Он никогда не умел описывать осень, в голове вертелись избитые метафоры, глупость вычитанных клише, но вот сердце всегда теплело, давая понять: необязательно уметь описать то, что любишь. Как нельзя описать уют вечерних объятий с котом, когда запускаешь пальцы в ржаво-рыжий мех на животе маленького мурчащего создания. И мурчание превращается в грохот заведенного двигателя, смыкаются от удовольствия чужие веки, блаженство накатывает на обоих — и на кота, и на его хозяина.

Еще он не смог бы описать то удовлетворение, которое настигало каждый раз, когда он заканчивал картину. Он наслаждался и процессом — каждым мазком краски, ложащимся на холст, переливом оттенков, даже запахом растворителя, который, наверное, уже никогда не покинет комнату-мастерскую, даже если проветривать в ней станешь целыми сутками. Но все же, когда фрагменты складывались воедино, из многочисленных хрупким штрихов рождались образы… нет, описать это словами он бы не смог никогда.

Зато он знает: у осени вкус тающей во рту карамели, терпкости запеченных яблок, еще обжигающих язык. Мягкость клетчатого потертого пледа, который часто забывается на подоконнике в мастерской, а потому нет-нет да и обнаружишь на нем парочку новых пятен. К счастью, коту, обожающему сворачиваться клубком в слоях пледа, такие мелочи ни по чем.

Еще — у осени запах кофе. Такого нежного, с молочной пенкой и россыпью корицы на ней. Тепло бумажного стаканчика в быстро замерзающих пальцах, иногда почти обжигающее тепло. Сладость чая с какими-то ягодными добавками, который заказываешь в маленьком кафе возле парка. Блаженство тихого вечера, когда одиночество не тяготит, а лишь напоминает: прекрасна тишина. Прекрасна Осень.

Во всяком случае, Ему удается обманывать себя какое-то время. Уверять, что вечерние прогулки через парк — топливо для вдохновения. Да и полезно для здоровья. И вообще, он ведь любит осень… Ему удается лгать: себе, сменяющим друг друга работникам кофейни, которые с пониманием каждый раз заново объясняют, чем отличается капучино от латте. Даже коту, чувство вины перед которым удается заглушить, прикупив в магазинчике рядом с домом кошачье лакомство.

Но спустя несколько дней, неделю, спустя… спустя время — Он понимает, что дело уже не в осени. Не в ореоле света вокруг фонарных макушек, не в том, как сумрак обнимает деревья в парке. Не в том, что ему нравится рисовать с натуры, устроившись в облаке света под фонарем или за столиком на открытой веранде возле кофейни. Дело не в жженной акварели, заливающей парк, не в багрянце, не в золоте, не в том, что ему хочется отыскать подходящий оттенок на засыпающем фоне природы.

Нет. И вовсе не осень ему хочется рисовать.

У незнакомки за соседним столиком хрупкий силуэт. Взгляд такой, словно она влюблена в целый мир — и тот отвечает взаимностью. Спокойствие прочитанных книг или прослушанной музыки, прожитых дней — может быть, в чьих-то объятиях, может, в мягком коконе одеял. Проходит немало дней, чтобы Он смог себе признаться: он ходит через парк из-за Нее. Каждый вечер покупает кофе в кофейне, немного робеет, разглядывая меню. Прячется за углом на лавочке, вылавливая силуэт, запоминая движения рук, росчерк устремленного вдаль взгляда. Дома в это время кот с недовольством разглядывает незавершенный портрет, а потом, смирившись, вновь сворачивается клубком в старом пледе, дожидаясь позднего угощенья.

Он же, словно безнадежный романтик, улыбается и допивает кофе. В спокойствии незнакомства есть утешение неразгаданных тайн, но Он не выдумывает далекий образ. Не влюбленный подросток, не одержимый преследователь. Смотря на незнакомку, Он будто видит мир сквозь призму чужого взгляда. И все чаще задумывается о том, чтобы поделиться собственным.

С осенью кончается нерастраченное тепло, последние мазки краски ложатся на холст — как листья на парковую дорожку. Он уже знает, под каким фонарем можно остановиться так, чтобы затеряться в его ореоле и не выдать внимательный взгляд. Знает, чем отличается латте от капучино. И что кусочек яблочного пирога, щедро посыпанный корицей, в кофейне придерживают именно для Него. Кот привыкает к тому, что на ветке по другую сторону от окна в деревянном скворечнике селятся жирные птицы, которых ему, - увы! - не видать.

У всего есть начало и завершение. У песни, картины, у напитка в бумажном стаканчике. И даже у осени, хотя каждый год хочется, чтобы длилась она подольше. Но когда что-то заканчивается…

...пора начать что-то иное.

- Только если позволишь поделиться с тобой пирогом, - улыбается Он.

Подпись автора

→ кусь ←

Новый день не приносит нового. Не то чтобы он чего-то ждет — едва ли в череде будней и круговороте обычных дел найдется время для грез. Планы и цели куда надежнее. Он проводит осенний день с чашкой крепкого кофе, с колючим шарфом вокруг тощей шеи. С ноутбуком, распахнутым на столе в кофейне. Пальцы скачут над клавиатурой, буквы послушно строятся ряд за рядом.

В детстве он, правда, мечтал стать писателем. Зачитывался романами Жюля Верна, воображал себя путешественником то на воздушном шаре, то на подводной лодке. Человеком с горящим взглядом и заточенным карандашом, всегда готовым для записи. Коробки на чердаке родительского дома полнятся исписанными тетрадными листами — рассказами о приключениях мальчишек, путешествиями рыцарей, битвами против опасных монстров.

В реальности герой давно умер, оставив уставшее чудовище с подключенным к сети ноутбуком. Заказанная статья не пишется от слова совсем. Он морщит лоб, безуспешно подыскивает синоним к слову «достаточно». Слишком много безликих и однообразных фраз, зачем добавлять еще одну? Даже издалека, наискосок, даже читая одно слово из десяти — пустота написанного бросается в глаза. Бездушность. Он снимает очки и трет глаза. Подхватывает чашку и быстро несет к губам, наклоняет… кофе уже закончился. На языке сотается лишь горький привкус. За окном мерно грохочет дождь.

Он просматривает почту, безразлично порхая пальцами над сенсорной панелью. Письмо за письмом — сплошь рассылка и глупый спам. Напоминания о дедлайне. Он снова морщится, барабанит кончиками пальцев по деревянной столешнице, нервно прикусывает губы. Достаточно-достаточно…  Открывает страницу кофейни, в которой находится, и листает ровные блоки отзывов. Пожалуй, кофе достаточно сносный. Опять — достаточно! Смешок срывается с губ. День тянется, словно лента бумажного змея, запутавшегося в ветвях дуба у дома родителей. В детстве он часами мог горбиться на подоконнике, разглядывая струящийся разноцветный хвост и мечтая о приключениях. Сочиняя сказки, которые следующим вечером расскажет сестре. Теперь он не может вспомнить, даже как хоть одна из них начиналась.

Отзыв тоже не пишется. Он возвращается к статье. Моргает, снова морщится, снова снимает очки и укладывает на стол. Нервно улыбается, когда официантка приносит новую чашку с кофе. В стуке удаляющихся каблуков ему мерещится насмешка: бездарность! Он захлопывает крышку ноутбука, резко дергает локтем…

… чашка бьется со звоном разбитых в юношестве надежд. Ароматный кофе пятном расплывается на полу, брызгает на ботинки. Заставляет выругаться и беспомощно заозираться, после срываясь вниз и глупо пытаясь убрать беспорядок салфетками. Подоспевшая официантка лепечет что-то успокаивающее, пока он своими действиями ей только мешает. Неловко отшатывается, морщится, сбивает со стола собственные очки. От неловкости хочется провалиться сквозь землю. Уши горят — как у ребенка, разбившего мамину любимую вазу.

«Простите! Простите! Я заплачу за чашку!» У него неровная походка и теперь уже разбитые очки. Он водружает их на нос, наскоро протерев салфеткой, захлопывает ноутбук, роется по карманам в поисках кошелька. Запоздало спохватывается, что забыл сохранить статью.

Он отчетливо понимает: жизнь как-то незаметно треснула и расползлась по швам. Осенний вечер за порогом покинутой кофейни встречает запахом жухлых листьев, сыростью отзвучавшего дождя. Темнеющее небо проглядывает сквозь прорехи в придвинувшихся друг к дружке многоэтажках. Он поправляет очки и пытается придумать, как разнообразить свою статью. Сложно писать о месте, в котором не был.

Театр льет светом из арочных окон, звучит далекой мелодией фортепиано. Он поправляет сумку на плече и взбегает по ступеням к крыльцу. Входит в холл — нервным боязливым мальчишкой, не уверенным, что заслуживает здесь находиться. Оглядывается по сторонам воровато. Здесь достаточно красиво. Достаточно светло. Достаточно… любопытно?

Спокойно. Чтобы искупить зудящее беспокойство, он старательно вытирает ноги, сдает в гардероб потертую старую куртку вместе с колючим шарфом. Поправляет очки, неровно седлающие переносицу. Вслушивается в звуки, манящие откуда-то издали.

Он не ценитель музыки. Но знает, что игра — это довольно сложно. Прикусывает язык, чуть не грохает сумку с ноутбуком на пол. Под кажущимся насмешливым взглядом покупает в холле нелепую розу с чуток подвядшими лепестками. Шипы несильно царапают ладонь, пока он крадется в сторону зала. Словно вор. Словно глупец. Словно… мальчишка, вдруг испытавший сладость проснувшегося интереса.

Театр, несомненно, одно из украшений нашего города. Внутри он кажется больше, чем есть снаружи: подмигивает светом висящих люстр, обнимает роскошью звенящего эха. В нем светло и просторно, реальность преломляется вымыслом, сказкой успокоенного рассудка.

В полутемном зале зрители кажутся продолжением темных кресел. На сцене под одиноким светом прожектора девушка играет, а кажется — рождаются мечты. Музыка льется со сцены, как кофе — из разбитой чашки. Скатывается со сцены, волнами разбивается о ступени, ведущие в темноту. Мелодия полнится осенью, теплым уютом вечера. Нежностью чьих-то рук.

Он вспоминает: потрескивание граммофона, родителей, кружащихся в танце в центре аккуратной гостиной, улыбки и тихий смех. Яблочный пирог на столе, разлитый по хрупким чашкам компот. Запахи — выпечки, радости… дома. Дуновение ветра, врывающееся в распахнутое окно.

Росчерк хвоста бумажного змея, вырвавшегося на волю.

Неловкость, робость, бездушность написанных статей — все слетает, как шелуха, пока он пробирается ближе к сцене. Каждый звук стрелой бьет в зазоры за годы наросшей брони из чужих ожиданий, требований к себе, четких правил о том, как нужно жить.

С последними аккордами броня осыпается тоже. Тает вместе с затухающей музыкой. Он моргает. Поправляет очки. Срывается вдогонку за ускользающей исполнительницей…

- Постойте! - в голосе нет ни дрожи, ни неуверенности. Горящие глаза за стеклами разбитых очков полнятся жаждой жизни. Он протягивает случайно купленную розу и улыбается — широко и радостно. В голове рождаются желания, надежды…

...и сказки.

Отредактировано Роан Атеран (2024-08-01 15:38:33)

Подпись автора

→ кусь ←