— Да я сам не ожидал, что в период отпусков некому будет подхватить эту работу, — Мериаль виновато развел руками, всем своим видом показывая, что как бы он ни старался, но лишнюю пару рук он точно не найдет, —  Да и вспомни, ты же сам говорил, что лучше пусть большая часть сотрудников отдохнет сейчас, чтобы выйти к осени, ближе к плановым заказам. Ну я и распустил половину отдыхать. Кто-то на Процион умотал, часть на Лирею — к родственникам… — он закатил глаза, вспоминая, какими планами успели похвастаться все его подчиненные, — Я даже немного им завидую.
Юпитер озадаченно потрогал ухо, будучи погруженным в глубокую задумчивость, и еле уловил сказанное своим начальником. Сами по себе чужие отпуска не волновали молодого хаари, а вот необходимость разобрать один из небольших архивов с артефактами, до которого уже давно не доходили руки — очень даже. Совсем скоро нужно будет подготавливать квартальный отчет, а они как приняли месяц назад всю эту целительную мелочевку одним скопом, так она и лежит не разобранная. Артефакты были исправными сами по себе, но все они проходили ряд определенных модификаций и дополнительных настроек, которыми как раз и занимался Исследовательский Корпус.

К подобным провалам в организации Юпитер относился довольно снисходительно — его начальник был одним из самых замечательных людей, которых он знал, и подобные недочеты с лихвой перекрывались множеством других заслуг, но в такие моменты приходилось брать все в свои руки и наводить порядки самостоятельно. Все же, халатное отношение к невовремя разобранной поставке артефактов могло аукнуться — такое уже случалось, и Юпитеру пришлось потратить немало времени на то, чтобы разобраться с последствиями.

В этот раз ему хотелось использовать спокойные рабочие дни с пользой, чтобы потом Мериаль же и не хватался за голову, когда с него потребуют абсолютно не готовые к проверке документы.
Достав смартфон, Юпитер начал в прежней задумчивости листать список контактов, прикидывая, сможет ли он кого-то столь оперативно завербовать на не самую интересную работу в Корпусе. Кого-то спокойного, вдумчивого и усидчивого, кто не пошлет к чертям все в первые же полчаса, как это, например, уже случилось один раз, когда он попросил Таури разобраться с документами, и, собственно, после этого они договорились не лезть в работу друг друга.
Цепкий взгляд оранжевых глаз наткнулся на знакомое имя, отозвавшееся вспышкой теплого света в груди и вызвавшее улыбку на лице хаари. Конечно же, он сразу вспомнил трогательный взгляд беловолосой красавицы, и даже представил, как она может обрадоваться, когда он приведет ее в какую-нибудь уютную кофейню на Дискордии.

— Мериаль, а ты сможешь мне быстро оформить временный пропуск для одной моей хорошей знакомой? — в его голосе все еще были слышны некоторые сомнения, ведь он обещал Лире вернуться в Парк с развлечениями, а архив никак не входил в число подобных развлечений, но у него была робкая надежда, что россыпь самых разных артефактов, используемых преимущественно в целительстве и медицине сможет ее заинтересовать, и если ей что-то понравится, он может даже что-то подарить ей, списав на личные нужды Корпуса, — Если, конечно, она согласится, на что я хотел бы надеяться.

Мериаль не имел ничего против временного пропуска для Лиры, тем более что Юпитер рассказывал ему о беловолосой девушке, которую однажды выручил из беды и помог ей пережить травмирующее событие.
После того случая работа загрузила его с головой, но он держал в памяти свое обещание вновь встретиться с девушкой в неформальной обстановке и возможно, совершить с ней небольшую поездку по достопримечательностям какого-нибудь крупного города, в котором они оба еще не были. Он — в силу своего иномирного происхождения, она — в силу тягот своей прошлой жизни, которую он хотел бы помочь ей если не забыть, то пережить и найти силы двигаться дальше.

Когда его начальник вышел из просторного светлого кабинета, доверху заваленного всем на свете — от инструментов до документов, Юпитер крутанулся в офисном кресле и посмотрел в окно, где на ближайшую неделю обещали солнечную и ясную осеннюю погоду. Самый расцвет золотой осени, горячего кофе на вынос и вдумчивого любования на слегка подмерзающие пруды в парках и философские разговоры на скамейках в скверах.
“Опять же, перед тем, как затеряться среди стеллажей архива, можно будет и правда выпить кофе и прогуляться по местной набережной.” — на разбор артефактов есть еще около недели, так что торопиться было особо некуда, работа от Юпитера никуда не убежит, тем более, что кроме него поручить это было особо некому, ведь как уже выяснилось, часть сотрудников была в плановых отпусках перед более важной работой, а еще часть небольшим составом поехали на трехдневную конференцию на Процион.
Еще один взгляд в окно — и вот Юпитер уже сосредоточено набирает сообщение на экране, стуча тонкими белыми пальцами с предусмотрительно спрятанными когтями.

Отредактировано Юпитер Тома (2024-06-04 23:48:55)

Подпись автора

Для возникшего в результате взрыва профиля не существует «завтра»

Поначалу Юпитер хотел предложить Лире встретиться у Центрального терминала рядом с площадью недалеко от Исследовательского Корпуса, но вовремя прикинул в уме, какая реакция будет у нее на чересчур оживленные улицы, которым не видно края, на широкий проспект, где в одну только сторону дороги по шесть полос для транспорта, и это не считая выделенной полосы для аиркаров, которая проходит буквально рядом.
Это он — Юпитер, спокойно себя чувствует при любом скоплении народа, умело лавируя даже между очень плотным потоком и ловко выискивая свободные места. Шум толпы, чужие, наслаивающиеся друг на друга разговоры, неосторожные прикосновения к одежде — все это ему нисколько не мешало, вообще не нарушая его внутреннего равновесия. Главное, чтоб за руки не хватали, а остальное не важно.

Конечно, он не мог представить себе момент, в котором Лира испытывает неудобства, согласившись на встречу с ним, а это значило то, что нужно было придумывать другой вариант, и им оказался второй терминал, находящийся ближе к спальному району и общежитиям корпораций. Большая часть проживающих там работали здесь же, на Дискордии, поэтому терминал не пользовался популярностью, ну и плюс сразу же около него проходила красивая небольшая аллея с несколькими кафетериями на первых этажах зданий — не иначе как удачный маркетинговый ход, рассчитанный на многочисленных служащих, которые вряд ли смогут ранним утром пробежать мимо распространяющегося по улице кофейного аромата из открытых окон.

Он дожидается беловолосую у самого входа, проверяя напоследок рабочие и личные мессенджеры, заранее уведомляя тех, кто может его потерять о том, что сегодняшний день у него будет занят, и ему не хотелось бы отвлекаться. Едва он успевает убрать смартфон в карман светлого пальто, как сразу замечает белоснежное облачко, радостно спешащее к нему навстречу. Улыбка сама собой появляется на губах, и он ловит ее в свои объятия, позволяя и себе и ей подольше в них задержаться.
Отстраняется, держа ее за плечи, осматривает ее красивый осенний наряд, и не удержавшись, снова улыбается:
— Я тоже очень рад тебя видеть, дорогая Лира. И еще больше рад тому, что с тобой все в порядке и ты выглядишь куда более счастливой и бодрой по сравнению с предыдущей нашей встречей. Это значит, что тебя, как минимум, никто не обижает, а князь продолжает заботиться о тебе, — он приобнимает ее за плечо и ведет в сторону аллеи, — Даже не думай допускать мысли о том, что ты можешь быть неправильной. Я согласен принимать все части твоего “Я”, какими бы они ни были.

Вспоминая их прошлые разговоры и то, как они расстались, добавляет сразу же:
— Честно говоря, я тоже переживал, что мы можем больше не увидеться. Мне оказалось так сложно вырваться из рабочих дел — я так привык работать на грани трудоголизма, что потребовалось усилие, чтобы себя остановить. Мне все хотелось устроить тебе какое-нибудь небольшое путешествие, чтобы показать что-то необычное, но не сильно утомлять длительными поездками и перелетами.

На узенькой но длинной аллее с плотно засаженной чередой деревьев, уже успевших сменить цвет листвы на все оттенки оранжевого с медным, и сбросивших часть своего оперения на асфальт, превратив его в пестрое покрывало, было на радость малолюдно — большая часть темных кованых скамеек с сиденьями из светлого дерева пустовала, хотя погода была до того теплая и безветренная, что можно было, наверное, гулять не один час, не боясь простудиться.

— Нам повезло, что в будний день все Дискордия работает, а поэтому у нас есть возможность полюбоваться на некоторые части ее улиц в относительной пустынности, — Юпитер заводит Лиру ко входу в аллею и слегка притормаживает, позволяя ей взяться за его руку, чтобы идти было удобнее, — Ну и что до нашей встречи, то мне даже немного неудобно, что приходится тебя просить о чем-то таком, ведь я и правда рассчитывал, что наш совместный день не будет как-то связан с работой. Поэтому я постараюсь занять тебя ею не так сильно, а перед этим мы можем зайти в одну из кофеен за кофе и чем-нибудь вкусным, — тут он опомнился, что за своими разговорами не уточнил главного, — Ты, кстати, голодная? Вдруг одного кофе с пирожными будет недостаточно? На всякий случай, в Исследовательском Корпусе тоже есть столовая, но сама понимаешь, атмосфера там совсем другая, хотя готовят не менее вкусно. [float=right]
[/float]

Пока Юпитер и Лира ступают по хрустящим оранжевым листьям, он думает о том, понравится ли ей Дискордия, ведь она отличается от Лиреи — совсем другой колорит и атмосфера, улицы могут быть более путанными и широкими, но в них тоже есть свое очарование, которое сейчас так удачно может быть подсвечено всеми красками осенней листвы.
— Ну и самое главное, милая Лира, как ты проводила дни все это время? — он старается спрашивать ровным голосом, но так трудно, оказывается, сдержать рвущееся беспокойство за хрупкую беловолосую девушку, с которой их все это время разделяло столь большое расстояние, — Как ты себя чувствовала?

Он благоразумно не стал выпытывать у нее, почему она не писала ему первой, прекрасно понимая, что скорее всего, она бы и не написала, даже не смотря на то, сколько проникновенных разговоров между ними было до этого. Он прекрасно знал, как боязнь быть отвергнутым заставляет молчать и не делать первый шаг, и от того испытывал сейчас неподдельное чувство вины, что написал ей сам только сейчас — в конце-концов, мог ведь просто, между делом, спросить как дела и поинтересоваться, не нужна ли ей помощь… Но рутина рабочих дней и правда слишком быстро съела практически месяц его жизни, заставив опомниться только сейчас, когда осень уже полноправно вступила в свои владения.

Понимая, тем временем, что не сможет вместить в этот день всю свою невысказанную заботу о Лире, он, тем не менее, рассчитывал, что успеет за это время дать хотя бы ее частичку.

Отредактировано Юпитер Тома (2024-06-04 23:48:43)

Подпись автора

Для возникшего в результате взрыва профиля не существует «завтра»

Юпитер слушает, как Лира теряется в словах, роняет фразы — опадающие осенние листья разных оттенков, нежные и беспокойные в своем падении, и беловолосая как будто вся боится опасть вместе с этими листьями-фразами, но хаари крепко и уверенно держит ее за плечи, чувствуя, что не обязательно сыпать словами в ответ — достаточно просто оставаться в эти минуты той значимой опорой, за которую можно ухватиться в любой момент своего падения.

Он не торопит ее, понимая, что скорее всего, ей потребуется время на то, чтобы убедиться, насколько все в порядке именно сейчас — когда они снова увиделись спустя какое-то время, и он сдерживается, чтобы не провести ненароком тонкими пальцами по белоснежным Лириным волосам, опасаясь, что это может лишь добавить смущения сейчас, когда их встреча только состоялась.

Несмотря на то, что до этого они провели вместе суммарно всего один день, этого дня — насыщенного и долгого, хватило для того, чтобы Юпитер на автомате начал замечать любые, даже самые незначительные изменения в беловолосой девушке, а сейчас, когда он отстранился и посмотрел на нее, то увидел, что этих изменений, маленьких — как первый снег после затяжной осени, было предостаточно, и вполне вероятно, что даже сама Лира не замечала, как они тоненьким слоем, но уже припорошили многолетнюю тоску в ее душе.

Ему было радостно видеть и привычное в Лире — румянец на щеках, выразительные серые глаза и маленькие девичьи ладошки, готовые, как ему кажется, ухватиться за его руки, чтобы следовать рядом — доверительно и как ни странно, уверенно.

И она следует — вместе с ним, а слова ее звучат даже громче осенних хрустящих листьев, и пока Лира делится своими переживаниями, он украдкой наблюдает за ней, и думает о том, как же красиво смотрится белое на золотом.
— Я понимаю, — отвечает осторожно, в тот момент когда они немного притормаживают, — Сила привычки задумана, в основе своей, чтобы облегчать жизнь, но зачастую все оказывается ровно наоборот, и привычка, пуская в твоей душе корни, медленно отравляет ее.

Говоря это, Юпитер нашаривает в кармане портсигар, вспоминая о привычках — уже своих, и вытаскивая сигарету, поджигает ее щелчком пальцев и закуривает на ходу:
— У меня, как видишь, тоже есть что-то, что никак меня не отпускает. Я извиняюсь за табак, но вишневый не должен сильно пахнуть, да и я постараюсь сильно не дымить, — добавляет немного виноватым тоном,стараясь выдыхать дым в другую сторону, — Возможно, это покажется странным, что я сравниваю нечто настолько несопоставимое друг с другом, но тут есть некоторая связь. Это может быть немного грустно признавать, особенно когда это прорастает в тебе самом, но не думала ли ты о том, что привычки, пусть даже и тяжелые, не приносящие долгосрочного облегчения и скорее разрушающие тебя…не казалось ли тебе, что они приносят тебе удовольствие?

Закуривая при Лире, он вспоминает, как не решался доставлять неудобства уже ей табачным дымом, но сейчас ему, почему-то, хватает всего пары секунд на то, чтобы решиться.
Если уж он готов принимать ее любой — со всеми мрачными тайнами и отчаянным мраком в душе, то неужели милая Лира не примет его самого — вот с таким недостатком?

Еще одна затяжка, и он задумчиво улыбается, бросая слегка обеспокоенный взгляд на свою спутницу:
— Надеюсь, мои вопросы не сильно тяжелые для тебя, — пытаясь скрыть волнение за спокойной улыбкой, тем не менее, он продолжает, — Видишь, как сильно на меня влияет моя работа. Желание исследовать и постигать суть вещей не оставляет меня даже в таких разговорах. Поэтому… — он едва сжимает ее ладошку в своей руке, как будто бы лишний раз убеждаясь, что даже после этих его странных вопросов она все еще рядом, — Я тоже очень рад, что мы увиделись. Для меня было важно знать, что ты в порядке, и более того — не просто узнавать об этом из сообщения в телефоне, а видеть вот так, вживую.

Снова замедляет шаг и внимательно смотрит на Лиру, словно ища какое-то подтверждение в ее полном смущения взгляде.

— Я тоже счастлив.

Слова о счастье девушки вторят падению листьев вокруг, и Юпитер почему-то думает о том, что зима на Дискордии — белая и сияющая, обязательно должна быть теплой.А он сам — уже не таким холодным, постепенно словно оттаивая в мире, который буквально несколько лет назад оказался для него таким непривычным и чужим.

Как можно считать чужим мир, в котором рядом с тобой, восторженно сжимая твою ладонь в искреннем сердечном жесте, по-детски радостно восторгаются осеннему теплу?
А зима…ну что зима, она наступит, как и всегда наступала — по привычке, но позже.

— Работа, чаще всего, приносит мне исключительно положительные эмоции, поэтому мне сложно от нее устать, — тихо усмехается, докуривая и ища взглядом урну, — Но не переживай. Когда я только начинал работать в Корпусе, то чувствовал себя некомфортно, если мне надо было куда-то отлучиться. Сейчас прошло уже достаточно времени, чтобы я не ощущал себя новичком, и позволял себе отдыхать именно тогда, когда мне это нужно, потому-что, признаюсь, какого-то строгого рабочего графика у нас нет. Те, кто хотят и могут — работают буквально каждый день, представляешь?

Юпитер думает о том, что когда они придут к нему на работу, он как раз может познакомить Лиру с теми своими коллегами, которые не разъехались по командировкам и отпускам:
— Но конечно, я не буду нагружать тебя сверх меры. Это не очень сложная, но важная работа, и мне радостно от того, что я наконец-то нашел хотя бы такой повод увидеться с тобой, — он выбрасывает докуренную сигарету в урну и вздыхает, снова чувствуя легкий укол запоздалой вины за то, что не написал раньше, — Хотя конечно, это следовало сделать раньше, а не тянуть так долго.
Небольшой порыв ветра подхватывает вишневый дым, смешивая его с сладковатыми ароматами кофе и выпечки, и Юпитер направляет Лиру в сторону одной из таких кофеен, раздумывая о том, насколько он может позволить себе немного покомандовать, испытывая непреодолимое желание накормить Лиру вкусными пирожными:
— Ну какая водичка, милая Лира? — не может сдержать добродушной усмешки, — Эта аллея на Дискордии просто создана для того, чтобы гурманы и любители сладостей выстраивались по утрам в очередь за очередным кулинарным шедевром. Так что тут, уж извини, но я никак не смогу провести тебя мимо, оставив голодной, поэтому мы идем вон в то кафе.

Настроение, еще с утра будучи не до конца оформленным во что-то определенное, сейчас находится чуть ли не на пике, когда он понимает, что сейчас они встретились вот так — не потому, что нужно кого-то спасать или решать проблемы, а просто потому-что захотели.
Возможность выдохнуть, побыть просто Юпитером и Лирой — затеряться среди толпы и блеска золота и меди, улыбаться не потому-что развеял в пыль очередного хтона, а потому-что сморозил нелепую шутку или ощутил неловкость,

почувствовал что угодно — простое и понятное.

Пока он ведет ее по аллее в сторону источников аромата, в словах Лиры снова звучат красной тревожной нитью все ее мрачные мысли, медленно съедающие ее изнутри, и Юпитер не может отделаться от ощущения, что сейчас эта ее тревога передается и ему — узнав девушку гораздо лучше он понимает, что сейчас беспокоится за нее даже больше, чем в день их первой встречи.
Задерживает дыхание, чтобы подавить в себе тяжелый вздох и перебирает в своее белой руке хрупкие Лирины пальчики:
— Почему ты думаешь, что ведешь себя некорректно? — склоняя голову набок, он всматривается внимательно в Лирины глаза, ища там ответы — снова ли она чувствует себя неуместной, боится ли она снова хоть как-то проявлять свои настоящие желания?

Слова про тренировки с князем и довольно насыщенную жизнь девушки немного успокаивают его, и он, все же не в силах сдержать обеспокоенный вздох, трогается с места и переводит Лиру через дорогу:
— Я понимаю тебя, Лира. И конечно, я знаю, что так просто и быстро облегчение от тяжкой ноши, которую мы несем в себе годами, никогда не наступает, и нужно потратить много времени на то, чтобы стало хотя бы немного легче. Но знаешь, я вижу в тебе изменения. Возможно, они могут показаться тебе совсем незначительными, и когда ты вспоминаешь о тьме в своем сердце, может подуматься, что их и вовсе нет, но… — он сопровождает свои слова полуулыбкой, и голос его звучит плавно и размеренно, успокаивая и утешая, — Казалось бы, всего какой-то месяц, но ты уже поменялась, милая Лира. И мне невероятно радостно видеть эти изменения.

Подойдя совсем близко к прозрачным дверям небольшой кофейни с узорчатой вывеской и несколькими стоящими под крытой верандой столиками, он удовлетворенно кивает собственному выбору, отмечая, что народу практически нет, а значит Лира не должно испытывать сильного дискомфорта, он пропускает девушку вперед — внутрь небольшого помещения, в котором разноцветными всполохами смешиваются самые разные ароматы — кофейные, ванильные и миндальные, а приветливая женщина-бариста оживляется нечастым гостям в этот день и кивает, произнося слова приветствия.

— Я очень хочу тебя угостить, — кивая бариста в ответ, он подводит ее к одной из витрин с выложенными сдобными булочками, пончиками и пирожными, и добавляет чуть тише, параллельно изучая на стене большую доску где расписан весь перечень напитков — от кофе, как классического так и с различными сиропами, и заканчивая ягодным чаем и лимонадами, — У меня это один из немногих способов разделить с кем-то свои эмоции, поэтому надеюсь, ты не откажешь мне в таком пустяке. И конечно, не торопись, выбирай все, что хочешь.

Прислушиваясь к негромкой спокойной джазовой музыке, он скользит взглядом по витринам и добавляет:
— Потом можем либо прогуляться дальше, в сторону пруда, либо посидеть здесь на веранде, заодно обменяемся впечатлениями. Ты мне расскажешь про свои новые знакомства — если, конечно, захочешь, а я поделюсь своими — про работу.

Солнце заглядывает в большие окна кофейни, играя на белоснежных волосах Лиры, и Юпитер не может скрыть спокойной улыбки при мысли о том, что эта маленькая стеснительная девушка выглядит как аккуратное украшение цветущей осенними красками Дискордии.

Отредактировано Юпитер Тома (2024-06-04 23:48:31)

Подпись автора

Для возникшего в результате взрыва профиля не существует «завтра»

Осенние листья хрустят под ногами, и Юпитер, ведя Лиру под руку, поглядывает на нее искоса, стараясь не пропустить ни одной ее улыбки, ни одного взгляда — будь то взгляд счастливый или же наоборот — обеспокоенный, и бережно сохраняет их в своей памяти, как те фотографии из парка в Лирее, когда они встретились первый раз, которые остаются на его телефоне и в распечатанном виде в бумажнике.

“Надо будет сфотографироваться и сегодня. Интересно, сохранились ли у Лиры те кадры?” — думает он, представляя, какой красивой получится Лира в своем светленьком пальто на фоне распускающихся осенних пятен, и сам не может сдержать улыбки. Второй день, который они проводят вместе, только начался, и он ловит себя на мысли, что его желание посетить с Лирой как можно больше прекрасных мест на Аркхейме становится все более весомым и ощутимым, и если в первый раз это было предложением спонтанным и под властью эмоций, что, конечно же, не уменьшало значимости самого предложения, то сейчас это была столь четко оформленная цель, отказаться от которой не представлялось возможным.

Ее волосы переливаются серебристым в свете теплого и разве что чуть чуть по-осеннему сердитого Архея, который как будто бы всего лишь из приличия и уважения к времени года не греет в полную силу, и Юпитер благосклонен к особенности этого тепла, понимая, что колесо года должно крутиться, иначе все живое замрет, остановив все свои процессы, а этого никак нельзя допустить.
Ведь изменения, которые происходят в них двоих это тоже результат вращения колеса, которое может быть с одной стороны неумолимо к тем, кто не поспевает за событиями что в собственной голове, что вокруг, но одновременно и дарует самое великое благо — благо внутреннего роста над собой.

А когда Лира поправляет прядку волос, он едва удерживается, чтобы не повторить своими тонкими белыми пальцами этот жест, но не решается нарушить чужую красоту, зато почему-то вспоминает о многочисленных украшениях своего начальника, который не стесняется обилия колец и подвесок, и думает о том, позволит ли Лира украсить её волосы каким-нибудь украшением?
Надо будет посмотреть в интернете, есть ли здесь недалеко какие-то ювелирные магазины…

…хотя вряд ли даже самой невероятной красоты и мерцания заколка в переливах драгоценных камней и нежности металла сможет хоть на мгновение конкурировать с глубиной и насыщенностью сияния Лириных серых глаз, в которых можно увидеть, как многоцветие лиственных красок фейерверком смешивается с густым серебром и застывает в неприкосновенной вечности, и отзвуком этого фейерверка раздаётся на губах несмелая улыбка.

— Мне нравится твоё сравнение с неотстирываемым пятном. И самое интересное, что пятен этих может становиться все больше, и в какой-то момент однотонная ткань становится уже полностью пятнистой, а мы просто делаем вид, что она такой была изначально, — Юпитеру близки рассуждения своей спутницы, и то, как тонко она чувствует подобные нюансы, и он думает о том, что говорить о чем-то подобном с ней даже в каком-то смысле легко, как будто настраиваешься на одну волну, и она плавно несет тебя по течению — пусть, неравномерному, где-то быстрому и стремительному, где-то осторожному и нерешительному, огибая каждый камушек, но это не то, что кажется чуждым, а поэтому хочется понимать и отвечать на каждую эмоцию, в отражении которой можно увидеть самого себя, — И пятнистая одежда эта становится настолько комфортной и привычной, что в какой-то момент за этой пятнистостью перестаешь замечать себя настоящего. Где я сам, а где просто наслоение одной привычки на другую? Так хочется не потеряться среди этого всего. И не потерять — что-то важное и кого-то важного. Наверное, это и есть то самое разрушение. Как видишь, моя плохая привычка тоже губительна в какой-то степени, и мне приходится иногда подлечивать свои легкие, чтобы оставаться в норме. И это одна из тех привычек, что является уже моим неотстирываемым пятном, хоть и не таким большим, на самом деле, по сравнению с остальными.

И после этого он снова смотрит на Лиру, слегка прищуриваясь и легонько сжимая ее ладошку, пропуская сквозь уже своих ресниц тепло её эмоций, радости и сомнения, робость и отвагу, и продолжая выстраивать у себя в голове как по кирпичикам фундамент того, что может служить опорой в этом хаотично меняющемся мире.
— Мне хочется, чтобы ты была в порядке, дорогая Лира, — говорит размеренно и плавно, и листва под ногами ботинок хрустит в определенном ритме их совместных шагов, — Но я понимаю, что это моё желание может быть больше даже нас с тобой, и выходить за рамки наших возможностей, что одежда с этими пятнами привычек может быть не по размеру, и вокруг так много всего — разного, непривычного и местами отталкивающего, и глаза разбегаются в полной растерянности, что нужно выбрать что-то, что будет компенсировать твою потребность в этих привычках, и так сразу, с ходу подобное может не найтись.

Он делает еще одну затяжку, выдыхая вишневый дым в сторону, и ягодно-табачный аромат смешивается с множеством запахов на сегодняшней неторопливой аллее. Юпитер внимательно смотрит на Лиру, не решаясь лишний раз спросить, насколько сильно ей дискомфортен табачный дым, но смесь эмоций на ее лице дает ему понять, что она, скорее всего, смущена не меньше чем он, и это заставляет спрятать его очередную улыбку — уже свою за очередной затяжкой, и продолжить говорить, ведя девушку по парку, неторопливо — чтобы она успела рассмотреть невысокие красивые домики и витрины разнообразных магазинов на первых этажах:
— Но если ты находишь в себе силы ежедневно справляться со своим внутренним мраком, хотя бы держать его под контролем, хотя бы так — в концентрических кругах этих расплывающихся привычек и установок, то я — тем более готов помогать тебе. Даже если это будет значить просто находиться рядом. Казалось бы, такая малость…

Сам же немного смущается своих слов и высматривает ответную реакцию — готова ли она принимать от него помощь и поддержку и дальше? Что для нее значит его нахождение рядом? Поэтому он кивает в ответ на ее рассуждения про работу и делится своими мыслями:

— Эта работа и правда очень важна для меня, но в такие моменты самое главное не упустить то, что находится за ней, — он не хочет, чтобы Лира сейчас оправдывалась за то, что не писала первая, поэтому старается увести ее подальше от таких мыслей, — Как видишь, даже за тем, что приносит такое удовольствие, можно потеряться и забыть о данных обещаниях. Очень важно соблюдать баланс, даже если это баланс относится к чему-то, что радует и является смыслом жить. Я понимаю, почему ты не писала, и это абсолютно естественная реакция с твоей стороны. Но я надеюсь, что после моих слов тебе немного легче, и ты понимаешь, что у меня и в мыслях не было отвергать тебя, скорее я просто с трудом нашел баланс. Но если вдруг тебя гложат еще какие-то сомнения или переживания, то я буду благодарен, если ты со мной поделишься. Я понимаю, что не смогу излечить все полностью — для этого нужно больше времени, равно как и на искоренение губительных привычек, но может чуть позже, когда мы выберем что-нибудь в кафе и посидим около него на улице, то мы сможем обсудить что-то, что тебя беспокоит.

И уже на подходе к кафе он выслушивает Лирины переживания про то, что она может отличаться от других не в лучшую сторону, и думает о том, насколько же хрупка может быть ее восприимчивость к миру, к себе, и зависеть буквально от слишком порывистого ветра или неосторожного взгляда или слова, из-за которых чувства Лиры рассыпаются звенящими осколками, раня по большей части ее саму, нежели других.
Юпитер надеется, что своими словами хотя бы немного обеззаразил эти раны, которые нет-нет да периодически напоминают о себе ноющей болью.

— Может быть так страшно от чего-то отвыкать, верно? — он мягко улыбается в ответ на Лирины переживания, припоминая, что в прошлый раз подобный разговор был гораздо более сложным и мрачным, а сейчас как будто бы какая-то часть мрака рассеялась, — И это не должно быть легко, поэтому тебе ни в коем случае нельзя себя винить, и думать, что эти твои привычки и установки совсем уж плохи. Сейчас они — часть тебя, а ты, по моему мнению, прекрасна со всеми своими привычками и странностями, и каждое твое старание, даже самое маленькое, которое кажется тебе незначительным — это шажок, и я знаю, каким может быть сложным даже он. В этом мире, да и не только в этом, очень много странных и больных, просто каждый болен по своему, и тут самое главное — встретить кого-то, кто понимал бы конкретно тебя со всеми твоими состояниями.

Когда Лира произносит, что старается, Юпитер кивает, зная, чего стоят подобные старания. Это всегда нелегко, больно и сложно. Он знает, что Лире больно, что тяжесть с ее сердца так и не спадает окончательно тяжелой черной вуалью, и сейчас девушке приходится прикладывать не меньшие усилия, чтобы видеть больше света сквозь эту вуаль, и усилия эти так же тяжелы, как тогда, когда она обращалась внутрь своего мрака, своей собственной бездны, чтобы найти какие-то ответы там, и отдельных усилий стоит то, чтобы вообще постараться сместить фокус на светлую сторону.

Когда они заходят в кафе, Юпитер старается держаться рядом, понимая, что на чужом планетоиде, даже не в одном из Лирейских городов его спутнице может быть немного боязливо, и сердце его не может не радоваться, одновременно пропуская удары и замирая, когда он наблюдает, как Лира, пусть и слегка пугливо и робко, но озвучивает свои пожелания, и даже если и боится, то все равно, любопытство и интерес перед новым берут верх, и она сама над какой-то своей частью берет верх, и ему очень хочется закрепить этот маленький Лирин успех, и хаари не может не улыбаться. Ему кажется, что целый мир сейчас сосредоточен на таком простом и скромном Лирином выборе пирожных.

Юпитер наблюдает за Лирой, продолжая легонько касаться ее плеча, и думает о том, что сейчас — вот именно сейчас он невероятно восхищается ею.

А затем взглядом цепляется поочередно то за пирожные с орешками и безе, то за шоколадные, а затем замечает ягодные, и сдается вслед за Лирой, шутливо усмехаясь:
— Ох, и правда, так много всего! Признаться честно, я и сам не ожидал такого разнообразия. Но я думаю, что мы можем схитрить и попробовать сразу несколько, как думаешь? — он смотрит сначала на Лиру а затем на женщину за прилавком, и та смеется доброжелательно:
— Они все очень вкусные! Для прекрасной дамы я могу посоветовать еще вот те с розовым кремом и кусочками шоколада, с чаем с кленовым сиропом должно понравиться. Могу упаковать вам по две штучки каждого, чтобы вы распробовали все, что приглянулось.

— Тогда заверните нам, пожалуйста, все что перечислила моя дорогая спутница, плюс парочку ягодных, чай с кленовым сиропом и мне латте, тоже с сиропом, ягодным. если можно, — Юпитер кивает и обращается уже к Лире, — Сейчас тогда немного посидим на свежем воздухе, а когда начнем замерзать, пойдем гулять дальше.
Тихо смеется в ответ на ее шепот, спокойно но немного смущенно приглаживает свое ухо и не может нарадоваться, насколько же хорошей идеей было вообще все это, и в в ответ на ее особое “Спасибо” снова касается ее плеча, приобнимая, и отстраняется — жесты все так же иногда красноречивее слов, и он боится своим озвученным вслух ответом спугнуть тишину момента, пока они оба стоят в ожидании заказа, и на какой-то момент Юпитеру даже кажется, что время приостановилось, чтобы дать насладиться этим моментом.

Когда бариста ставит на стойку в двойном подстаканнике обжигающие и ароматные чай для Лиры и кофе для него, Юпитер расплачивается за заказ, стараясь сделать это быстро, чтобы не смущать Лиру озвучиванием цен и прочими деталями — ему вообще не хочется, чтобы она об этом задумывалась, и наблюдая, как женщина-бариста складывает пирожные в прозрачные коробочки, а затем упаковывает в общий крафт-пакет, добавляет в задумчивости, почему-то желая озвучить эти свои размышления вслух, параллельно перебирая тонкими пальцами склад пластиковых карточек и визиток в бумажнике, вспоминая, как однажды Мериаль — его начальник, всучил ему визитку одного ювелирного магазина на Дискордии. Найти бы ее сейчас.

— Я старался выбрать нам такой маршрут, чтобы было не очень людно, и так как сейчас середина рабочего дня, то еще никто не торопится забежать после тяжелого трудового дня за порцией спасительных сладостей, да и на улице, как видишь, относительно спокойно, — взгляд цепляется за искомую визитку, и Юпитер, удовлетворенный поисками убирает бумажник в карман и принимает из рук бариста объемный бумажный пакет с полным набором всех возможных пирожных, — Мне кажется, отсутствие толпы хорошо еще и тем, что мы можем лучше рассмотреть окружающую нас красоту. Так как я постоянно занят работой, то сейчас, честно говоря, буду любоваться пестрой осенней Дискордией вместе с тобой — почти что как в первый раз. Так что…пойдем?

Они выходят на улицу, Юпитер придерживает дверь и снова пропускает девушку вперед, немного в сторону небольшой деревянной веранды, и мягко направляет Лиру к столику в углу, думая, что народу хоть и немного, но если они будут говорить, то ему и самому хотелось бы чуть большего уединения. Поэтому сначала он, предварительно уложив на стол упаковку с пирожными и подставку с двумя горячими стаканчиками,  отодвигает невысокий деревянный стульчик для Лиры, приглашая её сесть, а затем сам размещается напротив, и получается так, что Лира сидит спиной к входу и остальным столикам, имея возможность видеть неторопливо проходящих чуть неподалеку людей и наблюдать за множеством маленьких круглых лампочек, и искусственных желтых и оранжевых листьев, украшающих края веранды, и наверняка невероятно красиво выглядящих в зажженном виде в вечернее время.

Юпитер же сидит лицом ко входу, и неторопливо и даже с некоторым внутренним согласием и правильностью данной расстановки отмечает, что таким образом подсознательно настраивает себя на то, чтобы именно он первый замечал какие-то изменения в обстановке, и первый на них реагировал, предоставляя возможность своей спутнице ни о чем не беспокоиться и полагаться в случае чего на него.

Разворачивая пирожные, каждое из которых упаковано в отдельную пластиковую коробочку, он двигает их на середину стола и достает из подстаканника Лирин ягодный чай с кленовым сиропом, и осторожно трогая стаканчик рукой, протягивает:
— Только аккуратно, он еще совсем горячий. А пирожные можно начинать кушать, посмотрим, какое окажется вкуснее, — и мягко улыбаясь, он возвращается к вопросу, который девушка задала последним, — А то, что я чувствую..? Ох. — он понимает, что вопрос этот гораздо глубже, чем уровень ощущений поверхностных, и ему требуется несколько мгновений, чтобы собраться с мыслями, и как будто бы перенестись в некое пространство вне времени и пространства, чтобы взглянуть на события словно над ними, охватив взглядом гораздо большее, нежели чем если бы они просто смотрели прямо:

— Я не устаю замечать, как в чем-то подсознательном мы с тобой очень похожи, даже несмотря на то, что мы из совершенно разных миров. И в этом я чувствую удивительную предопределенность. Помнится мне, я еще в первую нашу встречу об этом подумал, что ведь любая встреча — что бы она в себе не несла, какие эмоции б не приносила, она не случайна. Значит, нужно было, чтобы мы оба прошли через все то, что нас ломало, чтобы в итоге вот так..— руки его вцепляются в мягкие пирожные и замирают, а взгляд как будто обращен и на Лиру, и на то бесконечное и волшебное внутри ее души — в своей красоте и в своей бездонной тьме, порожденной личными же демонами, сплетаемое друг с другом и необъятное в чужих попытках понять проще, потому-что является чем-то вне понимаемых категорий, и сейчас Юпитеру кажется что они с ней оба — вне каких либо категорий, потому-что на самом деле оба сплетены из вот такого многомерного и одновременно жуткого и прекрасного. Оттого их и притянуло, — …чтобы вот так оказаться рядом. Ничего не случается просто так, каким бы оно не было жестоким или наоборот — восхитительным. Извини, — он надкусывает и откладывает пирожное, которое и правда оказывается вкусным, и берется за стаканчик кофе. Юпитер не хочет напугать Лиру своими словами, и если это будет ее тяготить, то он переведет разговор на более позитивную тему. Он ищет взгляд своей спутницы, наклоняет голову и спрашивает:

— А что чувствуешь ты?..

Отредактировано Юпитер Тома (2024-06-04 23:49:28)

Подпись автора

Для возникшего в результате взрыва профиля не существует «завтра»

Тепло чужой ладошки смешивается с его теплом и отдается чуть глубже и дальше — туда, в область грудной клетки, и мысли Юпитера обволакиваются этим теплом, и он раз за разом возвращается мыслям к тому, чего стоит Лире каждый раз дарить это тепло, несмотря ни на что, до сих пор продолжать открываться этому миру и людям, смотреть столь смело — а это именно великая смелость, ибо что бы не говорила сама беловолосая, подобное качество у многих, — даже проживших даже поболее этой хрупкой девушки, — и то не находилось.
И от того ученому хотелось еще больше быть и являться для Лиры той опорой, тем нерушимым фундаментом, на который она могла бы опираться в случае бурь и ненастий — как внешних так и внутренних, неким маяком, на который можно будет ориентироваться сквозь непроницаемую тяжелую ночь и ледяную грозу, — и при этом видеть в Лире то нежное внутреннее сияние, которое станет маяком уже для него самого, и на которое он сможет смотреть не прикрывая глаз от слепящего света, не боясь обжечься и поранить то свое сокрытое, что на этот маяк так живо хочет откликнуться.

И оно и правда откликается — слова Лиры про то, что испачканную одежду можно почистить с помощью магии вызывают у него мягкую одобрительную усмешку, — И правда, магия очень часто оказывается просто незаменимой, и где-то даже спасительной. Забавно, что я не подумал об этом, представляешь? Это все потому, — добавляет он со смехом, — Что настолько к этой магии привык, особенно когда речь заходит о исследованиях в этой области. Магические науки рассматриваются как объект для изучения, но я частенько забываю, что можно применять ее по отношению к себе, или в быту…

Затем он замирает в своих словах, мягко глядит на Лиру, и склоняет голову на бок, выслушивая ее рассуждения. Понимает, что она нервничает, когда обнажает свои эмоции, и ей может быть очень трудно раз за разом вот так открываться, поэтому он ни в коем случае ее не торопит, давая столько времени, сколько нужно, и когда она тянет ручку к его груди, а он с ней солидарен полностью, ведь по его мнению разумные существа обладают душой, или чем-то, что можно назвать душой, может, что-то метафизическое? Но оно точно есть! Поэтому он кладет свою ладонь поверх миниатюрной Лириной ручки, невесомым но уверенным прикосновением, надеясь, что жестом этим скажет много больше, чем словами, но добавляет осторожно и вдумчиво, — Ты невероятно права, милая Лира. Каждое живое, думающее и чувствующее существо можно сравнить, наверное, с мерцающим минералом. И он переливается разными гранями, и если с одной стороны он может сверкать на солнце, то другая его грань все равно останется в тени. Мы с тобой, да и не только мы — слишком объемны и многомерны, поэтому подсвечивая солнцем одну нашу сторону личности, другую мы оставляем для лунного света или вовсе для непроглядной ночи, — чувствует ее смущение, и кажется, что даже сам смущается, но стойко удерживает маленькую ладошку под своей, плавно убирая со своей груди и оставляя держать на весу, чтобы затем обхватить ладонью своей второй, — Можно сказать, что это физический закон, потому-что мы не можем обратиться к свету всеми своими сторонами. Но ты невероятно верно заметила, что мы такие и есть, и от этого мы прекрасны.

В воздухе шорохом осенних листьев и едва уловимым дуновением ветра долетает и вовсе невесомое и отчаянно смущенное “Особенно — ты”.

И Юпитер держит ее руку, как самую большую драгоценность в мире, спустя некоторое время отпуская, с некоторой неохотой, чтобы продолжить движение, но с осознанием того, что такие моменты, бесконечно прекрасные — еще и потому прекрасны, что сменяются один за другим, побуждая запечатлевать их в памяти особенно остро, выделяя им свое место в памяти.

На вопрос Лиры про состояние его легких хаари слегка растерянно и обеспокоено проводит по своему уху, — той рукой что держит сигарету, и вишневый дым вьется вокруг его ушей и въедается в шерсть, — да и наверное весь он уже частично состоит из этого дыма, и пахнет вишней, табаком, пирожными из кондитерских и предрассветными солнечными лучами, и еще возможно немного — чем-то лабораторным со своей работы. Этот же запах проникает в чувствительный нос, и Юпитер немного тянет с ответом, внезапно представляя, чем может пахнуть сама Лира.
— Предгрозовые облака, ландыши и колокольчики, чистые полотенца и ваниль в базовых нотах. Возможно, жасмин и черная смородина?.. — он протягивает в задумчивости, продолжая водить рукой в воздухе около уха, а затем понимает, что произнес это вслух, ойкает и слегка смущенно переводит взгляд на Лиру, догадываясь. что возможно озадачил ее этим набором слов, — Я почему-то случайно подумал, что так часто курю вишневый табак, что могу с ним ассоциироваться, а затем мои мысли увели меня в сторону того, какие ароматы могут быть свойственны тебе. И мне подумалось, что это могла бы быть смесь озоновых и легких цветочных ароматов, возможно с сладковатым оттенком, — он все еще немного смущен, от того пальцы его путаются в пальцах Лиры, перебирая их немного нервно, но он улыбается и продолжает, — У меня ассоциации с цветами, распускающимися после дождя. Та самая нежная красота, приходящая после бури. Так и ты раскрываешься, Лира.

— Извини, что тяну с ответом…Мне так не хочется пугать тебя историями о состоянии своего здоровья, милая Лира, — он все равно старается докурить чуть быстрее, чем обычно, разрываясь между желанием утолить никотиновый голод и при этом не доставить своей спутнице еще больший дискомфорт. Он и без этого благодарен ей за то, что она принимает подобные его несовершенства, которые многим могут быть не по нраву, — Но как существо маложивущее, я все равно немного уступаю в выносливости могущественным расам, проживающим здесь, разве что перед хуманами у меня есть преимущество в этом. Но моим легким приходится несладко, и вот уже который раз я не без помощи целителей Исследовательского Корпуса успешно избавляюсь от метастаз, — последние слова говорит тихо, смотрит взволнованно на Лиру, и в этот момент ему даже волнительнее, чем за себя, потому-что с одной стороны ему хочется быть откровенно честным перед ней, но при этом все внутри замирает от одной только мысли, что он может напугать ее, заставит переживать и дрожать столь хрупкое нежное сердце, — Пожалуйста, не переживай об этом так сильно. Магия Аркхейма поистине уникальна, и в своем мире мне пришлось бы очень тяжело. Здесь же я могу продолжать свое существование много дольше…

Отводит немного глаза в сторону, потому-что понимает, что совсем скоро будет вынужден сообщить еще кое-что, по причине чего его существование в этом мире будет более продолжительным, но оставляет эту новость на потом. Чужой резкий голос в голове раздается протяжным смешком, напоминая о себе, но Юпитер резко обрывает его, переключаясь обратно на прохладу осеннего воздуха, цветастые пятна редких прохожих и белое облачко рядом с ним, которое отважно пытается найти в этом мире что-то стоящее, что-то, что может придать сил и желания двигаться дальше, вставая — каждый раз, как бы больно не было:
— Иногда и правда, хочется отказаться от протянутой руки, и даже, знаешь, не потому, что боишься быть обузой или боишься навредить тому, кто готов тебе помочь, — Юпитер, размеренно шагая, снова легонько приобнимает Лиру за плечи, ограждая от проходящих мимо людей, чтобы в процессе рассуждений она не наткнулась на них, случайно задумавшись, а он они-то не смотрят почти по сторонам, еще упаси Архей снесут маленькую хрупкую фигурку, — А отказываешься потому как раз, что не знаешь, что еще приготовил мир? Вдруг дальше будет еще хуже? Где найти силы перед этой неизвестностью? — он замечает отрешенность в ее взгляде, и осторожно добавляет, стараясь снова увести и свои и Лирины мысли в более светлую сторону, — И уверенность в том, что дальше будет только хуже, по сути, точно так же сродни привычкам. И возможно, один единственный раз не отказавшись от протянутой руки, мы и можем найти ту самую опору, с которой нам не страшно будет смотреть в будущее? И эта опора будет тем самым монолитом, незыблемой величиной среди туманного океана неопределенности.

Когда заканчивает с фразой, то даже выдыхает, чувствуя, что подобное может быть актуально и для него в том числе. Есть в его жизни вещи и существа, словно раскачивающие лодку спокойствия в этом океане, а есть существа-маяки, на пронзительно ласковый свет которых ты плывешь, и бросая интеллигентно-заинтересованный взгляд на свою взволнованную переизбытком эмоций спутницу, в голове словно острыми коготками перебирает свои ощущения от того, что беловолосая для него как раз таки и является источником того света. Но вовсе не поэтому он хочет ей помочь, не из эгоистичных намерений, поэтому и предлагает свою скромную помощь, желая сделать все от него возможное, чтобы внутренний свет этот никогда не угасал, пробивался сквозь тьму, и грел как сам себя, так и других — и Юпитеру кажется, что ее свет и правда может согреть многих, пусть Лира и не подозревает об этом.

В самой глубокой и непроглядной тьме обычно скрывается самая чистая и ослепительная белизна.

И когда Лира стремится, торопится сказать ему, что это для нее значит очень многое, он заглядывается, любуется на ее смущенное личико, улыбается ответно:
— Я рад, если это так и есть, — и боится спугнуть это хрупкое смущение, ласковое признание такой большой многогранной души, тянущейся к нему, — А за работой скрывается, наверное, моя безграничная любовь к миру, который оказался так добр ко мне, и позволил обрести здесь второй дом. Я думаю, что в ответ на это добро могу открывать в этом мире новое — ведь он настолько огромен и разнообразен. Взаимодействовать с этим миром, чтобы показать ответную благодарность, потому-что я и правда благодарен, искренне, — ведь столько обстоятельств сложилось в пользу того, что я сейчас делаю, да и в целом в пользу того, что я вообще жив. Как ученый, я могу выражать свои чувства через свою работу. Открывая и созидая новое и полезное, по мере возможности, — и когда он добавляет следом про сообщения и связь, не может не заметить, как среди Лириных эмоций проявляется неуверенность. Такая, когда чувства тяжелые схватывают и тянут на дно, и Юпитер спохватывается, понимая, что даже если им и говорить об этом сегодня, то не сейчас, а возможно, в обстановке более подходящей, заранее к разговору подготовившись, и поэтому уводит разговор дальше, — Я думаю, что твоя мягкость и чуткость по отношению к людям тоже могут являться своеобразной формой взаимодействия с миром, как думаешь?

И затем, будучи уже недалеко от того кафе, куда они направляются, когда Лира робко уточняет у него про привычки, о которых он еще раз делится своими мыслями, он кивает и проводит ладонью легонько по ее плечу, чтобы показать жестом, — вложить некую толику заботы и внимания к ее взглядам и чувствам, дать понять, что он с ней солидарен в ее ощущениях, что он их понимает  и разделяет, и в дальнейшем тоже хочет понимать и разделять.
Но при этом ему очень важно, чтобы сама Лира рядом с ним становилась более уверена в своих чувствах и желаниях, и поэтому когда, будучи уже в самом кафе, она несмело уточняет, правда ли можно выбрать несколько пирожных, он кивая, добавляет:
— Так мы сможем попробовать все и понять, что нам понравилось больше. И в следующий раз когда мы захотим что-то попробовать, то нам с тобой будет уже легче ориентироваться во всем этом многообразии, не правда ли это было бы здорово? — тем самым показывает ей, что в дальнейшем ей будет легче выбрать, и она не будет, возможно, корить себя за то, что не может определиться, и быть может даже и чувствовать себя будет лучше, полнее и цельнее, зная, что у нее уже есть определенный вкус даже в таких мелочах, как сладости.

Забирая упаковку с пирожными и стаканчики, Юпитер не может скрыть довольной улыбки, и когда Лира делает реверанс, он делает поклон в ответ, слегка щурится от скользящих по глазам — и своим и ее, солнечных лучей, и чувствует странный порыв, желание того, чтобы вот прямо сейчас здесь, в этом пустом кафетерии включилась музыка, и они бы станцевали прямо на веранде, возможно какой-нибудь вальс?
С мыслями о том, что Лире определенно пошло бы танцевать вальс, он провожает ее на веранду, чтобы расположиться и открыв упаковку с пирожными, начать неспешный разговор.

Хаари склоняет голову в ответном “Приятного аппетита, дорогая Лира”, осторожно, словно немного пряча свою наблюдательность, наблюдает, не станет ли бояться она кушать, не сильно ли оробеет от того, что он снова ее угощает, и когда они сидят вот так за столиком, будучи единственными посетителями кафе на этой веранде, Юпитеру кажется, что время останавливается, и затем, скользя взглядом по хрупкой девичьей ручке, подпирающей щечку, он чувствует себя невероятно спокойно и умиротворенно, если не считать скребущегося в голове голоса, про который он только собирается ей рассказать, но который, к счастью, не таит в себе на самом деле опасности.
— Это все однозначно не зря, и я думаю, что если бы передо мной много лет назад стоял выбор, как поступить, я бы все равно поступал так как и прежде, чтобы все события сложились именно так, как сложились, и привели меня к встрече с тобой, — он аккуратно откладывает в сторону наивкуснейшее ореховое пирожное и так же аккуратно скользит ладонью по гладкой деревянной столешнице навстречу объятию Лириной ладошки, цепляясь за ее пальцы и крепко, но нежно обхватывая их, — Мне тоже очень страшно потерять тебя, и это какой-то запоздалый страх, как будто до этого я был безумно отважен, а сейчас, когда все успокоилось и мы можем вот так спокойно поговорить, на меня этот страх накатывает какой-то странной волной, не постепенно а резко, и я пытаюсь все это пережить в себе, переосмыслить, напоминая себе, что ты в порядке и тебе ничего не угрожает. И ты тоже не обязана быть со мной рядом, — он кивает в ответ на ее слова, сосредоточенно и серьезно, — Поэтому мне может быть сложно думать о том, что в какой-то нужный момент меня не окажется рядом. Хотя я уверен, что рядом обязательно окажется кто-то другой, чтобы помочь, — тут он чуть сжимает ее ладошку, вздыхает, — Твой свет привлекает нужных людей, дорогая Лира.

Затем он убирает свои руки, но лишь затем, чтоб вернуться к напитку и попробовать еще пирожных, предлагая Лире же попробовать одно из ягодных, — оно выглядит так, что его даже жалко есть, настолько воздушное, малинового цвета!
— Я могу понять твои переживания с работой, — он делает маленький глоток, — Как будто бы ты уже знаешь, что все пойдет так, как ты предсказала, и хочется не оттягивать этот тяжелый момент, а поскорее пережить его, ведь он точно-точно произойдет, да? Мне очень хочется тебя успокоить, потому-что ты точно не разочаруешь меня, ни в помощи с работой, ни в остальном. Я видел тебя в минуты твоей слабости, и успел услышать и увидеть достаточно твоих эмоций и чувств, и готов принимать тебя со всеми этими твоими гранями личности, — он делает небольшую паузу, словно что-то прикидывая, а затем предлагает, — Давай с помощью в работе мы начнем очень осторожно, и если вдруг тебе покажется, что что-то представляет для тебя сложность, ты мне сразу об этом скажешь? Я постараюсь тебе все-все объяснить, чтобы было понятно. Ну и даже если не что-то будет сложным, это не страшно, потому-что ты ведь не сотрудник Исследовательского Корпуса, и ты имеешь полное право на то, чтобы у тебя что-то не получилось, и от этого факта ты не станешь хуже, поверь мне. Ведь у меня тоже есть множество вещей, в которых я ну вот совсем не разбираюсь! — тут он даже позволяет себе немного рассмеяться, — И ты знаешь, этих вещей огромное количество, и кому-то я могу показаться полным неумехой, вот так вот.

— Ах, и еще, — отпивая еще немного из стаканчика, он начинает крутить на одном из пальцев аккуратное мужское кольцо из черного металла с крупным оранжевым камнем, уже долгое время игнорируя навязчивый внутренний голос в своей голове, — интересно, заметила ли его спутница это кольцо? Ведь в прошлый раз его не было, да и обычно из аксессуаров Юпитер предпочитает, разве что, наручные часы, — Мне бы хотелось кое с кем тебя познакомить, если можно так выразиться. Я немного переживаю относительно того, как ты отреагируешь, но считаю важным и честным показать тебе некоторые изменения, произошедшие в моей жизни за тот короткий период, что мы не виделись. И наверное я не просто переживаю…а мне немного боязно.

Оранжевый камень загорается резкой вспышкой, и кольцо с пальца Юпитера начинает стелиться по его рукам клубами черного тумана, периодически вспыхивая оранжевыми искрами. Юпитер терпеливо ожидает, переводя взгляд с материализующегося кольца на свою беловолосую спутницу, отслеживая ее реакцию, и надеясь, что происходящее ее не напугает.
Туман, тем временем плавно приобретает форму антропоморфного зайца, или если посмотреть внимательнее, то окажется, что его раса — такая же, как и Юпитера, его владельца, ведь представший перед этими двумя высокий, около 180 сантиметров ростом, подтянутый и стройный хаари с черной шерстью, оранжевыми глазами и вкраплениями белой шерсти около носа — ничто иное, как воплощенный разумный артефакт ученого.

— Пожалуйста, не бойся его. Он не причинит тебе никакого вреда, так как полностью подчиняется моим приказам, хоть и может действовать самостоятельно, и характером обладает отличным от меня. Когда он находится в моей голове, то совершенно не дает мне покоя своими комментариями и разговорами, и я могу его понять, что ему скучно. Он только воплотился, и обладая всеми теми знаниями что и я, порой оказывается еще более жаден до новых, поэтому надолго в форме кольца я его не оставляю, — Юпитер комментирует происходящее откровенно извиняющимся тоном, и ему правда очень неудобно, что приходится нарушать их уединение вот такой странной компанией, но голос в голове и правда почти что сводит с ума своим присутствием, ведь ученый все еще не привык к тому, что сейчас он, по сути, всегда не один, а в сопровождении своего артефакта, и артефакт этот, следует признать, характером обладает весьма и весьма сложным.

Высокий черный хаари в белой рубашке и темных брюках делает полушутливый поклон, оскаливается в приветливой ухмылке, и когда Юпитер открывает было рот чтобы представить его, жестом показывает ему молчать, — мол, я все сделаю сам, мой дорогой хозяин. Рука артефакта скользит к одному из пирожных, которое откусил и оставил Юпитер, и цепляя маленький кусочек, черный хаари лакомится им и улыбается еще шире и довольнее, а затем, наконец, начинает говорить:
— Меня зовут Нигредо, дорогая Лира, — и голос у него более жесткий и хриплый, чем у Юпитера, а в голосе слышатся стальные нотки, и это тем странно, потому-что даже при всей своей жесткости голос удивительно вкрадчив и тягуч, как будто металл плавится прямо в холодном своем состоянии. Ни о какой Юпитеровой мягкости и нежности и речи нет, и контраст и правда слишком очевиден, — До чего же я рад воочию увидеть ту, кто немало занимает мысли моего дражайшего господина! —  кланяется низко, резко выпрямляясь и заглядывая в Лирины глаза в ожидании реакции.
— Нигредо, не пугай мою спутницу, иначе я верну тебя обратно в кольцо и поставлю псионический блок на твои разговоры, — Юпитер бормочет несколько растеряно и устало, потому-что за то недолгое время уже привык к подобным выступлениям своего артефакта, хотя по первости его, конечно, крайне удивляло то, что он оказался столь везучим на воплощение со столь сложным характером, — Милая Лира, меньше всего мне хочется, чтобы это тебя сейчас напрягало. Но…возможно это тоже проявление моей честности и доверия по отношению к тебе? — голос его становится несколько грустным, потому-что он живо представляет себе сейчас, как Лира отшатывается от него и Нигредо, передумывая проводить с ним время в дальнейшем, — Поэтому я пойму и приму любую твою реакцию.

Еще Юпитер думает о том, что возможно Лира и правда успела заметить до этого его напряжение и тревогу, и сейчас, наверное, она может понять, с чем была связана эта тревога.
— Каждый раз, когда кажется, что чужая тьма понятна и узнаваема, всегда может обнаружиться новая ее грань, новая глубина, — произносит он тихо и несколько грустно, — И ты оказываешься связан неразрывно с этой глубиной, потому-что она является частью тебя, и как бы ты не старался ее спрятать, в итоге все оказывается ровно наоборот. Это существо стало проявлением всей моей тьмы, для кого-то опасной и пугающей, а для кого-то наоборот, способной стать спасением. Возможно, иначе и быть не могло, поэтому в какой-то степени я обречен теперь находиться в воплощенной компании того темного, что скрывал в себе, — он смотрит на Нигредо, успевшего подтащить один из стульев с соседнего стола и разместиться вальяжно между ним и Лирой, закинув локоть на спинку этого стула и сев очень по-деловому, закинув одну ногу на другую. Нигредо перехватывает его взгляд и хищно цокнув языком, продолжает:

— Воплощение артефакта, о прекрасная спутница моего хозяина, вещь дюже забавная, потому-что частенько непредсказуемо срабатывает. Например, боишься ты мотыльков? Представила, как они ползают по твоей коже, летят прямо в лицо, и крылья у них такие большие, цветные, и… — на этом моменте Юпитер резко пинает ножку стула, на котором сидит Нигредо, и тот замолкая, поднимает руки — с длинными чернющими когтями, в извинительном жесте, и продолжает уже без нагнетения обстановки, — И вот артефакт твой вполне может воплотиться в форму того, что либо представляет для тебя твой страх, либо в форму того, что ты усиленно пытаешься в себе скрыть или подавить. Своеобразная полярность, ахах!

И черный хаари громко смеется довольный, наслаждаясь обстановкой, и тем что его наконец-таки выпустили на волю, — Вы, конечно, можете относиться ко мне с подозрением, мисс, и у Вас есть все на то основания, потому-что я существо для Вас абсолютно новое и незнакомое, но, — он выдерживает театральную паузу и глаза его сияют глубоким оранжевым огнем, жадным и в какой-то степени даже агрессивным, а голос звучит еще более хрипло и глухо, и он наклоняется к Лире ближе, сверкая этими своими округленными глазищами и улыбаясь в полубезумном агрессивном оскале, который столь контрастирует с тем, что он произносит дальше, — Но в моменты, когда недоверие и может даже страх по отношению ко мне будет зашкаливать, вспоминайте факт того, что я всего лишь артефакт, и не могу перечить воле своего хозяина, и связан я с ним абсолютно и неразрывно, — еще одна пауза, в момент которой Юпитер интуитивно понимает, о чем умалчивает Нигредо — “Связан неразрывно, но ни о чем не жалею, ибо привязанность моя беспрекословна и подобна служению”, — но он никогда об этом не скажет вслух, поэтому добавляет следующее:

— В такие моменты помните о том, что я — воплощение не только тьмы, но и страхов Юпитера, один из которых — не суметь защитить Вас.

Подпись автора

Для возникшего в результате взрыва профиля не существует «завтра»

Каждая нежная улыбка Лиры, ее робкий взгляд в его сторону, украшенный смущением и осторожным желанием вручить в его белые пальцы еще один маленький кусочек своей хрупкой души встречаются Юпитером ласковым принятием и готовностью оберегать каждый этот кусочек, и кажется ему отчего-то, что далеко не каждому Лира вот так готова была вручить то ценное, что она хранит в своем сердце.

Юпитер вспоминает о том, что на Аркхейме столкнулся с тем, что здесь нет такого понятия как “душа”, но глядя на то, с каким трепетом беловолосая, вверяет ему свои несмелые, но такие глубокие в своей сути откровения, он не может отделаться от мысли, что может быть, она просто есть не у всех?

А может Лира, как и он, существо из иного мира?

И он внезапно решается посмотреть на нее аккуратно, но вот с этим новым знанием, и когда Лира столь отважно рассуждает про кошмары, страхи и привычки, он видит в ней сказочную иномирянку, принцессу, что до этого была заточена в башне, оберегаемая драконом — своими внутренними страхами и ограничениями, но сейчас можно заметить, как в этих хрупких тонких ручках подобно распускающемуся цветку зарождается и раскрывается невероятная в своей глубине и пронзительности сила не убить этого дракона — а приручить его.

И сейчас, ведомая импульсом пока-что еще тихим и несмелым, но уже отчетливо проступившим сквозь кирпичную кладку сдерживающих ее башенных стен, она движением кротким, но полным небывалой доселе решимости именно это и делает, делясь сокровенно с Юпитером своими мыслями — приручает всех своих монстров.

Многомерное, пестрое уличное беспокойство вокруг стихает, прислушиваясь к Лириным словам, и Юпитер, обдумывая сказанное ею, катая ее фразы на языке как таблетки, отвечает не менее осторожно, но без страха произнести лишнее, оттолкнуть:

— Иногда нам хочется думать, что ни одну ошибку нельзя исправить, верно? — воздух вокруг звенит тревожным пониманием, и Юпитер думает о том, что возможно Лира, также как и он, очень часто боится ошибиться настолько сильно, что эта ошибка ей прощена не будет, — Кажется, что одно маленькое действие может повлечь за собой череду фатальностей, которые навалятся на нас, и мы утонем в их мрачной неизбежности, ведь так? — и он вздыхает, с некоторой тяжестью, но рука его тянется к Лире, чтобы прикоснуться, движением едва уловимым, но способным выразить в себе попытку забрать часть переживаний, разделить вместе с ним.

Желание легким прикосновением донести особое “Я готов принять тебя со всеми твоими ошибками, со мною ты можешь не бояться ошибиться”.

— Я бы очень хотел помочь тебе разобраться в себе, — слова срываются на шепот, когда он касается своей рукой маленькой Лириной ладошки, и прислушивается и к своим ощущениям, и ловит эмоции своей спутницы, ища в них отклика на свои слова, пытаясь увидеть, а захочет ли она с ним разделять эти переживания, не оттолкнет ли, не закроется ли от него, если он будет говорить о вещах столь сложных и тяжелых?

Но она не закрывается, смотрит с ответным теплом, он ощущает как ее ладонь расслабляется, и он с облегчением отмечает эту толику доверия, излучаемую в его адрес — она ему доверяет, и это знание хочется навсегда запечатлеть в своем сердце. Поэтому и про свои легкие отвечает не сразу, смещает фокус внимания на ароматы, потому-что ему не хочется беспокоить Лиру лишний раз именно в такой светлый и размеренный в своих теплых чувствах день, но видя искреннее беспокойство на ее личике, с одобрительной нежной усмешкой реагируя на то, как она хмурится и смотрит в ожидании лукаво, и правда готовая принять любую правду, даже самую тяжелую, он понимает вдруг, что ей и правда очень важно, услышать о проблемах Юпитера со здоровьем, и более того, он и сам хочет поделиться, рассказать, разделить свои переживания, сделав это по возможности аккуратно, не нагрузив излишне.

И когда заглядывает в Лирины глаза с тревогой, то все также боится напугать, хоть она и уверяет его твердо, что не испугается, и еще больше он боится признаться и ей и самому себе, насколько сильно сдавливает в грудной клетке, когда Лира произносит слово “метастазы”, задает робкие вопросы о том, появляются ли они снова,и Юпитер сглатывает немного нервно, разрываемый между желанием сказать правду, потому-что Лира заслуживает правды, он ведь хочет быть с ней честным до конца, и одновременно склоняется в сторону того, чтобы успокоить, обнадежить, внушить уверенность, что местные целители отменно справляются со своей работой и Лире не о чем переживать, и никому из его немногочисленных близких вообще не о чем переживать, но ее слова о том, что она может ему помогать, излечивать, когда это нужно как будто и правда ложатся целебным бальзамом, и он притягивает ее к себе, добавляя аккуратно, чтобы не нагрузить правдой о своих болезнях сверх меры, — Метастазы и правда появляются раз за разом, и пока не получается убрать их так, чтоб они не возвращались, не прорастали в мои легкие снова. Но медицина Аркхейма гораздо более прогрессивна, чем медицина моего прошлого мира, и я не сомневаюсь, что однажды в помощи врачей необходимости не будет, — и когда Лира пытается свести часть тревог в шутку, жмется к нему, и он дарит ей эту благодарную заботу и тепло, обнимая, чувствует поддержку, безусловное принятие в том, когда она берет его руки в свои и так искренне и честно благодарит за доверие, и он кивает ей в ответ, — Ты не должна извиняться за свои чувства, милая Лира, и я могу понять тебя в твоем желании почувствовать и прожить это, потому-что я на твоем месте хотел бы сделать тоже самое. Мне бы точно также было не все равно, и какими бы суровыми не были бы признания, я бы предпочел знать о них, нежели оставаться в счастливом неведении, — и когда Лира отпускает его руки, он подхватывает одну из них, притягивая к себе и оставляя на маленькой ладошке едва уловимый поцелуй благодарности, — Спасибо тебе за то, что ты такая, как будто бы полностью состоящая из таких глубоких и светлых эмоций, и из желания подарить эти эмоции, окутать ими.

И затем уже обнимает ее снова, продолжая направлять в сторону кафе, и отмечая, как верно она понимает сказанные им слова о помощи, интерпретирует и примеряет на собственный опыт, который, судя по сквозящей в голосе серьезности, пусть и отдающей теплом, был сложным и где-то даже болезненным.
— Ты невероятно права. И возможно, в чем я почти что уверен, в большинстве случаев протянутая тебе рука точно также нуждалась в ответной помощи, и если тебе казалось, что это ты бы не смогла выстоять в одиночку, то скорее всего, твой случайный спутник аналогично не справился бы без тебя. Представь только, скольким людям ты помогла, став им вот такой чуткой опорой? Сама того не осознавая, в состоянии тяжелом, но своею протянутой рукой, своей просьбой о помощи автоматически спасая в ответ.
И он прикрывает глаза в улыбке, когда Лира смахивает в его плеча листик — движение рефлекторное, и он видит в этом заботу, которую даже не нужно направлять и контролировать ее владельцу, и он чувствует ответное желание, порыв — и ему в такие моменты совершенно не хочется этот порыв сдерживать, и если этой заботе и нежности требуется найти выход, то значит так тому и быть, и неважно, будь это просто мимолетный жест, вот такой — простой и понятный, или же нечто более чувственное, направленное на желание окружить теплом и согреть в самых своих мрачных волнениях.

И предстоящей им совместной работы это желание позаботиться тоже касается, и когда они уже располагаются на веранде за столиком, Юпитер размышляет о том, что ему хочется одновременно и познакомить свою прекрасную спутницу с тем миром, который он сам наблюдает практически ежедневно, вовлечь, включить, позволить быть частью чего-то большего, и одновременно не растворить в этом мире, дать возможность Лире самой выбирать, в чем ей растворяться или нет а когда разговор перетекает в другое русло, и когда она бормочет ему, словно несмело, но осознавая свое желание полностью, что хочет быть рядом с ним, он отвечает так же, даже чуть тише, — Это взаимно, милая Лира, —  и обдумывает параллельно, как бы можно было сделать так, чтобы Лира была с ним чаще? И добавляет аккуратно, высказывая робкое предложение, — Быть может, если тебе понравится в Корпусе, то я бы мог договориться о том, чтобы ты осталась там работать, хотя бы на полставки, и смогла бы переехать от князя?

И замолкает, вздохнув, потому-что неуверен в том, как воспримет Лира такую его идею, ведь она еще даже не познакомилась с его коллегами, не побывала на его работе. Может ей и вовсе не понравится? Может ей будет некомфортно? Поэтому, обезоруживающе разведя руками, он добавляет, уточняет важное:
— Но это все, конечно же, просто мысль вслух, и только тебе принимать решение. Я же в любом твоем выборе готов тебя поддержать.

А в голове его уже более отчетливо скрежещет хриплый низкий голос, призывая выпустить его, наконец. И Юпитер знает, что от того, как себя поведет обладатель этого голоса, и как на него отреагирует Лира — зависят все их дальнейшие планы.

И когда она наблюдает первую реакцию Лиры на появление Нигредо, то успевает пожалеть миллион раз о том, что вообще выпустил из своего кольца это хаотичное порождение мрака и тьмы, созданное, как будто бы, исключительно для того, чтобы проникать в чьи-то хрупкие души холодными своими черными тонкими острыми когтями, и не разрывать стремительно, о нет — поначалу царапать изнутри мягко, но властно, сбивая с толку и обезоруживая своею вкрадчивой улыбкой, которая является такой лишь на первый, невооруженный взгляд, но стоит присмотреться получше, шире распахнуть свой взор, и улыбка превращается в хищный оскал, а бездонный оранжевый взгляд топит в вяжущем мареве из собственных обнаженных страхов, — и все это Юпитер добровольно и осознанно выпускает наружу, прямо рядом со своей драгоценной спутницей, понимая, что знакомство это более чем неизбежно, и с величайшей тоской признавая, что так нужно.

Может ли кто-то представить себе воочию момент, когда тьма, сокрытая в тебе, нежно укрываемая от чужих глаз, тщательно упакованная в самые дальние шкафы и ящики, запечатанная надежнее чем банковская ячейка в сейфе, — воплотится и обретет форму?

Форму, которую больше не спрячешь, и которая будет острым металлическим скрипом отдаваться у тебя в голове, если ты не пустишь это на волю.

И Юпитер выпускает, с ужасом обмирая, с ватными руками наблюдая, как Нигредо сметает перед собой чужие личные границы, пробует соленым языком на вкус ужас Лиры, черно-оранжевыми всполохами окутывает такое светлое и безмятежное пространство вокруг себя, жадно впитывает каждое слово беловолосой, как губка поглощая ее неуверенность, разве что готовые выступить из глаз слезы не слизывает, хотя с него бы сталось подобное, и белый хаари наблюдает — со смесью дрожи и отчаяния на еще больший ужас в глазах Лиры, на то, как она пытается собраться с силами, но как будто бы вся рассыпается под цепким пытливым взглядом Нигредо, и единственная причина, почему Юпитер никак этому не препятствует, и только лишь с неким внутренним опустошением комментирует вызывающее поведение своего артефакта, — и опустошением как раз таки и от того, что Нигредо сейчас отделен от него, — это то, что ему нужно чтобы Лира поняла.

И Лира и правда пытается понять, борется — отчаянно, смотрит взглядом н евыражающим ничего, кроме сокрытой в нем пустоты, и даже осмеливается спросить у артефакта про вкус пирожного, и в эти моменты Юпитера самого, наверное, штормит похлеще Лиры, и продолжает штормить, когда артефакт, слизывая с пирожного крем, с выражением крайней удовлетворенности, щедро приправленной контрастирующим с ней разочарованием выдает деловито:
— Безумно, безу-умно вкусно! Но я знаю, — приглушает он хриплый голос, — Что есть вещи и повкуснее.

Взгляд Юпитера перемещается с Нигредо на Лиру, которая словно бы осознает, что появление Нигредо здесь одновременно и лишнее, и во взгляде ее читается тихое, робкое недовольство и оскорбленность его появлением, и Юпитер благосклонно принимает в ней эти чувства, извиняется, что ей приходится это терпеть:
— Мне так жаль, что приходится показывать его тебе, дорогая Лира. Но если бы я не выпустил его сейчас, он бы выклевал мне голову изнутри, в такие моменты он невероятно, отчаянно невыносим. Прости меня.. — и когда девушка поворачивается к нему, чтобы удостовериться, действительно ли она ему так важна, он согласно кивает в ответ, готовый подтверждать это снова и снова, пока Лира не почувствует себя снова в безопасности.

И когда она снова поворачивается к артефакту, обращается к нему, не боится, и даже предлагает чай, что Юпитер расценивает как сложносочиненную гамму чувств из отвращения, любопытства, страха и трепета, то у ученого зарождается робкая надежда на то, что возможно Лира сможет принять это обезображенное, но внезапно по своему красивое существо, и надежда эта прячет под собой и еще одну мысль — мысль о том, что возможно в ответ на напористость Нигредо она не побоится высвободить и свою тьму, про которую Юпитер только догадывается, но так и не удостаивается до сих пор возможности увидеть.

Втайне Юпитер понимает, что Лира оберегает его самого ничуть не меньше, чем он ее. И после всех их разговоров он знает, но не может увидеть, что же там за тьма в самой Лире, что она также прячет внутри себя что-то, возможно, не менее злое и отчаянное.

Иначе их двоих бы не притянуло друг к другу.

Что-то, что Юпитер готов увидеть, готов принять и понять, но он достаточно успел узнать Лиру, чтобы с тоской осознавать факт того, что она ему показывать это свое внутреннее больное до самого глубокого своего дна не готова.

И Юпитер знает, что он сам — не сможет раскрыть это в полной мере, но с этим отлично справится Нигредо.

— Во мне нет сокрытой тьмы, до-ро-гая Лира, — Нигредо передразнивает хозяина, облизывается и театрально шепчет с издевкой, потому-что он знает, что именно так называет ее Юпитер, и он может, он читает в ее взгляде, что подобное обращение к ней невероятно ценно для нее, и тянет свою когтистую руку, отряхивая крошки от пирожного, к белым Лириным волосам, чтобы потрепать в шутливом жесте, — Я и есть тьма Юпитера, но действительно ли ты готова ее увидеть?

И кажется что и он, и Юпитер, сидящий рядом, задерживают дыхание, и Юпитер отслеживает Лирину реакцию, видя, как она присобирается, но старается — наверное, исключительно ради него, в попытке принять происходящее и выдержать это испытание с достоинством, и когда она говорит ненавязчиво о том, что она с его артефактом еще может посоревноваться, то Тери даже позволяет себе чуть выдохнуть, обманчиво расслабиться, подумав о том, что возможно они оба выйдут из этой ситуации без потерь и обойдутся малой кровью, и Лиры сможет, справится, после всех тех многих важных для них обоих разговоров она пусть и не сразу, но примет эту жуткую, отвратительную его часть.

И в этих своих мыслях Юпитер пропускает момент, когда Нигредо облизывается первый раз, как будто бы почуял нечто очень соблазнительное. Нечто, что ему еще немного, и будет совсем невтерпеж попробовать.
— С удовольствием попробую, — коротким смешком он соглашается на предложение Лиры и цепляется за ее стаканчик с чаем, и никто кроме него еще не понимает, что он вовсе не чай имеет ввиду, но у артефакта поразительная способность маскироваться до определенного момента в своих намерениях, и поэтому он на пару минут и правда сбавляет свой напор, чтобы сделать пару глотков сладкого напитка, довольно выдохнуть и констатировать с усмешкой, — А Вы умеете выбирать угощенья, чудесная спутница моего хозяина.

Лира закусывает губу, и сжимает руки, и Юпитер зеркально отражает ее жесты, и подается немного вперед, готовый вскочить с места и обнять Лиру, ограждая от чужого жадного взгляда, краем глаза замечая, как Нигредо притворно успокаивающим жестом показывает ему, что все в порядке.

Юпитер не верит, но влияние Нигредо сейчас слишком велико, своею властью он заполняет всю веранду, и воздух вокруг кажется сотканным из черно-оранжевых искр.

Своей тьме верить нельзя, но власть ее состоит в том, что верить до дрожи болезненно и отчаянно хочется.

— О, прекрасная мисс, благодарю за комплимент, Вы тоже чудо как милы,— скалится артефакт в благодарной усмешке, не вставая с места делая полушутливый поклон, — Смею предположить, что Ваша сказочная белоснежная, невинная красота не раз становились объектом не только для чужих восторженных вздохов, но и для жестов, не менее восторженных и менее невинных?

Воздух вокруг как будто бы накаляется и становится жестче, и в ответ на тихую Лирину улыбку, полную глубокого понимания и искреннего интереса, некую сдержанную тоску и попытку унять собственный испуг, попробовать проговорить вслух собственное беспокойство относительно открывшейся перед ней тьмы, поделиться желанием едва ли не полностью обратиться в слезы и ощутить поддержку даже несмотря на разворачивающуюся перед ней скалящуюся бездну, принять вот это жуткое и иррациональное перед ней ради своего друга — черное существо в ответ распаляется еще больше, потому-что ему мало этой тишины, ему хочется громкого, больного, хлесткого и живого, и он едва сдерживает вздох разочарования, но когда Лира рассказывает про свой меч, во второй раз роняя фразу про свою тьму, он удовлетворенно цокает языком, расценивая это не иначе как

приглашением посмотреть.

Затем качает ногой, закинутой на другую ногу, картинно и очень вальяжно закатывает рукава своей до скрипа чистой, белоснежной рубашки, словно оттягивая, предвкушая момент, тянет почти что мурлыча, пока Юпитер заостряет взгляд на этом жесте, смотрит следом на реакцию Лиры, которая и правда словно пытается спрятаться, закрыться в непроницаемый, безэмоциональный кокон:
— Вашу тьму, значит? До чего же невероятно и о-очень интригующе звучит, — и он правда неспеша, смакуя это предвкушение чужого мрака, облизывается с придыханием, — Я уверен, что у тебя очень вкусная тьма.

И на этом моменте он таки соскакивает с места, подлетает к Лире, хватая ее за тонкие руки, и выдыхает приторной сладостью пирожного и отпробованного чая прямо в шею, и торопится ненасытной тенью выпытать и вытащить острыми своими зубами наружу правду, которая для него самого оказывается сокрытой не так глубоко, как для Юпитера, и ему, черному хаари, нужно всего лишь сковырнуть ее когтем, чтобы подобно сукровице, полилось то грязное и постыдное, и он шепчет еле слышно, надеясь, что хозяин не разберет всех слов:
— Признайся, моя драгоценная Лира, ты выглядишь столь прекрасной и чистой душою, но я же вижу загнанность твоего взгляда, я знаю, что этот взгляд означает, ибо так жертвы смотрят на своих мучителей, на тех, кто дарил свою любовь и ласку слишком неистово, заполняя собою, заполняя грязью, так покажи же мне, покажи, покажи…

Последние свои слова произносит сбивчивым, жаждущим голосом, как будто бы готов и сам довести себя до исступления этой жаждой грязи и боли, и ему хочется посмотреть, потому-что он любит смотреть, ведь он сам соткан из боли и отчаяния, он сам — вся эта грязь и боль, порождение страхов Юпитера, порождение его множащихся друг на друга посттравматических синдромов, скелетов в шкафу, тянущихся еще из того мира, который он оставил, порождение его неправильных поступков, самобичевания и наслаждения от самобичевания, стыда за свои слова и поступки, наслаивающегося самого на себя и инвертированного в жажду показать самое нелицеприятное и обнажить это в других.

Все то, что старательно с детства скрывалось сначала от строгих родительских глаз, не допускающих и возможности ошибаться и поступать иначе, то, что туго перевязывалось жгутами самоконтроля до побелевших и онемевших сквозь шерсть костяшек пальцев, в гневе сжимающихся в ответ на собственную неспособность пойти поперек собственной же вышколенной правильности.

Вежливости. Педантичности. Аккуратности.

Все то, что приносило мучительную боль, заставляя в частые темные ночи, до крови закусывая пальцы, давиться сигаретным дымом и болезненно шипеть на любые попытки помочь, скрючиваясь на кровати в очередном паническом приступе и  заходиться в немом крике в подушку, пытаясь выреветь и вырвать из себя весь этот ад, отравляющим результатом последних прожитых десяти лет заполняющий легкие.

Нигредо мажет бешеным, слепым от жажды взглядом по глазам Лиры, так, что она может увидеть всю его суть, понять, почему он такой, и длится это все не больше нескольких секунд, прежде чем Юпитер, словно очнувшись от какого-то забытия, резко дернув головой и отгоняя всполохи черно-оранжевой, густой магии, сможет разглядеть, насколько опасна сложившаяся ситуация и наконец среагировать.

— Замолкни! — он в приступе накатившей лавиной ярости соскакивает с места, предупреждая любую Лирину реакцию на слова артефакта, роняя свой стул, отталкивая Нигредо и заслоняет собой Лиру, притягивая ее к себе, понимая, что допустил подобное прямо при нем, не проконтролировал, не уследил, обнимает со всей нежностью и силой, и уже его шепот — полный мягкости и ласки, заполоняет собой всю мертвенную создавшуюся тишину пространства, и руки его трясутся в страхе за то, что Нигредо успел наговорить Лире, и он бормочет ей успокаивающе в ее пахнущие хрупкостью осенних листьев и прозрачных нежных цветов волосы, словно обволакивая заботой, возвращая ее в безопасный мир:
— Прости меня, прости, дорогая Лира, я не должен был, я не имел права знакомить тебя с ним, это все было огромной ошибкой, как я вообще мог подумать, что рядом с тобой он будет вести себя нормально?..

А внутри все захлебывается осознанием того что — нет.

Должен был познакомить.
Должен был показать.

Лира должна была узнать, что такое — тьма Юпитера.

Юпитер понимает, что Нигредо бы не причинил боли, он бы не сделал ничего сверх того, что уже сделал, и если бы ситуация того потребовала, то он бы рискнул своей артефактной жизнью, если можно ее таковой назвать, лишь бы Лира осталась в безопасности, и все это он ей и озвучил в самом начале знакомства.

— Это моя цена, дорогая Лира, — Юпитер на пару мгновений разрывает объятия, чтобы придвинуть к себе тот стул, на котором сидел Нигредо, чтобы сесть поближе и снова зарыться носом в ароматную белоснежность Лириных волос, мягко водя руками по хрупким девичьм плечам, стараясь выразить в каждом прикосновении безусловную безопасность, которую он готов ей обеспечить, и ту ценность, которую девушка представляет для него, — Цена за то, чтобы быть тем, кем я являюсь. Нигредо просто не мог не получиться при создании моего артефакта. Он не мог бы быть другим, потому-что вот этого всего…слишком много. Я бы назвал это побочным эффектом от того, что ты…так ценишь во мне, — и он не удерживаясь, заглядывает ей в глаза, скрывая дрожь в голосе, потому-что более всего на свете он сейчас боится обнаружить в ее взгляде неприятие, и при этом понимает, что он это неприятие более чем заслужил, поэтому из голоса его как будто бы уходят все эмоции, а может быть их просто не видно из-за густоты его печали, невыраженного сожаления от того, что все получается именно так, и по-другому и быть не может, — От того, кем я являюсь. Как осадок на дне чашки, темный угол в освещенной комнате, черные блики в глазах когда долго смотришь на свет.

— Он должен был Вам показать, дорогая Лира, — голос Нигредо неподалеку сохраняет всю ту же металлическую певучесть, но в нем уже не слышно прежней жажды погрузиться в бездонное грязное марево чужого сокрытого ото всех океана боли, и сейчас черный хаари спокоен и отстранен, хотя губы его сохраняют легкий полуоскал, некую предготовность сорваться в прежнее озверение, — Вы должны были увидеть меня такого, как бы невыносимо, безумно больно и страшно Вам не было, как бы сильно не наполнялось Ваше маленькое сердечко беспросветным ужасом, Вы должны были понять мою суть. Суть, которую отрицает в себе Юпитер, подавляет, заковывает в тяжелейшие кандалы с самого своего детства, и суть эта воплотилась во мне.

Юпитер замолкает, позволяя Нигредо взять ответственность за эти слова на себя, и сейчас он знает, что артефакт его не скажет ничего лишнего, и Нигредо говорит — открыто, не шепотом, не скрывая часть слов от своего хозяина, потому-что сейчас хозяин позволяет как никогда. И пока белый хаари ласковыми прикосновениями по плечам и волосам снова пытается вселить в свою дорогую спутницу хоть каплю прежней уверенности в нем, показать, что тьма его хоть и больна и остра, холодна и жестока, но к ней — не опасна, черный хаари в этот момент продолжает говорить, измеряя шагами деревянный, скрипучий настил веранды:
— Если Вы и правда хотите, желаете полностью довериться Юпитеру, Вам нужно научиться доверять не только его светлой, любящей Вас до дрожи части, а тут Вы можете не сомневаться, ибо он любит Вас, — на этом моменте Нигредо все-таки оскаливается шире, а Юпитер как-то отчаянно грустно и смущенно выдыхает Лире в волосы, чуть сжимая ее плечики, потому-что явно не так он себе это представлял, — И суть эта светлая, так ценная Вам не изменится, не омрачится, и сияние чужой души, тянущейся к Вам в искреннем желании согреть и окружить заботой не померкнет. Но… — артефакт останавливается на середине веранды, и с силой надавливает на одну из податливых, немного усталых от времени деревяшек, заставляя ее скрипнуть громче и протяжнее, — Вам нужно научиться доверять и темной части Юпитера, доверять этой тьме, не бояться вверять ей свою жизнь, как бы парадоксально это ни звучало, потому-что она, то бишь я сам, это и правда… — он подается ближе, и Юпитер автоматически стремится как будто бы оградить Лиру от влияния артефакта, и хоть и знает, что Нигредо проявил все, что должно было, и сейчас определенно не несет словесной угрозы, но артефакт не подходит ближе, просто проверяет деревяшки на скрип одну за другой, подбираясь мягкими шагами чуть ближе, но сохраняя допустимую дистанцию, — Цена, которую платит Юпитер каждый день, много-много лет, чтобы оставаться тем, кем Вы его знаете. И если Вы рискнете, переступите через свой ужас, а может и не переступите, а распахнете свои внутренние границы и выпустите этот ужас навстречу, то будьте уверены..

Ладони Юпитера снова заходятся дрожью, но затем крепко и уверенно сжимают Лирины плечики, притягивая к себе, и он выдыхает как будто бы с бесконечным облегчением от того, что это — самое страшное, что могла увидеть Лира, и это позади, она теперь увидела и знает, а значит он более от нее ничего не скрывает. И он произносит синхронно, его мягкий, теплый голос, полный светлой грусти и одновременно непоколебимой уверенности сливается с тягучим шипастым голосом Нигредо, и когда они говорят, становится трудно различить их звучание по-отдельности:

— Эта тьма будет нерушимою стеной стоять на твоей стороне, перед тобой, готовая перегрызть горло каждому, кто посмеет тебя обидеть.

Отредактировано Юпитер Тома (2024-07-12 20:43:35)

Подпись автора

Для возникшего в результате взрыва профиля не существует «завтра»