестидесятом, когда он был лишь глупым мальчишкой, ему потребовалась бессонная ночь, чтобы убедить себя, что девушек у него еще будет много /в этом он не ошибся/, что любовь – блажь и глупость /так будет считать еще долгие годы/, что долг перед семьей и именем рода – превыше всего /с этим уйдет он в могилу/. За ужином же ни слова против не скажет, а лишь плечами пожмет – значит, судьба такова.
Значок старосты школы отливает золотом на лацкане зимней мантии в мерцающем теплом свете ламп Хогвартс-экспресса. Во время обхода поезда он нарочито пропускает купе, где Борджин увлеченно щебечет с подругами и надеется, что те были уж слишком заняты обсуждением, кому что подарили родители на Рождество и не заметили его силуэт в покачивающемся тамбуре. У купе же с куда более громкими первокурсниками, для которых поездка на экспрессе еще была явно в новинку, он задерживается – в его голове еще не скоро уложиться, что вот эта светловолосая девочка с зеленой лентой в волосах спустя много лет станет его женой. Себастиан так и не узнает, было ли это решение принято для того, чтобы породниться с семьей подруги матери, с которой та делила одну спальню в общежитие Слизерина, или же просто родители пытались уберечь его от неравного, по их мнению, брака с дочерью лавочника из Лютного – всю жизнь Грегори и Аурэлия положили на то, чтобы поднять статус рода среди магического сообщества, после того, как Кантанкерус Нотт по какой-то причине не включил их фамилию в список «священных двадцати восьми». И теперь их старший сын, будущий глава семьи, не может просто так слить в унитаз, словно неудавшееся зелье, все их усилия настолько неразумным союзом – при каждом упоминания Ксенты, его мать всегда поджимала и так тонкие губы и переводила разговор на другую тему. Отец же мгновенно находил себе занятие – начинал читать вчерашний «Пророк», оставленный на журнальном столике, или шел писать «срочное» письмо по работе. Табита еще в двенадцать заявила, что Борджин – плохой выбор. Она странная и волосы у нее во все стороны. На ворону с кладбища похожа. Его сестра всегда привыкла говорить то, что думает и с самого детства осознавала, что не позволят им самим выбрать себе судьбу. Ей, впрочем, повезет в этом больше – спустя много лет ее договорной брак с сыном друга отца из франции окажется на удивление счастливым.
Утром перед занятиями он завтракает одним из первых, запивая печеночный пирог имбирным чаем, и спешит на собрание факультетской команды в одну из старых аудиторий – первая игра с красно-золотыми уже через две недели, а на прошлом матче их оборона буквально посыпалась на втором часу. Капитан напоминает быть осторожнее с Дирборном и Шеклболтом, а загонщиков просит больше внимания уделять Прюэтту, в прошлом мачте против барсуков буквально выцарапавшем победу своей команде, даже не смотря на пойманный ловцом желто-черных снитч. Себастиан зевает и трет глаза, но мечтает, чтобы этот организационный сбор, которые он всегда терпеть не мог, сегодня длился чуть ли не весь день. Словно, это сможет спасти его от неизбежного. Излишней храбростью и старший сын Грегори Гойла никогда не отличался: его умение затаиться, лишний раз не лезть на рожон, отсидеться, когда нужно, за спинами других, не подставляться лишний раз в бою ради товарищей – все это долгие годы будет позволять ему сохранять не только собственную жизнь, но и репутацию. Сегодня же, в январе шестидесятого года, избежать расплаты ему не удастся – он точно знает и, поэтому, максимально пытается этот момент оттянуть.
Когда Ксента не появляется на уроке зельеварения, в нем начинает теплиться глупая надежда – вдруг она заболела, вдруг не вернулась в Хогвартс по какой-то причине. Он достает свой котел из длинного шкафа, растянувшегося почти на всю дальнюю стену комнаты и ставит его рядом с Акселем – друг вопросительно смотрит на него, потом оглядывает аудиторию, но лишних вопросов не задает. Это он в Крэббе и любит. Мистер Слагхорн что-то вещает про амортенцию, ее действия и свойства – Гойл же бы не отказался от какого-то зелья с противоположным эффектом. Он расталкиваем в ступе сходные с актинией наросты со спины растопырника, с опаской поглядывая на входную дверь чуть ли не каждую минуту через плечо товарища, пока, наконец, в коридоре не слышится сбивчивый стук каблуков. Когда Ксента появляется в дверях, он с несвойственной для него прилежностью перечитывает рецепт – все, лишь бы в глаза не смотреть. Вот только Борджин бы не была самой собой, если бы не буквально прогнала Акселя с занятого места.
Что ему ей сказать? Правду – что не пришел в их место встречи потому, что трус? Или же сослаться, что капитан квиддичной сборной решил собрать их в первый учебный день и до конца школы водить темноволосую за нос, словно ничего не случилось? На вопрос подруги Себастиан даже не поворачивает голову, словно рядом с ним не слизеринка, что он знает с детства, а не меньше, чем Медуза Горгона, от одного взгляда в глаза которой он окаменеет навсегда, - между нами все кончено, Ксента, - он говорит это звенящим сталью голосом, каким обычно списывает баллы со студентов других факультетов, и все также смотрит лишь на читающего лекцию декана.
Поделиться82024-01-20 13:33:53
— NICCOLUM CRABBE —
● 28 ● чистокровный ● наследник семейного бизнеса ● de ● брат/бывший жених ●
— bill skarsgård —
[indent] [indent][indent]- присцилла [indent][indent]- аксель [indent][indent]- тед |
Д О П О Л Н И Т Е Л Ь Н О |
Стук каблуков по идеально отполированным полам заполняет все ее внимание. Пропасть легла между Себастьяном и Присциллой и этот факт должен быть виден без особого старания. Она не поворачивается проверить следует ли он за ней, не отрывает взгляда ледяных глаз от конечной точки — тяжелых дверей его кабинета, места почти запретного для нее, не желает замечать любопытные, осуждающие или, что хуже, равнодушные взгляды. Ригель во всем ее желании воспитать идеальную леди, главу выскородного дома вложила в ее голову покорность мужчине в равной степени с гордостью. Как оказалось — две взаимоисключающие особенности и Присцилла выбирает себя и гордыню. Сосредоточившись на своей мысли — единственной цели, леди Гойл с поднятой головой и стиснутыми от внутренней дрожи кулаками проследовала во внутрь. Никто из ее предшественниц не позволял себе подобную дерзость.
Кабинет Себастьяна — его святыня, Присцилла фыркает. Святыня? Рассадник греха, даже в ее воспоминаниях, ее муж наверняка прячет среди этих бесконечных, идеально упорядоченных, кожаных папок свои прегрешения. Она готова спорить: похабство, всего лишь один из многих его грехов. Не обращая внимания на Гойла, женщина сосредоточена на стеллажах, ведет тонким пальцам по корешкам, на них только цифры, стоит отдать ему должное. Она вытаскивает одну из них, открывает без зазрения совести — непозволительная ранее дерзость, листает у него на глазах. Она ни черта не понимает в цифрах и фамилиях записанных на листах, он это знает, но ей так хочется потомить, хочется заставить ее горячо любимого мужа теряться в догадках, волноваться, выйти из себя, черт его дери, биться в истерике. А еще она тянет — становится страшно. Лекари удаляют гниющую плоть, после есть шанс на выздоровление. Заглядывать в жизнь без мужа, без ее Себастьяна, оказывается почти так же страшно, как и увядать рядом.
— Случилось? — Присцилла наконец-то поднимает ледяные глаза. Не такая решительная, как пару минут назад: страх в перемешку со злостью, она столько раз представляла себе этот момент, столько раз проговаривала заветные слова, осечки быть не может. Он смотрит на нее в недоумении, темные глаза Гойла изучают, на его лице легкость, одна только тень недоумения. Она так хорошо знает его. Знала? Да ни черта она не знала. - Господи, а ты ведь и правда веришь, что все хорошо. — Это ее мир стоит на руинах, ее мир и разум — шатается, вот-вот рухнет, а у него — в с е х о р о ш о. — Что по твоему случилось, Себастьян? — Гойл наглец, но не глупец. Присцилла отбрасывает выбранную папку на его широкий, роскошный стол, не имеет значения что в ней. Только не сейчас. - Я все знаю. — Отвращение, столь откровенное, что его тяжело спутать с чем-либо другим. - Уже давно. — Она открывает рот, чтобы прыснуть ядом, рассказать как стыдно, низко, слышать от сестры, подруг и даже министерских прихвостней — они видели его, в их глазах постыдная жалость — к ней и ее положению. Рот она закрывает — он все итак прекрасно понимает. Или считает ее непросветной дурой. — С меня хватит.- Одному богу известно почему еще три года назад она не пришла к Себастьяну в своих горьких слезах, в истерике и гневе, со своим разбитым сердцем и поломанной судьбой.
— Мы разводимся, — Она подходит так близко, чувствует его дыхание: сигара, огневиски и похоть, смотрит в глаза, нашептывает слова, как ласку. Присцилла желает сожрать его душу, запомнить черты ненавистного ею лица, причинить как можно больше боли — ему. Внутри нее все давно умерло. - Себастьян. — Она пробует на вкус его имя, ледяные глаза блестят, не в ярости, от застрявших в ней, кажется навсегда, слез. Она ни за что не позволит хотя бы одной из них сорваться. Присцилла уже давно оплакала их брак, себя и свое разбитое сердце, ее любовь — рудимент. Никому не нужная и не используемая слишком долго. Она ненавидит, ненавидит так сильно, что эта ненависть почти не отличима от любви.
Встречаться с Тедом Тонкосом - безрассудно. Меда каждый раз клянет себя, каждый раз говорит - этот раз последний. А потом не способная совладать с зовом сердца приходит в назначенное место. Тайно ускользает из дому под покровом ночи. Глупое чувство: пальцы немеют и колются, в голове вата и бегающие по позвоночнику мурашки. Она ощущает это только с ним. Только когда руки Теда ложатся на ее плечи, когда сжимают в тяжелые объятия. Тяжелые и запретные. Предательские. До последней своей клеточки она принадлежит Теду Тонксу: телом, мыслью и сердцем. Только по мнению общества, по правилам и клятвам - она обещана другому. Страсть слепит глаза и она почти не вспоминает о мире за окном квартиры Теда, поглощенная только им. Не вспоминает и о том, что за дверьми дома она без пяти минут Крэбб. Паршивая тяжесть пластом ложится на грудь как только мир их хрупких грез рушится и Тед выпускает ее из объятий. Руки Тонкса отпускают и ответственность произнесенной клятвы - душит, мучает, рвет изнутри.
Она молчит, рассматривает носки своих туфель - как может быть так хорошо и дьявольски паршиво? Меда смотрит на Теда и сердце трепещет, сейчас он уйдет и все что остается - тяжелые мысли. Она носит их с собой всюду, спит, ест, и смотрит в чужие глаза. Предательство, она в нем тонет, вот-вот захлебнется. Сегодня ее ждет обед с Никелем - женихом. Меда натягивает капюшон сильнее, лишние свидетели ни к чему. В простом темном платье и длинной мантии, Блэк все равно выбивалась из толпы: бархатной кожей, прямой осанкой, блестящей мантией и грациозной поступью. Тед провожает сколько может, не хочет отпускать, а она уходит. Так и стоят уткнувшись взглядом друг в друга, ищат силу поставить точку в запретном свидании.
Меда ничего не обещает, не может. Она уже пообещала, раз она уже дала клятву. Мерлин ей свидетель - она пыталась. Искала в себе силу, хваталась за обрывки страсти между ними с Никелем, за тепло и заботу, за понимание и произнесенные обещания. Хотя где-то в глубине души она мечтает о дрожащих коленях, сердце, выпрыгивающем из груди, головокружении и бессонных ночах. Она смотрит на Теда - все это ускользает, все это останется с ним. Тед берет за руку - касается самого сердца горячими пальцами. Почему все так сложно, если так правильно?
Приходится предать себя - отнять ладошки, отнять взгляд, разбить и свое сердце тоже. Каждое расставание - риск, что если оно последнее? Она разворачивается со слезами в янтарных глазах - а что если нет? Никель этого не заслужил. И Тед тоже. Сегодня Никель будет держать ее за талию - но так ее нельзя касаться, оставит заботливый поцелуй на ее лживых губах - но эти губы давно ему не принадлежат. Она предает сразу их обоих.
Она почти подпрыгивает от неожиданности не сразу находится. - Черт. - Это плохо. Прежде, чем успевает собраться, Андромеда оборачивается, проверяет успел ли Тонкс скрылся из виду - но его фигура неторопливо удаляется по Косому переулку в то время, как сестра с выгнутой бровью что-то бормочет. Не трудно догадаться. Если всего пара мгновений, пара вздохов прежде чем Блэк открывает дверь душного помещения. Случайная встреча? Меда бледнеет, Белла видела лишнее. Невинное прикосновение рук. Дружеская встреча - ведь ей положено иметь друзей. - Такая рань, а ты уже на ногах. - И до чего же омерзительное совпадение. Меда снимает капюшон, волосы хоть и не растрепанны, но до стандартов Беллы ей далеко, было не до того, не до волос. - Семейная жизнь столь скучна? - Блэк хорошая лгунья, но волнение скрыть до конца не выходит. - Что-то стоящее? - Ей нужен повод чтобы не смотреть в похожие на ее собственные глаза - не врать глядя в них. Отвлечь, выкроить мгновение чтобы впитать сестренскую невозмутимость, собрать растрепанные чувства в кучу, выбросить грех из головы.
Поделиться92024-01-28 18:00:54
— PHOBOS EVERETT ROSIER —
● родился в 1925 ● чистокровный волшебник ● ММ, дела семьи, меценат ● de ● страсть, ненависть, безумие ●
— Daniel Craig / the same —
[indent] [indent] Быть на пике нашего треугольника предлагаю в настоящем. Знали ли мы заранее, что поженим детей? Или это наше искупление перед нами самими, пред тем, что мы так и не смогли связать наши желания в одно приличное чувство, которое можно было бы вынести в свет? Почему мы выбрали формат негласного равностороннего треугольника, где углы и грани, чувства и возможности равны и... нет проигравших? ❜❜ |
Д О П О Л Н И Т Е Л Ь Н О |
«Розье — только» сказал она когда-то, на что получила в свой адрес много слов о состоянии своих умственных способностей, выдержки как чистокровной волшебницы и наследницы благородного рода.
Тем не менее, постепенно...
Это произошло очень постепенно, ещё со школы, Вальбурга Блэк медленно превращалась из просто знакомой по чистокровному кругу в товарища и друга, а после, — после дольше, больше, прерывистее. Вела светские мероприятия от имени благотворительного Фонда, которые ненавидел её супруг, и это было очень удобное начало. Один вальс, второй, беседа и пара бокалов, и дальше — приглашения, много, очень много… приёмы, выставки, балы и сезонные, показательные охоты на лис. Урожденная Блэк хохотала, — запрокинув шею, звонко и открыто, никого не стесняясь, — предполагая, что сколько бы они не слили дарственных Фонду денег в сток бездонной благотворительности, ему всё равно будет мало.Мне всегда нравилось смотреть на нас вдвоём, нравилось растворяться в этом адюльтере, что я сама себе разрешила, и в минуты нашей близости я часто колдовала зеркало напротив. Светская львица с Туманного Альбиона и наследник древнего рода — две рептилии, что может быть скучнее? Этот спонтанный роман, в который я заигралась, позволив выпить себя до капли, но однозначно поглотив и тебя. Ты был горький словно кофе, что невозможно было разбавить медом наших ночей. Бесконечно тягучие, словно патока, эти луны были невероятно терпкие, такие острые каблуки звезд сияли над нами. Меня трясло от каждого поцелуя, когда я смотрела, как в прикроватных зеркалах сочными акварелями писались плавные линии наших силуэтов, и через мой запрокинутый профиль, жемчужную белизну хрупких плеч, дрожащие ресницы серебряным лезвием врезалось томное напряжение. Твои руки, что требовали бы послушания и отклика, эти жадные, словно истосковавшиеся губы, они до боли вытягивали мои оголенные нервы… Ведь мне бы цедить свой afternoon tea, растворяясь в семейной жизни, но я задыхалась в этой рутине. В одиночестве, в бытовухе, в бесконечном Дне сурка. Рутинная жестокость моего Дома истачивала меня, опутывала тонкими струнками нервозности, какой-то усталой надрывности.
Я забылась и устала, невероятно устала от всего.
И от тебя — тоже…
Может быть, поэтому я уехала к морю?
А вы думаете — конвент.
В целом, я часто путешествовала, но всегда ненадолго и всегда возвращалась назад в указанный срок. Но здесь — не вернулась. Мы мешали наше кофе с молоком каждый раз, едва игрался случай, но в ту осень Брайтон буквально утопал в ливне, он стоял стеной практически каждый день и разорванный молочный туман льнул земле, а этот мир засыпал под мирную и неумолимую колыбельную падающей воды. Хотелось остаться, забыться в этом шепоте природы. И в тебе.
Как кружил в танце, как ты меня жил, в ладонях мял и я сама не заметила, как ты выдернул чеку. С каждой нашей встречей твои температурные объятия становились жарче, взгляды на людях – откровеннее. Ночами ты выкручивал меня навзрыд, в моем сознании гудела волна и захлестывало за борт так, что я буквально тонула в этом чувстве. Захлебывалась — не выплыть. Останься со мной, останься во мне, ведь даже минута без тебя отдается невероятной тоской где-то в груди.
Это не влюбленность — а ещё сильнее, всё то, что бьет наотмашь, издалека.
Зависимость, коим я была подвержена. Прочь её.
Поделиться102024-03-11 22:38:59
— ALECTO CARROW —
● 19 ● pb ● your choice ● de ● twin sister ●
— abigail cowen/optional* —
[indent] ❜❜ |
Д О П О Л Н И Т Е Л Ь Н О amycus carrow
daphne parkinson & cassie rosier
мы - кексики хорошие, не кусаемся и не требуем постов каждый день; любим переписываться в чатике, кидать мемы и решать, почему эван такой долбаеб! собой не ограничиваем, полностью поддерживаем развитие персонажа и ответим на любые вопросы, которых явно будет много и мы решили самые важные события рассказать по пунктам уже лично (у нас даже есть документ, в котором мы все пишем) |
«ты женишься».
слова отца, как и всегда, неоднозначные и неприятные, а его тон суровый и сразу же дает понять - всякие возражения потерпят неудачу, разбившись о каменную стену. родители часто обсуждали, как бы лучше «распределить» своих отпрысков во имя поддержания чистоты крови и должного имиджа; фрея и, в частности, александр никогда не спрашивали мнения детей и совсем не интересовались их чувствами и переживаниями, касаемо грядущего будущего, считая, что имеют право, распоряжаться судьбами тех, кого породили, с той же жестокостью, как когда – то обошлись с ними.
«ты на ней женишься, амикус, потому что я так сказал».
этот разговор был далеко не первым внутри этих стен, только что – то подсказывало парню, что на этот раз он был, скорее всего, последним: то, с каким придыханием рассуждал глава семьи о предстоящей помолвке, то, как нахваливала невестку мать ... раньше все кандидатки терпели «неудачи на этапе обсуждения», но сейчас… с каждым словом, обороты набирали силу и скорость, унося переговоры все дальше и дальше. сначала - званый ужин и «громкая» помолвка, после – приданное с двух сторон, многочисленные приемы и новое гнездышко молодожёнов; умопомрачительная же свадьба останется на десерт.
алекто «отключается» еще в самом начале, пока амикус молчит до победного конца, пытаясь не поддаться собственному гневу.
дафна.
кто бы мог подумать, что среди всех они выберут именно ее? столь юную и глупую, озабоченную лишь своими успехами и имиджем. амикус не понимал и не хотел принимать; задумывался лишь на секунду, почему подобрали девицу пусть и выгодную, но явно витающую в каких – то розовых облаках и напрямую зависящую от него, как маленькая безвольная игрушка? игрушка, с которой осточертело играть. как кукла, которая стала не интересна и не могла удивить или вдохновить чем – то новым, раз за разом включаясь в одинаково – блядский сценарий? как блядский наркотик, к которому хотелось возвращаться вновь и вновь.
«ваша свадьба будет осенью» неожиданно пытается добавить мать… и у кэрроу все же несет крышу, срывая все внутренние тормоза, - нет, - а дальше лишь крики, кровь и пустота.
отец не скупится на силу, хватая со стола нож. режет давно прогнившие отношения вместе с плотью, приговаривая сквозь зубы, что так должно было случиться еще очень давно. в очередной раз издевается над сыном, вымещая собственную злость, и не препятствует, когда тот скрывается из дома, пытаясь «удержать» окровавленный глаз.
имидж семьи превыше всего, и им не составит труда составить очередную ложь, рассказывая всем вокруг, как старший наследник семьи кэрроу храбро получил ранения во время очередной из семейных вылазок на природу, пытаясь защитить честь матери или сестры.
и слухи ползут против чьей – либо воли, распространяясь на многие мили вокруг; «входя» в каждый дом, красуясь на первой странице пророка, и, оставаясь на устах каждой знатной особы. все и каждый обсуждают предстоящий союз, будто забывая и о рождестве, и о чем – то еще; тешат собственное эго и не видят ничего вокруг.
в хогвартсе же его встречают с поддельной улыбкой, гаснущей стоит лишь посмотреть туда – вверх - на изуродованное молодое лицо. неприкрытое «вы видели его отвратительный шрам?» под жалким соусом поздравлений и пожеланий удачного нового года. амикус злится, но многолетняя выдержка и эйвери, посылающий всех нахер вместо него, продлевают какому – то тупорылому младшекурснику жизнь.
паркинсон, – он медленно выпускает сигаретный дым, в сотый раз наплевав на правила и морали; сидит один, развалившись перед камином, как раненный король, брошенный всеми остальными. [как будто в его жизни был кто – то близкий и родной]. до начала учебного года совсем ничего, но им, на удивление, никто не мешает, то ли испугавшись, то ли решив, что потом все и так узнает.
холодные стены хогвартса хранили в себе слишком много всего, только отношения амикуса и дафны были у многих перед глазами.
не могу пожелать тебе того же, – улыбается криво и в привычной манере, разворачиваясь в пол-оборота, - пусть и жених я весьма прекрасный, – пытается не рассмеяться от абсурдности ситуации, оставляет издевательства и очередное напоминание о чужой глупости на потом. сейчас чужой образ едва вырисовывается перед глазами, въедаясь на подкорку очередным напоминанием, что с этой стороны он теперь видит почти что блядское ничего. и пусть знакомый целитель сказал, что со временем может стать лучше, кэрроу было уже все равно.
чем обязан? – он разворачивает к камину, вновь поднося сигарету к губам, - неужели так хотелось увидеть меня, что ты вернулась так рано?
Поделиться112024-03-12 19:48:20
— FERGUS MACFUSTY —
● 52 ● чистокровный ● хозяин заповедника на Гебридах, старший драконолог, глава рода ● сочувствует ОФ или нейтралитет ● муж / брат / батя отец драконов ●
— ewan mcgregor —
❛❛ Твоя борода колюче щекочет по утрам, а поцелуи все такие же пылкие, словно и не прошло несколько десятков лет. Мое солнце и звезды, мы уже давно перестали быть теми юнцами, что на старших курсах школы прятались ото всех под тенью деревьев. Тогда два разных мира столкнулись в коридорах Хогвартса: британское аристократическое воспитание и своевольный дух островного дракона. Мы были незнакомцами, мы вопреки всему стали друзьями, мы сами и не заметили, как переступили черту. Я закапываюсь пальцами в твои непослушные медные волосы, которые будто хранят отблески огня и следы пепла и серы; смеюсь, глядя на твои веснушки, и понимаю, насколько сильно я пропала. Казалось, наш роман был обречен на неминуемый оглушительный провал. Девица из рода Трэверс, не смеющая перечить властному отцу, обвенчанная по давней традиции с другим, чужая невеста в руках шотландского Робина Гуда.
В августе 1945 мы должны были окончательно расстаться, я - отправиться к возрастному жениху в Каталонию, ты - обратно на Скай, учиться семейному делу по выведению гебридских драконов, чтобы с годами перенять бразды правления заповедником. Но внезапно твое заразительное пламя высвобождается в моей душе, озаряя всполохами все дальнейшие намерения. Я без лишних раздумий "предаю" родителей, получаю в ответ звонкую пощечину от собственного папеньки, бегу к тебе на острова и становлюсь наконец свободной. Ты же ради наших отношений ставишь на кон все, заключая с Трэверсами грабительский для Макфасти брачный договор, рискуя средствами семьи и репутацией. Одному Мерлину известно, что ты сказал моим родителям и как именно убедил своих матушку и отца, Фиону и Дункана. Гебриды становятся моим вторым домом. На закате мы вдвоем смотрим, как в небо Льюис-энд-Гарриса взмывают величественные магические существа, осенью зажигаем костры на Самайн, чествуя природу и шотландские обычаи; ежедневно учимся друг у друга, балансируя на острых гранях наших различий, переживаем утраты и делим радости. Ох, Фергус, знали бы мы тогда, в каких масштабах проявится наша неуемная любовь. Семь родных детей подарила нам Богиня-Мать! Ты сам мог бы в это поверить? Я - с трудом.
Ты - опора всего клана, ты - бесстрашный отец, ты - король всего Ская и хранитель Скайхолда, ты - мой муж. И я не представляю жизни без тебя. ❜❜ |
❛❛ В школе я влезал в драки, получал выговоры, твои - были самые мной ненавистные, а ты повторял - "я всё расскажу родителям, если ты не угомонишься". Конечно ты им не рассказывал - это были пустые угрозы в попытке до меня достучаться. Когда я осознал, что ты станешь наследником рода, как старший, а мне достанется шиш с маслом, я особенно сильно разозлился на хозяйку судьбу. В то же время ты решил жениться за Элинор. заключив просто-напросто грабительский договор, который понять я был не в силах. «Тебе пора в Мунго голову проверить!», - вот что я тебе тогда сказал. Я не понимал, что ты нашёл в Элинор, не хотел принимать её в нашу семью. Я был просто глупым мальчишкой, который хотел быть кем-то, не просто твоим младшим братом, очередным Макфасти. Парадоксально, но эта же зависть к тебе, как к старшему, стала для меня толчком к развитию. Я стал лучше учиться, меньше драться. С годами ты стал моим лучшим другом. Было глупо считать тебя своим самым большим врагом. Ты, наверное, меня никогда врагом и не считал - знал, что я перебешусь, знал, что это всё наша горячая кровь. Кажется, у тебя мозгов с рождения было больше, чем у меня, мне тебя пришлось просто догонять. Несмотря на все наши недомолвки в прошлом и ссоры, мы - одна семья, которая стоит за каждого своего члена горой. Я души не чаю в твоих детях, твоя жена стала мне лучшим советником. Мы до сих пор с тобой совершенно разные, ты - примерный семьянин, я - перекати поле-экспедитор, ты - человек, у которого крепкая семья, я - человек, который свою собственную семью потерял, ты - взвешенные решения, я - импульсивно принятые меры. Мы до сих пор спорим из-за полярных точек зрения, но перегораем быстро, а если не перегораем, то тишина с несколько месяцев, пока я в экспедиции, лечит наши сердца и умы, а когда я возвращаюсь, ты хлопаешь меня по плечу и говоришь "ну, рассказывай, что увидел на этот раз", как будто ничего и не было. Ведь так проще. И времени нам отведено не так много, чтобы пережевывать то, что совершенно не важно.❜❜ |
❛❛ |
Д О П О Л Н И Т Е Л Ь Н О |
Поделиться132024-03-21 17:53:09
— FABIAN PREWETT —
● 32 ● чистокровный ● аврор/хит-визард ● op ● брат/тайна сердца моего ●
— sam heughan —
[indent]
❜❜ |
Д О П О Л Н И Т Е Л Ь Н О |
я очень болен, я почти умираю
А ГДЕ-ТО ТЫ И НИЧЕГО НЕ УЗНАЕШЬпустая. я смотрю через запотевшее стекло и ничего не вижу. магглы или волшебники, день или ночь? какая к черту разница!? теперь все равно. тело устало от однообразной позы, ломит и болит в переломанных местах. физическая боль отлично отвлекает. шевелюсь я лишь для того чтобы уверить маму в очередной раз — в с е х о р о ш о. она мне не верит, кто в здравом уме поверит? она дает мне время, но мне вряд ли хватит целой жизни чтобы прийти в себя.
боль пришла первее осознания. толи от замысловатых отваров целителей, толи от множества переломов кости ныли, по мне будто прошлось стадо взрывопотамов. взволнованные лица вокруг пугали больше. травма паршивая, но не вечная. никакие предостережение не удержали бы меня от возможности вцепится тильде в глотку, но инстинкт самосохранение не подвел девчонку, она не пришла извиняться. ее исключили, но... я храбрюсь, не выдаю страха тенью упавшего на сердце, не позволяю шону винить себя, не выдаю обиды засевшей глубоко в душе: он наслаждался желанием девчонок выцарапать мне за него глаза.
целитель ругается, я должна лежать в кровати. какая к черту разница!? теперь, когда я все равно безвозвратно поломана: все равно выйду ли я из мунго или когда выйду. за стеклом мир — для меня он в руинах. разрушен, до основания, нет будущего, даже настоящего. ногти впиваются в еще не успевшие затянутся царапины, если я хоты бы на минуту потеряю контроль - распадусь на атомы.
дверь скрипит, излишняя заботы душит, я не хочу говорить о чувствах или есть. - я же просила оставить меня, - шон. я спотыкаюсь на слове, спотыкаюсь о мысли. он пришел. какая-то часть внутри встрепенулась, приваленная необъятным горем, она едва ли может взять верх. разбитое сердце нудящей болью разрывается, чем дольше я на него смотрю, тем больнее. всего день назад у меня было все: план на будущее, любимое дело, уверенность, шон. мы уже выбрали команды, жаль конечно, сразу двум новичкам нет места в одной команде, исполнять одну мечту вместе - на двоих, квиддич причина страсти горящей между нами, а что теперь? сколько эти отношения будут умирать? даже если мы и протянем до выпускного, я не разделю его судьбу и угасну рядом в агонии собственной ненужности.
- я не хочу никого видеть. - не так уверенно, как в голове. я его почти умоляю, медленно сползаю с подоконника, напрягаюсь, как только могу, не жалею показаться немощной или больной. все равно получается паршиво с перевязанными руками, говорят если бы не настойки целителей, я вряд ли захотела бы шевелится. - не сейчас. - давай, эммелин, отправь его домой. напомни, это он во всем виноват. он и его любимая поклонница. пусть не возвращается.
смотрю в глаза шона, думать глупости, не совершать их. изломать остатки жизни собственными руками? пожалуйста, шон, дай мне повод. не оставляй медленно угасать подле. эммелин вэнс - разбилась на том поле для квиддчиа. умерла. то что осталось тень: былой уверенности и огня. такая эммелин тебе не нужна.
а я боюсь что потерял себя
Поделиться142024-04-05 15:01:46
burke & borgin doppelgangers preset
— POMPEY TILLIUS BORGIN —
● 45 ● бастард полукровка ● артефактор, путешественник ● mm? ● всё сложно ●
— oscar isaac —
[indent] ПАСКАЛЬ ШЕСТНАДЦАТЬ, КСЕНТА ЕЩЁ ЖИВА, ОНА ПИШЕТ ПОМПЕЮ В СТРАСТЯХ: Почему мы пугаем одних и страшимся других? Почему одни мучают нас, вторых мучаем мы, а третьим сами подчиняемся, разрешая наносить увечья? Почему ты такой пугающе непостоянный и разный со всеми? Откуда в тебе столько лиц, столько желаний, страхов и подавленных эмоций? Почему ты молчишь там, где хочешь кричать и воешь там, где ожидают тишину? Почему ты доволен, когда она плачет и свирепеешь, когда плачу я? Мы обе плачем, Помпей. Я, когда разбиваю колени, пытаясь тебя догнать, а она, когда догоняя, ты разбиваешь ей их. Колени, руки, плечи. Она как звёздное небо в твоих попытках самоутвердиться. Я устала искать способы, чтобы прекратить боль, что ты всем причиняешь, охотясь за собственной порцией боли. Уверен ли ты, что видишь грань меж всем этим бесконечным удушьем? Пока твои руки на её шее, там, в Англии, задыхаюсь я, тут, в Америке, собирая по осколкам тонкие намётки из её писем. Читаю и взращиваю к тебе жестокость. Коллекционирую . Засыпая, я часто представляю твоё окровавленное лицо в своих руках, разбитое о бутылочно-зелёный кафель. Приезжай, я покажу тебе свои сны и как идеально пол сочетается с кровью. Ты в ответ разобьёшь мне нос, а я твоё сердце. Боишься? Хочу, чтоб ты боялся меня, как она боится тебя. Чтоб твой желудок сворачивался и к горлу приливала желчь от каждой прочитанной буквы. Чтобы грудная клетка сжималась и ты переставал дышать, теряясь в догадках мой ли это шаг за твоей спиной. Я вернусь. Я всегда возвращаюсь.
« к т о ТЫ , с о п е р н и к МОЙ ?
Он родился там, где его никто не ждал, от женщины, которую никто не любил, в доме, который давно пора сжечь и следовало бы, вместе с мальчишкой, что мечтал быть сыном. На момент рождения Помпея, его отец был глубоко женат, числился наследником фамильной лавки и жил так, будто бы завтрашнего дня не существует. А дальше, знаешь, всё как в банальной сказке без счастливого конца. Мать Помпея умирает, скидывает сына на беспечного папашу, а тот презентует своей жене ребёнка заявляя: «теперь это наша проблема». Помпей всегда был проблемой, где мачеха, что не могла забеременеть уже много лет, смотрела на мальчишку в поисках ответов, то ненавидя себя, то ненавидя его. И как бы сильно та ни старалась, так и не смогла полюбить чужого ребёнка, отец тоже не мог, нарекая его ошибкой, неспособной на благодарность. Помпей рос как тень, снедаемый одиночеством, болью, подавленной агрессией и ненавистью ко всему вокруг. Однажды он доберётся до сводной сестры и будет мстить ей за каждый холодный родительский взгляд в его сторону, упиваясь её страданиями. я б ы убил тебя , д у р а , н о н е т с и л . ❜❜ |
Д О П О Л Н И Т Е Л Ь Н О сразу подкуп от джудит → Помпей не жил в Англии с 1960, но знает всё и обо всех. (пожалуйста, скажи что ты читал/смотрел «ты» и впитаешь в Помпея вайбы Джо Голдберга, потому что НУ НАДО) |
До конца учебы четыре полных месяца. Это сто двадцать два дня в стенах, которые всегда были для младшей (пока что) Борджин убежищем. Из них, тридцать семь — выходные. Благо, не все столь же поганые, сколь сегодняшняя суббота. Ладно, чего на субботу сетовать, она всего-лишь ютилась в компании следующего дня, что в календарях каждой уважающей себя пигалицы выделен, дай Мерлин, хотя бы просто розовым. А если Мерлин не даст, то ещё и кучей сердечек, блёсток, пыльцы пикси и…крошечным рецептом амортенции. Хотелось бы сказать, что ею уже воняло из каждого угла. И эти, даже столь любимые, в остальные 363 дня в году, запахи, сегодня казались самыми мерзкими на свете. А какими мерзкими они окажутся завтра, у-у-у.
Наверное, такими же мерзкими, как физиономия Табиты Гойл, что встретиться ей чуть позже, а потом займёт целую субботнюю главу в дневнике, собрав каждую из колючек, что умела собирать в буквы Ксента. Да так искусно, что читая можно было даже отравиться ядом, что сочился из каждой чёрточки.
Ксента валялась на заправленной постели целый день, до полудня, совершенно не желая вставать, ведь, как уже было сказано — каждая пигалица была в курсе, какой тщательной подготовки требовал завтрашний день. А Слизерин, к превеликому сожалению, трещал от тех самых пигалиц. Высокомерные, самовлюбленные, тщеславные, в основном, чистокровные, ведьмы с идеальными волосами, кожей и фигурой. С лучшими мантиями, дорогущими селективными парфюмами и туфлями из последних коллекций именитых модных брендов, в которых Борджин совершенно не разбиралась.
Она никогда не была подлинной частью этого серпентария, сохраняя в себе свою кричащую беловороновость. Обладай ты хоть всеми гадкими чертами характера, носи ты хоть самый застывший bitch face, чистота твоей крови и размер счета родителей имел более располагающее для дружбы значение. И пусть ты условно чистокровна, пусть твои предки владеют одной из самых загадочных лавок в Лютном, ты все ещё дочь лавочника из того самого Лютного. Волновало ли это когда-нибудь юную Борджин? Отнюдь.
— Ксента, ты пойдёшь с нами за конфетами? — хотелось бы сказать, что соседка разрушила тишину, внутри которой Ксента пряталась прикрыв глаза, но увы, та лишь прервала змеиное шипение, коим вся комната полнилась, пока три другие, наичистокровнейшие, спорили о всяком. Своём, куда Ксенту никогда и не звали.
— Нет. — столь же сухо, сколь и всегда отвечала, отрезала Борджин, даже глаз не открыв.
— Ну а за туфлями? Или ты собираешься производить впечатление на Гойла в своих отвратительно-безвкусных ботинках? — Ксента откроет глаза, чтоб оценить свою обувь. Свою старую обувь, которую пора бы выбросить с астрономической башни и никогда больше не видеть.
— А что, думаешь Гойлу они по вкусу не придутся? Ну, что же, на такой случай всегда есть Крэбб.
— Борджин!
— Шморджин! Ну что тебе надо? Видишь, я в печали? И у меня есть планы.
— Какие? Беспечно страдать?
— Ну что значит беспечно страдать? Во-первых, беспечно страдать лёжа на кровати. Во-вторых, набиться конфетами до смерти. Можете вечером подвешать меня как пиньяту и избивать до тех пор, пока конфеты не вываляться вместе с кишками.
— Ты омерзительна.
— Спасибо.Она изобразила мертвую мину с закрытыми глазами и вывалившимся языком, провожая своих соседок в Хогсмид за покупками, после чего вытащила целую кучу сладостей: перечные чертики с исправленной на упаковке надписью «С
дохни с огнём», синяя жвачка и горсть бобов. — Мда, ну и наборчик, — буркнет Борджин, взяв одну из жвачек. Громко и смачно чавкнет ею, ещё раз и ещё, пока та не размякнет до способной к надуванию пузырей степени. Один, второй, третий и вот уже 9 шариков разных размеров летают по комнате, врезаясь в парящие сердечки.Хлоп. И каждый из них взрывается исчезая столь же ярко и быстро, сколь растворилось пресловутое чувство любви между Ксентой и Себастианом, по которому слизеринка уже успела выплакать всё слёзы и почти перестала думать.
Ложь.
Слёз хватит затопить Атлантиду. А мыслей, чтобы взорвать мозги всем известным и неизвестным философам. Да и как о нем не думать, да не плакать, если его прекрасная рожа отсвечивает повсюду. В гостиной, в коридорах, на уроках, за завтраком, обедом и ужином. Каждый раз смотрит из-под чёлки, пока жуёт свой любимый кетчуп и надеется, что он подавиться и пустит тыквенный сок по носу, чтобы все расхохотались. Пока не подавился. Но впереди ещё сто двадцать два дня. Успеет.
Ксента достанет из тумбы котёл, нарисует на нем конфету и с гордостью пройдётся сначала по всей гостиной, а потом и по всей школе, допрашивая каждого встречного «Сладость или гадость?». Кто-то ответит, что праздник перепутала, обязательно получив по коленке, кто-то отсыпет конфет, ну а кто-то самолично выберет «гадость», после чего Ксента взмахивала палочкой и произносила, почти конфетами не чавкая: — Агуаменти, — направляя на штаны и юбки, чтобы каждый выглядел обоссаным.
Да, Ксента очень любила людей.
Собрав полный котёл Борджин отправилась на одну из лестниц, чтоб вдоволь покататься на аттракционе, да конфетами до тошноты объесться. Правда, рвотный рефлекс явился куда раньше, стоило Табите сверкнуть своими идеальными волосами.
— Вам, Гойлам, что, где-то тут мёдом намазано? — оглядывается по сторонам, проверяет не налипло ли что на ботинки, шерстит по карманам мантии, чтобы быть может найти чего столь привлекающего всех обладателей столь гадкой фамилии.
— Конечно некому. Вряд ли кого-то, кто не имеет собственного мнения, голоса, выбора и мозга можно назвать человеком. Так, пешка. А из неодушевлённых предметов меня привлекают исключительно конфеты. Кстати, хочешь? Тут как раз для соплячек со вкусом соплей пару бобов завалялось.
Со времён отъезда старшей Бёрк из Англии, в лавке почти ничего не изменилось. Разве что её любимая лестница исчезла. Вдох в жилую часть здания был теперь доступен только с другой стороны, сразу на второй этаж. Мансарда соседствующая с чердаком, что всегда принадлежала Паскаль выглядела точно так же, как и двадцать лет назад. Комнату будто законсервировали. Ни пылинки, ни выцветших половиц. Ни один из постеров не упал, а большая двуспальная кровать пряталась под тем же изумрудным покрывалом. Довольно жуткая картина, если честно. Кто-то видно следил за комнатой, не позволяя ей меняться, словно кто-то всегда ждал её назад, но ни разу об этом не обмолвился. Комната Мад не изменилась лишь в одном — Паскаль по-прежнему не могла туда войти. Стоило ей попытаться пересечь черту, как заклинание ласково отпихнуло её. Паскаль что-то бранное буркнула себе под нос и вернулась в свою жуткую детскую комнату девочки-подростка, где они с Ксентой провели бóльшую часть детства. Она начала вспоминать ночёвки. Как-то раз они украли фляжку, наложили на ту заклинание незримого расширения и вылили в ту столько апельсинового ликера, что заевшее пьяное «Если я сказала — не брала, значит — не отдам!», казалось абсолютно убедительным. И ни одна не догадывалась о собственной наивности, когда отвечала взрослым куда делись все бутылки.
Паскаль нащупала прорезь в матрасе и выудила оттуда ту самую фляжку. Разулыбалась. Сорокоградусного поила там должно было быть достаточно, чтоб напиться спустя девятнадцать лет, после смерти лучшей подруги. И даже останется, чтоб добиться после позавчерашней смерти сестры. Бёрк сделала глоток, второй, третий, а потом достала палочку и направила ту прямиком на дверь, наложив точно такое же запрещающее вход заклинание, как и её отец на комнату сестры. Естественно, запретила вход она именно ему. Отцу.
— Остроумно, — довольно громко произнёс мистер Бёрк, которого столь же нежно, сколь Паскаль, отбросило заклинание. Она приоткрыла один глаз и ехидно улыбнулась, пожав плечами.
— Впустишь?
— Что за идиотский вопрос, естественно, нет.
— …на похороны ведь ты пойдёшь?
— Что за идиотский вопрос, естественно, да.
— Ты можешь перестать ёрничать? — она снова ехидно улыбается отцу, который уже догадывается следующему чётко сформулированному ответу, заранее парированному: — Тебе тридцать шесть лет, а ведёшь себя, будто тебе тринадцать.
— Ну а тебе сколько?
— Достаточно, чтобы…, — отец повышает голос, Паскаль перебивает.
— Достаточно, чтобы знать что такое «эйджизм», я согласна. — отец вскидывает от недовольства руки.
— Понаехали, американцы!
— И задели ваше чопорное самолюбие свеженькой терминологией? О-о-о, мне так жаль.Старший Бёрк нервно вздыхает, удаляясь, пока дочь делает ещё несколько глотков из фляжки, причмокивая от удовольствия. Похороны, шмохороны.
<…>
Изрядно надравшись, Бёрк сидела в последних рядах, наблюдая, как гости, возможные родственники, какие-то рандомные люди, выступают, рассказывая о том какой чудесной была Мадригаль и как грустно с ней прощаться, она такая юная и бла-бла-бла. Тоже мне, нашли юную. Двадцать восемь лет! Кобыла! Вы видимо забыли что такое юность. Бёрк оглядывалась по сторонам, надеясь никого не узнать в серых чуть размытых лицах.
— Кто-то ещё желает сказать пару слов о трагически погибшей? — Паскаль хрюкнула, подавившись смехом, да так громко, что каждый обернулся.
— Ну раз вы все так просите!— обратилась к таращащейся толпе. Паскаль встала со своего места, столь же уверенно, сколь заливала в себя бесконечный ликёр. В конце концов, старшая сестра — пьяная на похоронах, не так уж и странно. Правда, чужое мнение на этот счёт мало волновало и саму Паскаль. Она подошла к гробу, чтоб взглянуть на умиротворенную сестру, указав жестом «секундочку», каждому сверлящему взору. Бёрк упала на колени, опустив руки прямо к сестре, кто-то даже попытался сорваться с места, будучи обескураженным происходящим. Беспокойного волшебника остановили кратким «это старшая сестра, дай ей время» и тишина снова воцарилась, переодически шурша перешептываниями гостей и слишком длинной театральной паузой Паскаль, что лежала на сестре, всё это время запихивая её палочку себе в рукав. Очень медленно и аккуратно. И как только воровство претворилось — ведьма отпрянула от трупа.— Здравствуйте, дорогие гости, — начала Бёрк, а потом прокашлялась и переключилась на британский акцент, — Здравствуйте дорогие гости,…вот, другое дело, да? Теперь то вы меня все понимаете, — Паскаль перевела взгляд на отца, чьё нижнее веко уже подёргивалось от сожаления. — Меня зовут Паскаль, вы скорее всего меня не знаете, как и я вас, но я старшая сестра той девушки, которой вы сейчас пели поминальные дифирамбы. Если честно, её я знаю столь же хреново, сколь вас. Наслушалась ваших унылых речей и даже задумалась, а точно ли мы сёстры. Или тут сработал эффект, что о мёртвых либо плохо, либо никак?…ой, оооооой, — Паскаль с наидовольнийшей физиономией заглядывала в каждую пару смотрящих на неё глаз, пока не запнулась об одни такие знакомые, что аж дыхание спёрло. — Ха, вот прикол, мёртвые пришли поддержать мёртвых. Эй, Ксента, милая, иди сюда, давай покажем им что такое на самом деле «юная», давай, иди сюда. Ксента! КСЕНТААА!
В какой-то момент ликёр так ударил в голову, что запинаться пришлось не только о глаза, но и о собственные ноги. От падения спас сидевший в первых рядах бывший женишок покойной сестры. — Фу, магглорожденный, не трогай меня — она попытается отпихнуть Лимуса, но тот лишь подожмёт её посильней. — Да что ты липнешь, она же ещё даже не закопана, — возмущённо топает ногой, заряжая шпорой прямо Лимусу по лодыжке. Тот, от боли, расцепляет руки, чуть с толчком. Бёрк отскакивает, врезаясь в сидящую «Ксенту». — Жесть, призраки такие реалистичные, — её тут же подхватывает отец, пытаясь увести, однако Паскаль крепко сжимает руку «Ксенты», заставляя ту тащиться вместе с ними.
— Никс, ты можешь её увести?
— Никс? Пап, это же Ксента, куда она меня уведёт. С кладбища, — Паскаль начинает смеяться, Ксента куда-то уведёт с кладбища. Безумие. Куда? В мир мёртвых? — Нет, погодите, я не собираюсь умирать.
Смерть закономерный итог жизни. Никто не знает, сколько отмерено человеку. Кто-то успевает совершить лишь пару вдохов, и, не вынеся тяжесть бренного бытия, испускает дух на руках матери. Кто-то доживает до почтенной старости, и, умудренный сединами, пытается вложить в головы юнцов, что значит «правильно». Правильно прожить отведенный срок, правильно уйти, правильно запомниться. А есть те, кто успели урвать яркость молодости, но не достигли возраста умиротворенной зрелости. Мадригаль была в числе последних – яркая вспышка на небе, которая слишком быстро потухла.
Хайгейтское кладбище сегодня превратилось в улей, что разоряется, жужжит и толпится в арке входа в часовню, перед тем, как затихнуть на выбранной скамье. Дань традиции, не более, маги не отпевают своих почивших по догматам христианского мира, но возможность проститься с ушедшим дают каждому. С разницей в пару минут со своих мест на амвон поднимаются сочувствующие, их голоса гулко звучат под старинными сводами обители магловского Бога, и все они, как один, сокрушаются о скоротечности оборванной жизни. Слова сплетаются в покрывало, что тяжестью пропитанных солью слез, не всегда идущих от сердца, давят к земле Берка. Никс знает, как минимум, половину собравшихся, но верит лишь трети из них, тем, чей голос теряет будничное «приятного вечера, мисс Борджин, у меня к Вам деликатная просьба…», и ломается, при звуке имени той, что больше не откроет глаз.
Аркус сжимает плечо Дарры, пожалуй, единственный, кто в полной мере может понять его боль – осталось самое сложное: последнее слово отца и гроб с девчонкой понесут из часовки в сторону свежевыкопанной могилы. Мадригаль Берк останется лишь росчерком палочки на граните, боле не тревожащая живых, встав за спинами мертвых, как и тысячи других, что были до нее.
Голос с задних рядов будоражит рой, пуская ленты-шепотки по устам собравшихся. Волнение сплетается с возмущением и поблескивает алчной яркостью предвкушения, еще неосознанно готовя колыбель для новой сплетни, что обойдет закоулки Лютного. Молодая женщина была в числе тех, кого Никс видела впервые, но слишком хорошо знал мистер Берк, судя по первому порыву встать.
Паскаль… имя режет слух, отражаясь в голове чужим голосом. Тем, что как казалось бы Никс, мог принадлежать сестре.
Паскаль… ждуще-зовущий тон с подоплекой осторожности. Как часто ее имя марало страницы дневника наравне с Помпеем и Себастианом.
Паскаль… оплот стабильности в полном раздрае, и не высказанная обида, потому что она ушла, увлеклась тем, что за океаном, остыла и пошатнулась твердыня, в которой можно было искать спасения, хотя бы временное, но такое желанное.
Слишком внимательный взгляд зеленых глаз, пока та, что носила имя Берк, устраивала спектакль одного актера, не ко времени и не к месту.
Паскаль… океан лижет прибоем застарелые воспоминания, и молодая женщина замирает, явственно забывая как дышать. «Мёртвые пришли поддержать мёртвых» — шумный выдох матери заставляет Борджин опустить взгляд, а через десяток секунд врезавшееся тело и крепкая хватка рук делают Никс и старшую из детей Дарры предметом всеобщего внимания.
Ответить, что вовсе не призрак, девчонка просто не успевает, утягиваемая со своего места сразу двумя дебоширами, одного из которых ведет явное алкогольное амбре, что плотным облаком окутывает Борджин.
— Никс, ты можешь её увести?
— Никс? Пап, это же Ксента, куда она меня уведёт. С кладбища. Нет, погодите, я не собираюсь умирать.
— Да, конечно, мы сейчас уйдем. Не тревожьтесь, и продолжайте.
Мелкая ловит на себе обеспокоенный взгляд матери, но качает головой, не давая той встать с места. И так слишком много шума и внимания тем, кто должен был остаться в тени Мадригаль, хотя бы в последний раз. Перехватить руку Паскаль оказалось не сложно, быстрее вытянуть из храма, чтобы громкий, нервный смех окончательно не превратил собравшихся проститься в обезумевший от свежей сплетни улей. Ксента звучит снова и снова, кузина просто не осознает разницы, и Никс не видит смысла сопротивляться, не сейчас, когда ее разум туманит алкоголь и, видимо, чувство утраты.
— Не умирать, о чем ты, я бы никогда тебя не забрала, ты же знаешь. Просто побудь со мной, пожалуйста.
Слова срываются с губ сразу, как только в легкие летит глоток свежего воздуха. Это кощунство издеваться над памятью, но иного способа увести Паскаль с кладбища малышка просто не видит. Ее имя действительно затопило десятки страниц дневника, и в том, что Берк была первейшей линией обороны Борджин, Никс не сомневалась. Вопрос лишь в том, что случилось потом, почему она бросила сестру в то последнее лето, хотя знала, что окончание школы привяжет ее к Помпею перманентно, а не только на короткие недели каникул.
— Все хорошо, успокойся, Паскаль.
Пара шагов по тропинке, подальше от выхода из храма, и пальцы опускают теплую ладонь, но лишь для того, чтобы дотронуться до щеки. Это ее бич, на миг закрытые глаза, чтобы перебрать в сознании образы Ксенты, оставшиеся на колдографиях и зарисовках в дневнике. Она так ласкала маму, смеялась и нежно скользила кончиками пальцев к виску, чтобы заправить непослушную, выбившуюся прядь волос. Касалась ли так Паскаль – лотерея, но думать о том, что Берк начнет трясти отца в состоянии опьянения и требовать объяснений прямо над телом умершей сестры, не хотелось, и девчонка рискнула.
— Хочу домой, как в те зимние каникулы, последние, помнишь? Когда мы ждали, чтобы зелье настоялось, дурацкий, как оказалось, подарок, я писала тебе потом. Пойдем, можно, я отведу нас?
Шаг ближе, всего один. Похож ли ее голос на голос сестры? Борджин надеется, что да, но в голове он ниже, грубее и язвительнее, чем у младшей из сестрет. Она не упоминает Мадригаль, чтобы не акцентировать внимание на том, что есть путь отступления.
— Просто скажи да, и обними меня, поверь, аппарацию я не забыла.
Кольцо ладоней той, что меньше, оплетает плечи кузины, прикасаясь щекой к щеке, за миг до невесомого поцелуя, скорее скольжения губ, уводящего в покой и нереальность происходящего.
— Может это просто сон, Паскаль? Не тревожь себя, я побуду рядом, обещаю.
Едва уловимы щелчок трансгрессии прозвучит всего через секунду, если Никс почувствует ответные объятия сестры.
Поделиться152024-05-01 11:49:53
— DEIMOS FLINT —
● 1949(50) ● чистокровный ● чиновник в министерстве магии ● de, с меткой ● муж ●
— jonathan bailey —
[indent] Из анкеты
❜❜ |
Д О П О Л Н И Т Е Л Ь Н О |
[indent] Она стояла на аллее с сеткой в руках и мрачно пинала носком серых туфель камень: рядом на скамейке сидел с вчерашней газетой в руках седой дед, держал крепко деревянную трость и вслух читал новости – "в Хабаровске разбился самолет, погибло двадцать два человека", поглядывал на Варю и водил в воздухе пальцем, двигая губами, покрытыми седыми усами, приговаривая: «Что же это, стало быть, творится: войны нет, а люди умирают», но Варя его не слушала – только хмыкнула равнодушно и уплелась дальше, постукивая маленькими каблуками по аллее и путая ноги в черной сетке для продуктов. За спиной шумели дети, и в шуме этом она больше находиться не могла – он ей раз за разом напоминал шум другой, токсичный и болезненный, всплывающий со дна тошнотворной памяти, где жили лица темно-серых дьяволов в немецких мундирах.
[indent] Сильный запах хлорки плотным облаком стоял на лестничной площадке, когда она поднималась вверх. Неприятно скривившись, мыслями Варя вмиг оказалась на больничной койке, где не единожды просыпалась на войне, где пахло также резко хлоркой, йодом и спиртом, и глаза, привыкшие к мраку, также больно жгло, если случайно посмотреть в окно. Вне пределов квартиры Варя пряталась от Егора, вне пределов внешнего мира она пряталась от прошлого, всматриваясь в него через покрытое пылью окно, глядя на верхушки деревьев и крыши домов, и смотрела на них долго, выглядывая проплывающие мимо серые облака и лица, которые она в них видела. Лица родные и чужие, мертвые, пустые, и своё иногда находила, когда на отражение натыкалась случайно, резко отворачиваясь от него и долго глядя в пол, высматривая там что-то неопределенное, но лишь бы не себя и не их. Но они приходили к ней, раз за разом, и долго гудели острой болью в обоих висках, и будто бы снова всё оживало – всё мертвое и грязное.
[indent] Темно-серые дьяволы в немецких мундирах склонились над ней, всматриваясь в рыхлую землю – одна из немногих, она лежала под грудой чернозема и битых камней, и едва дышала, затаившись на те вечные тридцать две минуты, что они искали выживших, вспарывая брюшные полости тем, кто умирал, других же грубо подхватывая под локоть и вытаскивая из окопов, грязных и разбитых, загоняя их позднее в эшелоны военнопленных. Тяжелыми маршевыми сапогами, дьяволы из вермахта шагали по её животу, втаптывая её глубже в землю, и боль пронзала её от самых пяток до макушки, и она молилась только об одном: выключиться прежде чем это случится. Она не слышала больше своего дыхания, оно, кажется, остановилось в тот миг, когда один из дьяволов заметил среди груды чернозема серые глаза, и долго смотрел на них своим, налитым кровью поросячьим взглядом, то ли высчитывая, хватит ли у него пуль, то ли выжидая, моргнет ли она [жива ли она], но не дождался: поднял голову вверх, когда его окликнули, глянул в последний раз и ушел. Сердце резко сжалось, серое пыльное небо над головой поплыло на юго-запад, и она закрыла глаза, не чувствуя ни рук, ни ног, и решила было, что в ту секунду умерла. И умирала ещё сотню раз, когда вагон катился с глинистых холмов; когда налитые кровью глаза закрывались, истоптанные маршевыми немецкими сапогами жизни проваливались, как мертвые тела в болота, и никогда уже не выбирались из места, где всё кончается; когда душа её делилась на призрачные, мглистые клочья, кусками развевалась по ветру, палец нажимал на курок и следующий подонок мертвым мясом падал на землю, становясь жратвой для свиней и червей, становясь ничем.
[indent] Она открыла дверь, возвращаясь из продуктового магазина – несла в черной сетке бутылку кефира, белый нарезной батон и триста грамм докторской колбасы – ей казалось, что так она могла быть хоть немного полезной. Кефир, кажется, был просроченным – продавщица хриплым голосом предупреждала её об этом, но Варя кивнула ей всё равно и та продолжила наполнять сетку, не осуждала, не махала головой укоризненно – каждый день мимо её прилавка такие проходят и кивают, безразлично соглашаясь и даже не слушая внимательную продавщицу – что она там сказала? кефир просроченный? – отрешенные и безразличные, их сейчас много таких было. Чайник шумно гудел, когда она вошла, и Варя скривилась неприятно, вслед за чайником загудели в её голове всё те же голоса, она проглотила плотный комок в горле и вошла на кухню, наткнувшись взглядом на Егора, когда тот стоял у окна, выкуривая в форточку очередную сигарету, и срочно опустила взгляд. Быстро поставила на стол сетку с продуктами и отвернулась, опуская руки под струю холодной воды, намывая их земляничным мылом. – О чем? – намеренно спокойно спрашивает Варвара, наперед зная, что ни один его ответ ей не понравится.
[indent] Она уже давно пряталась от Егора, чтобы он не видел её теперешнюю – не было в ней ничего от прошлой Вари, не было в ней больше жизни, а была только грязь и кровь. И что-то на дне последнего ошметка её души твердило ей держаться подальше: уберечь его от этой грязи, не дать ей выплеснуть её из берегов, которые она крепко держала, как в запаянной бочке. И триста девять дьяволов, и смерть, и кровь, и землю, килограммами проглоченную на войне, будто из неё она теперь состояла. Закрутила кран и отошла от раковины, приближаясь к плите: рядом с чайником, поставленным Егором, стояла маленькая кастрюля, а в ней точно каша из топора – неведомая грязеподобная жижа, которую можно было решиться употребить только если здоровье позволяет переваривать жженую резину. Поднимая в воздух крышку, Варя принюхалась к ней ещё раз – боялась подойти к своему творению, приготовленному ещё утром, и намеренно продолжила вопрос, чтобы не дождаться правильного ответа. – О том, что манка не должна быть черной? – спрашивает Варя, лишь бы он не начал говорить, что хотел. Она никогда не умела и не училась готовить – ни до войны, когда мыслями и мечтами жила в уголовных делах, ни на войне, конечно, ни после, всегда считая это пустым. Высыпала в кастрюлю почти полстакана молотого перца – а сколько нужно? – и ждала, пока вода закипит, выключив газ только когда в кухне запахло горелым. Никогда не умела это делать и не хотела уметь.
[indent] Варвара накрыла кашу крышкой – к черту её, выдвинула из-под стола табуретку и опустилась на неё, всё ещё не глядя на Егора. Его вопрос плотной дымкой стоял в воздухе, как и запах сигарет, и она вдыхала его, мысленно лавируя между тем, чтобы подорваться с табуретки и сбежать, и тем, чтобы остаться и ответить. Егор ещё не говорил об этом вслух, но она уже знала, что будет дальше. Чувствовала, что однажды он устанет от холодных, брошенных в пустоту фраз, от запертых на первое время специально на ночь дверей, чтобы ничего не объяснять, от намеренного избегания встреч, от пряток в длинных коридорах и от отсутствия разговоров, пусть даже таких, как сейчас – молчаливого ожидания приговора по разным углам одной кухни. Думает, что лучше бы скрыться, лучше бы сбежать и ничего не отвечать, сохраняя стабильное теперь равнодушие. Меньше всего на свете ей хотелось впускать внутрь Егора, слишком сильным был страх, что его, единственную Варину нить к прошлому, доброму и светлому, поглотит тьма, теперь её населяющая.
[indent] Чаще всего её сны были уродливыми, но иногда ей снились красивые воспоминания – яркие, живые, наполненные красками дни из прошлой жизни, из вчерашнего дня, которое от них ушло. Их первые тайные встречи, одно на двоих волнение, которое они переживали вместе, Варины смущенные взгляды, её тонкие пальцы, переплетенные с его, как она расплывалась в чувствах, копившихся голодным волнением в глубине живота, морозящей дрожью; их поцелуи, сначала мягкие и быстрые, а затем долгие и тяжелые, и её нежелание от него отстраняться, всё крепче к нему прижимаясь, жадно оставляя на его спине следы от тонких пальцев. Эти сны были редкими, но самыми прекрасными в её теперешней жизни, и ей хотелось, чтобы они перестали быть лишь снами, но Варя знала – больше в ней не было былой нежности и любви, её прошлое осколками разбилось под маршевыми немецкими сапогами и сердце больше не будет биться, как тогда, сейчас оно будто мертвое, и она будто мертвая, и всё вокруг, кроме него.
[indent] - Если хочешь уйти – иди. Я никого держать не буду, - Варя боялась, что однажды этот день настанет. Что Егор встретит кого-нибудь ещё, полюбит и уйдет, оставит её здесь одну с темно-серыми дьяволами, живущими в ней десятками мертвых голосов. Ни за что на свете она не станет просить его остаться и даже согласится – ему так будет лучше, всем так будет лучше – жить с ней сейчас невыносимо, и она сама стала невыносимой, черной и черствой, как довоенный сухарь, и где угодно ему будет лучше, лишь бы не с ней.