—Уже бегу и спотыкаюсь!—Его смешок предполагает смесь веселья и нервозности, бармен уже давно привык к хаосу вокруг него, но фраеров то сходу сюда заскакивает встречает холодно. Тот факт, что он отворачивает голову от гостя, указывает на то, что возможно, пытается сохранить чувство профессионализма, одновременно признавая скверную ситуацию. Мало ли с кем Хоглан мог иметь связи, а простому орку за стойкой это неизвестно.
Рядом с ним стояла девушка. Использовать слово «неказистая» в ее адрес сам Творец велел. Она не привлекает к себе много внимания, и ее внешность не бросается в глаза. Если не смотреть на нее какое-то время, то она запросто теряется из виду. Слово «худая» дополняет ее образ как особы ничем не примечательной внешне. Сравнение с рабом резко и сразу задает тон неравенства и трудностей, намекая на более широкий общественный контекст. Откровение о том, что она официантка, а не рабыня, добавляет неожиданный поворот. Но на ней нет ни меток не сдерживающих аксессуаров, что бы подчинить своей воле. Да и одета она схоже бармену, соблюдая своеобразный дресс-код.
Быстрое движение официантки к кухне и последующее исчезновение намекают на чувство срочности или, возможно, желание вырваться из неудобной ситуации. Густой, едкий дым и трехэтажный мат создает тревожную атмосферу со стороны харчевни, вызывая сильные сенсорные и эмоциональные реакции. Не услышать происходящее по ту сторону самодельной стены из ящиков может разве что полностью глухой человек.
Генри стоял с невозмутимым видом, скрестив руки на груди, излучая атмосферу тихой уверенности, находясь возле стола Айнцберна. Взгляд огненно-оранжевых глаз скользнул по обширному шатру, в котором размещалась таверна, с отстраненным видом осматривая окрестности. Однако физическое пространство казалось ему несущественным, поскольку то, что действительно имело значение, так это разношерстная компания людей, которые посещали данное захолустье. Само это место — убежище для тех, кто находился на обочине жизни, и оно привлекало любопытный набор персонажей. Место сбора самых закоренелых преступников — отпетых негодяев, головорезов и тех, кто был вовлечен в незаконную деятельность, такую как контрабанда, работорговля и расхищение гробниц. Здесь даже самые мелкие сошки и шестерки местных авторитетов находили свое место. Это определенно сливки общества, но только в самом отвратительном смысле этого слова.
Как заметил Генри, большинство посетителей искали убежища в темных углах, предпочитая оставаться незаметными. Они источали атмосферу отчаяния, в то время как другие выставляли напоказ свою дерзость без стеснения. Большинство из них вооружены до зубов, их оружие служило продолжением их собственных очерненных личностей. В вооружении не было единообразия; каждое, казалось, собрано хаотично, как будто создано по одной лишь прихоти, без толики мыслительной деятельности. Одним словом — самопал, что как и палка стреляет раз в год. Некоторые имели таинственные аугментации и имплантаты, цели которых оставались окутанными загадкой.
И все же среди этого моря сомнительных персонажей некоторые избранные обладали иным видом силы. Эти люди погрузились в тайные искусства, владея магией и контрабандными артефактами. Они были меньшинством, тайной кликой, которая отточила свои способности манипулировать силами, выходящими за рамки понимания простого народа. Простого в лице Хуманов и им же подобных существ со слабой магической паутиной.—"Бармен является местным информатором, но можно послушать и о чем говорят местные...Как считаешь?.."
—Ваша еда! Смотрите не подавитесь.—Девушка с усталым, но решительным взглядом приблизилась к столу Хоглана осторожными шагами, словно ступая по полю скрытых опасностей. Ее движения угловаты, однако каждый шаг приближал ее к мужчине, который сидел с видом напускной власти. Когда она подошла к столу, то поставила рядом с ним пивную кружку, наполненную до краев мутной, пенистой жидкостью. Вонь местного эля развивалась в воздухе, убивая нюх своим резким запахом, напоминающим сырую землю и гниющую растительность. Сама жидкость, казалось, закручивалась осадком, придавая ей цвет грязи с водой.
Рядом с непривлекательным напитком стояла миска с мясным рагу, ее содержимое скрыто густым бульоном, который прилип к кускам мяса внутри. Рагу источало запах, что пропитывал воздух, и тот в буквальном смысле густел, затхлый и кислый, отвратный запашок, намекающий на порчу и пренебрежение. Неопознанное мясо плавало в темных глубинах бульона, его происхождение так и осталось тайной, которую никто не осмеливался разгадать. Иначе можно было стать частью этого блюда.
Однако среди этой неаппетитной картины не еда и питье имели значение, а разговоры, которые разносились по всей комнате. Трактир гудел от какофонии голосов, каждый из которых нес свою собственную историю предательства и амбиций. Некоторые хвастались своими прошлыми подвигами, их слова ,определенно, пронизаны высокомерием и бравадой, в то время как другие сбивались в тайные группы, бормоча о планах на грядущие гнусные дела.
Местный контингент, разношерстный гадюшник сомнительных личностей, казалось, всегда был готов сорвать любые планы, которые угрожали их собственным интересам. Они были наемниками, что предадут даже себе подобных, и родную мать, если цена была привлекательной для исхудавшего кошеля.
Среди хаотичной симфонии голосов посетителей начал распространяться приглушенный шепот — слушок, который привлек внимание лишь немногих присутствующих. Кто-то говорил о неизвестной группе, приземлившейся к северу от поселения, якобы перевозящей рабов. Шепот висел в воздухе, как пелена беспокойства, бросая тень на и без того мрачные события и намекая на более темные махинации, разворачивающиеся за стенами гостиницы. Но для Генри и Хоглана это было сродни зацепке, вот только нужно больше переменных, чтобы удостовериться в том, что это искомые нарушители спокойствия.