Забытие накрыло его мягкой космической массой, врываясь в структуру атомов, доставая до самих кварков, чтобы в следующее мгновение собрать вновь… через сто лет.

Распад пьянил, оглушал, приносил боль и удовольствие одновременно. Коллапсирующее ядро планетоида билось внутри его сущности, растекалось квантовой музыкой, где каждая новая волна — пучок фотонов на его восприятии. Вибрации сплетались в немыслимые формы, ядро прожигало и усиливало, он слился с ним на какую-то долю мгновений, чтобы открыть глаза… через сто лет.

Воплощение обдало тело резкой невыносимой болью. Из глотки Энтропия вырвался громкий рык, он закашлялся, падая на горячий песок Сабаота. Альвеолы раскрылись, легкие наполнились раскаленным воздухом. Ну, конечно, снова человеческое тело. Тесное, слабое, крошечное в сравнении с космосом. И нелепое в своем совершенстве. Демиург упал на спину и уставился на ослепляюще-яркий Архей. Казалось, что свет прожигает через зрачки до самого мозга, но бога это нисколько не беспокоило, он видел звездные протуберанцы, ошметки «солнечного» ветра и звездную корону… и думал о Ней. О той, из-за которой пришлось рискнуть всем и сыграть в ничью.

О да. Энтропий рисковал как никогда, какой бы еще сородич осмелился подохнуть рядом с демиургом первого поколения? Энигма такой же хищник, просто чуть иного рода, но они равны… Хаос помнил его и в обличии реликтового чудовища, что бороздил просторы космоса, и в самых разных ипостасях. Собственно, как и многих из своего проклятого племени. Но, похоже, все-таки есть инстинкты, что сильнее любой дикой охоты. Охота тоже инстинкт, но сейчас внутри Энтропия разливался пожар, словно в самом его естестве запустились реакции ядерного синтеза и теперь лишь вопрос времени, когда он превратится в сверхновую и калапсирует.  Усмехнулся, стер со лба проступившие капельки пота. В пустыне невероятно жарко, а человеческое тело решило мимикрировать под смертных. Хаос не возражал, это интересно. Похоже, ему не оставили выбора, и древнейшая из всех игр началась. Проблема лишь в том, что им с Энигмой не повезло. Два хищника не смогут ужиться на одной территории, и вместе с тем… Энигма — это имя первое, что сорвалось с его губ после воплощения. Рассмеялся.

— Игра обещает быть интересной…

Благодаря ядру он воплотился не в подростка. Внешне этой личине Хаос дал бы лет двадцать пять, конечно, гораздо меньше, чем было, но куда больше, чем могло бы быть. Ему предстало бродить по пустыне несколько месяцев, пока энергия полностью не восстановится.

Оставалось выяснеть, сыграла ли его ставка. Зацепить внимание Энигмы невероятно сложно, его интерес не менее беспорядочен чем у самого Хаоса, демиург знаний увлечен всем сущим, поэтому, чтобы попасть в его «мир» необходимо было хотя бы на несколько часов сузить всё его восприятие до одной точки — себя. Хаос умел добиваться желаемого, если желаемое, ему действительно казалось необходимым. Конечно, ставка сработала не до конца так, как он рассчитывал. Подыхать на том клятом планетоиде не входило в его планы. Но получилось тоже неплохо. Риск — это то, что позволяет почувствовать себя живым, эмоции ведь тоже часть реальности. Иногда ему хотелось испытывать настоящие. Тогда он прекрасно отыграл свою роль, но теперь можно было сжечь карты.

Попасть в Эль’Ран удалось только через полгода, и, пожалуй, с их последней встречи Хаос изменился кардинально — внешне. Длинные фиолетовые волосы струились ниже бедер, глаза отливали золотым и появилось что-то… странное в этом взгляде… что-то пугающее и одержимое.

— Какие занятные у тебя игрушки, — он сперва окинул взглядом фигуру Энигмы, чтобы удостоверится в избранной богом ипостаси, — сестра… — медленно его губы растянулись в хищной ухмылке, наличие его физического клона красноречиво говорило о том, что ему таки удалось завладеть вниманием бога знаний. Более чем удалось. Можно было продолжать.

— Генетическая копия моего гуманоидного тела? И как тебе? Нравится? — он склонил голову к плечу, с каким-то животным лукавством усмехнулся, — не завидую я ему, оказаться в таких руках наверняка то еще испытание. Хорошо, что он не умнее утки. Извини, не хочу терпеть конкуренцию… — капсула покрылась мелкой сеточкой трещин, но не разбилась, и в следующую секунду тело клона будто распылилось на мелкодисперсные частицы, окрасив воду в равномерный густой багрянец.

— Ждала меня? — он начал приближаться, сокращая между ними расстояние и остановился только когда до Энигмы осталось лишь пара микрон, то есть стал вплотную. Ощущение ее прохладной кожи под одеждой и его горячего тела, дыхание… и этот звериный взгляд.

Но пока он выжидал.

И все же, быстро она преобразилась, буквально на глазах. Умеренная, слово созданная, чтобы не отвлекать лишний раз чужие взгляды внешность, налилась изнутри притягательным сиянием. Впрочем, демиург Хаоса и без того испытывал неестественно сильное для собственной природы влечение. И судя по тому, что его интерес не угас даже после перерождения, игра обещала что-то новое, неизведанное. Опасное.

— Конкуренция прекрасна, когда в ней есть смысл, а тысяча любовников хороша лишь для Меретрикс, — с обжигающим лукавством во взгляде, произнес Хаотичный.

— Я люблю эксперименты, тем более у меня имеется и свой интерес... ты ведь не откажешься ради нашего общего Magnum Opus на ближайшие веков этак пять? — отзеркалил Энигму, любуясь драгоценным, почти ослепляющим сиянием ее сущности; ловит ее ладонь, не позволяя отстраниться дальше, чем на расстояние вытянутой руки. Перехватил за запястье, потянул на себя. Тонкая ткань халата под пальцами трещит, превращается в пепел, осыпается под ноги. Энтропий прижимает ее ближе, в его глазах куда больше голодного желания, чем тогда — сто лет назад на космическом Ките по пути к личной погибели.

— … ну как, ты проверила свои родственные чувства? — усмехается вновь, как бы напоминая об их первой встрече «интимной» в подземном гроте, где сперва богиня Познания решила испытать себя, а после попросила об услуге…

— …или все еще хочешь моих поцелуев? — он склоняется и, притиснув ее к себе одной рукой, вторую запускает в волосы, придерживая затылок. Жадно впивается в губы, поцелуй сразу становится жарким, бесстыдным. Руки нежно, но сильно удерживают богиню, не давая ей отстраниться. Его язык ласкал, наступал и отступал, побуждая танцевать с собой в древнем танце… таком же древним, как они сами. Горячая мужская ладонь гладит спину, сминает ткань платья, поднимается выше к лопаткам и спускается ниже, чувственно сдавливая ягодицы.

— …и не только поцелуев? — отстраняется на секунду, чтобы заглянуть в глаза. Энтропий ощущает её влечение, то, как твердеют женские соски, прижатые к его обнажённой груди, как энергия сущности закручивается в вихри под самой кожей, её глаза сияют, губы чуть покраснели, и Хаос ощущает как вибрирует в ответ его собственное тело, предательски угрожая распасться на сюрреалистичное космическое «ксено».

Вспоминая сейчас события той, далекой древности, Энтропий понимает, насколько глубоко погрузился в эту «игру», потеряв контроль над собой, над хаосом, над реальностью, чуть утонув в пучине захлестнувшего его безумия… но это будет лишь в будущем, пусть и не слишком далеком. Игры способны убивать, особенно, когда ты юное полутора тысячелетнее божество, что таки жаждет прикоснуться к страстям смертных. С их пьянящими эмоциями, смертельными глупостями и яркостью жизни, выжигающей тебе глаза.

Он желает ее… как только бог может желать другого бога. Ворваться в сущность Познания на субатомном уровне, заполняя собой до последней молекулы, сплетаясь в вихрь точно две стихии, но… подчиняя, беря… и не поглощая. Острое и сводящее с ума своей абсурдностью желание овладеть, не делая своей частью через уничтожение. Разве способен демиург ощущать такое? И он должен испугаться, обязан… хотя бы ради инстинкта самосохранения. Вот только Энтропий один из тех демиургов, кто не знает страха. Совсем. Невозможно быть первоосновой множественности мира, боясь его проявлений. А стоило бы…

…ведь отсутствие страха не защитит от боли…

…и с ней Энтропий не был знаком…

…тогда еще не был…

Мужские ладони сжали тонкую талию, заскользили вверх, сминая грудь. Его взгляд все такой же жадный, голодный. Впитывающий. Тела смертных прелестны, пусть и тесны, он не до конца сейчас уверен, что смертная оболочка выдержит его похоть. Впрочем…

…аберрация… плоть демиурга — это нечто иное, переродившись он стал ощущать ее инаковость… это не теснота оболочки, это все его естество сконцентрировано, сублимировано, как если бы он, будучи сверхновой, превратился в нейтронную звезду.

Вероятно, Энигма испытывает нечто подобное. Ему хочется, совсем по-человечески, чтобы она испытывала этот захлестывающий водоворот ощущений. Низ живота налился колючим жаром, и если раньше проявление реакций, свойственных смертных, оставались Энтропием не воспринятыми, он просто не понимал в чем их прелесть… боль, удовольствие, — все в теле было единым, не такие острым как, в скажем, в ипостаси космического чудовища, то сейчас ему показалось, что под веками вспыхивает Архей. Никогда ранее… он не испытывал подобного эффекта.

— Ты еще можешь попробовать сбежать… — усмехается он, хотя глаза говорят обратное: о нет, если она попробует начнется охота, правда… несколько иного плана, чем принято в их племени.

Игра в смертных, похоже, им обоим очень нравилась, иначе, как объяснить эту противоестественную для богов тягу? А такую ли противоестественную? Обладая человеческими телами, было бы странно не окунуться в ощущения и всепоглощающую неудержимую страсть, которую эти тела способны дать.

И на самом деле, то единение, что происходило сейчас, являлось лишь прелюдией перед истинным слиянием.

Её губы пахли удовольствием, а совершенное тело казалось произведением ювелирного мастерства, словно выточенное из белоснежно-циннвальдитового алмаза. Под кожей играли звёздные всполохи, там, где пальцы Энтропия её сжимали.

Они словно две стихии, два грозовых фронта сошлись на границе реальности, пока ещё не смешиваясь, изучая друг друга. Хаос чувствовал настолько сильный резонанс внутри себя, что сдерживаться становилось невозможно, но в этом удержании и содержался особый, непередаваемый кайф. Его ещё никогда так сильно не разрывала изнутри собственная природа.

Человеческое возбуждение показалось невероятно заманчивым чувством, тело словно сверхплотный концентрат огня, единственное желание которого: вырваться в деву, что он сжимал в своих руках. Действительно, это очень опасная игра, потому что Энтропий вдруг явственно понял — он сделает всё, чтобы это мгновение продолжалось столько, сколько нужно. Пока оба они удовлетворят свою и звериную, и божественную похоть.

Энигма испытывала похожее чувство, раз решила изолировать их от окружающего мира. сейчас она казалась обманчиво-хрупкой, нежной и податливый, словно юная девственница в первую брачную ночь, это одновременно заводило Энтропия и очаровывало. Она играла лучше, оказалось, что её оболочка более многогранна. Когда он вошёл в нее, то ни с чем не сравнимое удовольствие и неудовлетворённость зазвенели на квантовом уровне его естества. Они находились невероятно близко, но всё ещё не слились по-настоящему...

Руки демиурга властно подхватили девушку под бёдра и усадили на стол, он не знал, зачем это делает, ведь мог бы спокойно и держать ее, и создать любую магическую поверхность. Просто... это движение отозвалось у него каким-то древним инстинктом, будто бы определённый набор паттернов и желаний выбит всем гуманоидным существам прямо в днк с момента появления на свет.

Его руки касались Энигму практически везде, не упуская и миллиметра желанного тела, наконец перестав терзать её губы, покрывает поцелуями шею и грудь. Каждое касание, каждый толчок разжигали его страсть. Их игры в любовь не имели под собой совершенно не то основание, какое преследует смертные. Он пробовал на вкус ее «мембрану», отделяющую эфемерную сущность демиурга от окружающей среды, позволяя привыкнуть к себе, привыкал сам. Всё-таки соединиться двум богам — это то же самое, что столкнуть две планеты и ждать техническая революции вместо апокалипсиса.

Вот почему, всё происходящее было лишь прелюдией. Она сильно и горячо сжимала его торс ногами, раскрываясь и сладко вскрикивая от каждого сильного толчка. Странно, он не раз видел, как смертные занимаются своими мелкими играми, и каждый раз их возня казалось ему забавной. Несомненно, правильной и имеющей смысл, но... почему-то недоступной для себя...

Что ж, сейчас он понял, что был прав и не прав одновременно. Касаться, целовать, овладевать ее телом в их смертных гендерных ролях невероятно приятно и эмоционально остро, причем настолько, что хотелось... до безумия хотелось ловить каждую эмоцию, подтверждая для себя, что Энигма испытывает те же чувства.

Под пальцами звездными протуберанцами искрили их сущности, самоконтроль исчезал под натиском водоворота ощущений... Энтропий чувствовал все происходящее на грани невозможной концентрации яркости и вкуса. Из его горла вырвался непроизвольный рык, девушка в его руках плавилась, энергии закружились хаотичными потоками. Они кричала и этот крик трансформировался в звонкое и оглушительное звучание стихии.

Его собственное тело растворилось и ощущениях, удовольствие волной разрушило сдерживаемую оболочку, чтобы ворваться… по-настоящему ворваться… до самого основания нуклонов…

Сплетающиеся потоки энергии, словно метафорическое воплощение божественного, танцевали в пространстве на грани между бездной и безумием. Сущность Энигмы ощущалась им как острая, сладкая и хмельная квинтэссенция импульсов. Ведь всё живое ничто иное как импульсы, облаченное в плотскую структуру. Мощная её сила глубоко и масштабно поглощала его, потопляя в себе, и, пожалуй, еще никогда прежде Энтропий не испытывал настолько пронзительных и дурманящих ощущений. Тебя словно накрыла и растворила циклопическая волна, мировой океан, содержащий в себе бесчисленные формы информационного разнообразия, невообразимого разнообразия. И хаоса в ней жило даже больше, чем сама богиня, возможно, предполагала. Энтропий не желал покидать её квантовых пределов, блокируя возможность вернуться в человеческое тело какое-то время.

Но Энигма сильна, после их долгой и сладостной схватки, богиня таки приняла человеческую ипостась, «потянув» за собой брата. Они воплотились на полу, на мягкой шкуре какого-то крупного зверя. Немногочисленную мебель разметало в стороны и припечатало к стенам с такой силой, что теперь даже хирургические столы из пластов углеродного метала оплавились и превратились в смятые куски железа.

Он лежал на спине, тяжело дыша, все-таки удерживать человеческую форму сейчас казалось подвигом на гране невозможного, — горяч? И поэтому твое тело в недоумении, или оно в страхе перед намерениями твоего разума? — усмехнулся, Хаотичный, давая тем самым понять, что прекрасно ощущает все изменения, что сейчас происходят в ней, и без его на то желания эксперимент богини не имел бы никакого смысла.

Энтропий никогда не задумывался, какая из ипостасей демиурга Познания ему наибольше всего импонирует, Энигма — чисто дуальное божество, а Хаотичный тянулся не к внешним оболочкам, а внутреннему наполнению. Неважно, женский или мужской фенотип, они все равно не люди, они лишь играют в людей. И хотя Энигму всегда привлекал образ мужской личины сородича, что впоследствии и стал основным для него, Энтропий тяготел к не гуманоидным и в чем-то абстрактным формам.

— В ковер меня еще не заворачивали.

— М-м-м, а что еще с тобой не делали, расскажи мне? — его ладонь погладила гладкий и плоский живот девушки, впрочем, богиню слишком заняла игра в человеческие отношения, потому вопрос она восприняла скорее риторически.

И всё-таки он был слишком далек от собственной телесности, гораздо дальше, чем его сестра, но при этом отражал чувства подобно зеркалу. Сама по себе стимуляция мужской плоти не доставляла ровным счетом никакого наслаждения, и на сексуальные подвиги вдохновляла. Но погружаясь в «здесь и сейчас», ловя эмоции Энигмы, превращая свои собственные желания обладать и присвоить в плоские страсти смертных, он испытывал ровным счетом то, что диктовала природа.

— Ты готов к открытиям? Не страшно?

Его рука скользит выше, лаская грудь, зажимая между пальцами сосок. Он чуть приподнимается на локтях, фиолетовые волосы рассыпаются по плечам и спине, падают на платиновые пряди любовницы.

— А должен опасаться? Ты решила меня поглотить столь экзотичным способом? — ухмыльнулся демиург, жадно наблюдая за розовым язычком Энигмы, что скользил по его возбужденной плоти. Это было невероятно приятно, но на самом деле его возбуждал интерес богини и её желание, а еще те изменения, что происходили в ее теле.

Ощутив зубы, смеется, — похоже, план именно такой… ты сдерживаешься? Почему? — ее заигрывания в чисто смертном стиле, конечно, импонировали ему, вызывая смесь странных, пока еще непонятных эмоций. Энигма до этого момента воспринималась им как равное божество, опасный хищник, не менее опасный чем он сам, но теперь в этот образ внедрилось что-то иное… желание присвоить, но при этом не поглощать, казалось безумным и одуряюще сладким.

Энергетические потоки его ауры обхватили женские бедра, сжимая, «протекли» подобно водному хлысту под животом и резко потянули девушку вверх, он опрокинул ее на спину, фиксируя руки на головой врываясь глубоким, развратным поцелуем в ее губы. Коленом раздвинув ножки и прижимаясь своей возбужденной плотью и к ее влажным и шелковистым складочкам. Хватка рук сменилась энергетическими жгутами его силы, ладонь заскользила вдоль женского тела, переместилась на бедро, сгибая ножку в колене и прижимая к своему бедру, побуждая обхватить свой торс ногами.

Губы заскользили ниже, как и горячие ладони оглаживали чувствительное нежное тело. Он хотел ее, хотел так сильно, что тело плавилось от желания. Собственная страсть, помноженная на её, сводили с ума. 

— И как ЭТО ощущается? — он смотрит ей в глаза, лаская ладонями изгибы ее тела, — ты ведь понимаешь, что вероятность его выживания слишком мала… — Энтропий боялся нарушить естественный процесс развития плода, поэтому не вливал силу непосредственно в тело богини, но позволял ей брать самой…

— Ты когда-нибудь перестаёшь смотреть на мир, как на предмет исследования? И... просто начинаешь жить в нём? — с лукавой доброй иронией и любопытством вопросил он, поглаживая ее тело ладонями, пока богиня утомленная отдыхала на нем. Ее платиновые до прозрачной белизны волосы струились по его плечам, падали на шкуру, где они лежали, шелком велись под его пальцами.

И, конечно, Энтропий понимал, что между ними теперь никогда не будет так, как прежде. Раньше был он и весь окружающий мир, включающий смертных, тварей и их бесчисленных сородичей... теперь же их стало двое. Пока двое. Хотела этого Энигма или нет, возможно, весь ее расчёт и был получить одного из самых опасных и сильных демиургов мира, и сказано без лишней скромности, а после понадеяться на его... хм... беспорядочность? Что он тот час ускачет, как подобает самцу гориллы добывать новые ресурсы, и что там ещё делают боги? Вот только, если Познание понадеялась на этот ложный образ демиурга, то сильно ошибалась. Да, Энтропий, как и сама Энигма, являл бой саму первостихию, охватывая так много полюсов интереса, что казался беспорядочным. Но вот беспорядочным в половых связях, как считали некоторые, Энтропий не был. Вероятно, богиня удивилась бы, узнав, что произошедшее сейчас здесь имело статус эксклюзивности. Да, хаос как и познание тянулись ко всему, но личность Энтропия всё-таки не равно стихия. Он больше не ощущал ее как противопоставление, как вероятную угрозу своему существованию. Чувства, которые блуждали по его древним нервам больше всего напоминали... что? Любовь? Способны ли вообще демиурги любить. Как смертные вряд ли, но теперь он абсолютно точно считал её своей. И к гендерной идентичности «сестры» это никак не относилась. Не было разницы женщина перед ним или мужчина. В конце концов, они оба древние космические твари.

— Аскеза подразумевает отказ от слишком многого, и если какой-то опыт еще можно пропустить меж себя, то отказ от полноты жизни скорее нанесет вред. Впрочем, ты сможешь найти множество аргументов против, и я в ответ только же. Смежные вопросы философии — это, конечно, очень интересно, но сказать я хотел о другом. Ты же понимаешь, что между нами больше не будет так, как прежде? 

Последнее он сказал, приподнимаясь и перехватывая Энигму так, чтобы взять на руки, перед тем, как подняться. 

— Насколько большой? У меня есть пять минут? И... ты не возражаешь, если мы передислоцируемся на планетоид, который я избрал для Ордена. Дискордиум. Как тебе? 

Собственно, говоря это Энтропий уже открывал портал. И нет, он, конечно же, не появился голый с Энигмой на руках по среди главной площади. Хотя смотрелось бы подобное крайне эпически. 

Он материализовался в закрытой части главной цитадели в густом реликтовом саду, уложив Энигму в гамак из красной под тенью раскидистых ветвей. Оттуда открывался прекрасный вид на глубокое чисто озеро и лес у подножия гор. Классическая такая картина спокойной идиллии. Находиться в подобной ситуации Энтропию еще не приходилось, поэтому все ощущения были обострены, словно он складывает пазлы неизвестной космической мозаики, от которой зависит судьба мира.

Зато, это было весело. Играть в любовь смертных, похоже, и Энигма находила сия занятие приятным. Он потакал её капризам, С лёгкой нарастающей тревогой ощущая в себе неестественную для себя податливость. Сердцевина его личности не должна размягчаться. Ведь это не только обезоруживает его, но и делает Энигму его личной ахиллесовой пятой. И таким же личным сортом героина. Он понемногу терял контроль, вероятно, тогда им стоило бежать друг от друга, а плод убить... но Энтропий, ведомый бурей новых эмоций, просто не желал её отпускать. Как иронична бывает судьба, ведь он как никто знает, что сближаться настолько непозволительный риск. Ошибка, которая сотням его сородичей стоила жизни.

На третий день ребенок появился на свет, и тем удивительнее оказалось то, что он выжил. 

— И что ты чувствуешь к нему, просыпается родительский инстинкт? — подняв младенца на руки вопросил мужчина, рассматривая еще пухлое младенческое тело, улыбающуюся мордашку и пронзительные золотые глаза. Глаза у их сына казались странными. Смертного бы, скорее, напугали, чем вызвали умиление. Что ощущал сам демиург? О...

— Во мне сейчас такой водоворот инстинктов, ощущений и... чувств... родительская программа сильна... — Энтропий говорил, словно освобождаюсь хотя бы от части ноши, — мне кажется, я уничтожу мир за этот кусочек плоти... — наконец закончил он и вопреки сказанному, ему совершенно не понравилось то, что он ощущал. Нет смысла говорить, что сходные чувство он испытывал и к Энигме, но говорить это не было надобности. Знание просто повисло между ними как неизбежность. Они начали игру, а провалились в бездну.

— ... и это становится опасно для нас, — он взглянул на богиню внимательным испытующим взглядом, — я выращу его в Ордене. Прошу тебя остаться, — разве может разный заставить равного подчиниться? Даже если Энтропий и был сильнее, он не стал обрекать Энигму на безволие и заточение. Подобное ему противоестественно.


А ребёнок со страшными глазами и волосами цвета сумрачного аметиста развивался быстро и с жадностью. А еще, он плохо понимал законы общества, не видя проблем в том, чтобы уничтожить пару городов ради эксперимента, совершенно того не стоящего...

— Энигма, — он стоял позади, весь заляпанный кровью, у его ног лежало женское тело, — мне пришлось убить убить две тысячи смертных, пока я нашел подходящего. Теперь ты довольна? Мы можем продолжить тот эксперимент?

Смотрит угрюмо, спокойно... в смертных он видит лишь скот на убой. Не слишком качественный и послушный скот, от того часто впадает в ярость. И это ведь он еще не вошел в пик силы. 

Он до последнего думал, что контролирует ситуацию. Ощущение личного могущества, вседозволенности и страсти пьянило, туманило разум и тем чудовищнее предстал их апофеоз. Любовь равно слабость, и они оба это знали, оба напоминали друг другу, в очередной раз утопая в бушующих страстях и примеряя на себя личины смертных. Энтропий всё ещё воспринимал происходящее как игру, потому что не ведал душевной боли. Для него не существовало концепции страдания в принципе... как, если бы он вовсе не верил, что у него есть душа. Любовь он видел страстью, похотью смертного тела... двух смертных тел... ему нравилось вместе с ней исследовать природу богов, чувственные грани личности и инстинкты божественности. Энигма принимала его полностью. Не боясь. Не останавливаясь. Не требуя сатисфакции за всё произошедшее и планируемое. Энтропий ощущал мощную связь и с уверенностью, свойственной лишь богам, он объяснял себе эту тягу общностью... подобием. Они похожи с Энигмой. И одновременно слишком разные. Как солнце и луна способны озарять путь, однако природа их света противоположна. Причём, роли небесных тел меняются в зависимости от обстоятельств, ты никогда не узнаешь, кто из них является солнцем, а кто луной в тот или иной момент. 

Энтропий умел неплохо читать людей, их потребности и мотивы, и он оставался слеп к собственным предчувствиям и чисто человеческому, а не демиуржьему, чутью. Энигма оставалась рядом... всё время с ним и связь эта крепчала. Он перестал воспринимать её как равного хищника, хотя не так давно дал себе зарок не ослаблять бдительность. И она поступила точно также, совершив его ошибку. Игра в любовь, игра в семью, игра в смертных — настолько вскружила им головы, что остановиться было невозможно. 

Появление сына, казалось бы, должно хотя бы малость отрезвить Энтропия, но несмотря на кричащие инстинкты он не верил, что их сын может сделать то...

...что он сделал. 
Разве гибель тысячи человек должно тревожить бога? Это всего-лишь смертные, он и сам помнил, как приводил к бездне сотни сотен, добиваясь своей цели. Его не заботила гибель людей, более того, Дикая охота продолжалась и хаотичный всё так же являлся одним из самых значимых её столпов. Хотя бы тот факт, что за тобой не ведёт охоту сородич из первого поколения, должен был стрелять в Энигму чувство защищённости, а уж на фоне принятия Энтропием роли её... кого? Да, смертные называют это союзом двух, он – муж, она — жена, но подобное сравнение лишь веселило Хаотичного. Не придумали еще в мире ярлыка, что характеризовал их союз. 

Аррон смотрел на мать холодно и чуть раздражённо. Но ослушаться не посмел. Убрав следы крови и спрятав голову в подпространство, Диме урок сделал Шаг вперёд и расслабленно уселся в кресло, откинувшись на спинку. Его лицо расслабилось она губах заиграла лёгкая мечтательная улыбка. 

— Ты уже его позвала? Энтропий творит то же самое, или ты думаешь, что все эти годы трахалась... кхым... прости-прости, дорогая маменька, за мой острый язычок. Твоё неразумное дитятко постарайся за ним следить. Так о чём я? Ты всё это время думала, что забавляешься с Альварией? Или, быть может, с милосердным крылатиком? — тихо засмеялся, Аррон, нашаривая пальцами трубку и раскуривая свежий, только что заправленный туда табак, — артефакты, моя милая Энигма, это всё не то. Недостаточно быстро, недостаточно достоверно, слишком энергозатратно. Наши тела способна без магии вскрыть не одну сотню глоток без малейшей единицы резерва? Или ты хочешь, чтобы я тратил на этот мусор свою силу лишь для того, чтобы мусору было не больно и он не сдыхал? Так не беспокойся, мусор размножается очень быстро. Гораздо быстрее вас. Энтропию придётся тра... гм... пыхтеть в поте лица пару веков, чтобы у тебя в чреве ещё хоть что-то зародилось? А люди за это время успеют тысячи тысяч раз родиться и подохнуть. Так стоит ли сейчас выносить мне этим голову? — его волосы упали на лицо, прикрывая колючие и как всегда чуть пугающие глаза. Аррон пребывал определённо в хорошем настроении. 

— «Скажи, ты знала, что он связался со смертной самкой и сделал ей дитя? Знала...» — и как всегда в его голосе не звучит ни обиды, не разочарование, а лишь задорная ирония, будто он вовсе не умеет злиться, — «... скоро буду, она рожает, ребёнок скорее всего не выживет, Аррон проводила дней какие-то опыты... он тебе сказал? Похоже, нет... я попробую погрузить их в стазис, после вернёмся к этому разговору...» — всё так же покровительственно и лёгкими бархатистыми нотками пообещал Хаотичный, обрывая связь. 

— Получаю ли я удовольствие от убийств? — кажется, на лице молодого мужчины проступила лёгкая тень брезгливости и отвращения, — а ты? Убийство без цели не имеет смысла и показывает убийцу как полного кретина. Ты хочешь назвать меня кретином? Любое моё действие имеет смысл, и ты знаешь ради чего всё затевается... — он выдохнул дым и произнес одними губами, — могущество... – «я стану сильнее отца», — разве ты о нём не мечтаешь? О силе, что способна уничтожать планеты?

Энтропий появился за спиной Энигмы и его тёплая тяжёлая ладонь легла и на плечо.

— А вот и ты, Энтропий. Она уже пожаловалась, что на мои излишне жестокие игры со смертными? 

— Ты про этот абсурдный поступок? Подумаешь, снял несколько голов, это не имеет особого значения. Хуже другое. Смертные хороши живыми, мёртвые они не так полезны. 

— Пф, и это говорит великий Энтропий? Ты ещё поплачь над судьбой невинно убиенных...

— Я поплачу над твоей судьбой, — усмехнулся демиург, еще не зная, насколько пророческими были эти слова — когда твоё имя станет синонимом гибели. Ты недооцениваешь людей и как силу, и как ресурс. Это тебя убьёт, помяни мое слово. 

Но я пришёл не за этим. Твоя любовница умерла в родах, ее сын погиб... — солгал демиург, и на самом деле, едва ли во лжи можно переплюнуть хаотичного бога, его ложь, это словно дверь по другую реальность, где события всё-таки произошло. Он хотел увидеть эмоции, реакцию на свои слова.

Фатальная ошибка Энтропия состояла в том, что он не делил себя как личность, и себя как стихию. Уже гораздо позже бог осознал, что человеческая личина была дана им, демиургам, не просто так. Хаос же позволяет проникать в себя любым фактурам реальности, даже тем, где его собственный сын угрожает их с Энигмой существованию. А ведь эту абсурдную в своей жестокости игру следовало закончить гораздо раньше, пока ещё было не поздно. Но Хаос натура увлекающаяся. Стоило убить Аррона сейчас, расщепить на атомы и поглотить. Изничтожить в основании, вырвать из этой жизни, словно сорный корень. Но пока ещё в Энтропии слишком мало человеческого, чтобы услышать внутренний голос. А не навязанное хаосом. Отойти от базовой прошивки, вспомнить, что ты не космическая тварь, потопляющая в себе звёзды, а... человек. И людям свойственно ошибаться, чувствовать боль, и сейчас Энигма испытывала чисто человеческие эмоции, яркие и живые, так притягивающие его, и даже собственный сын на самом деле был куда человечнее. А Энтропий... все еще прибывал в плену между собой человеком и собой богом, где богу всё равно, а человеку нет. Собственные эмоции проникали у него всё чаще и сильнее, это невероятно нравилось хаотичному, он начинал чувствовать себя по-настоящему живым, даже сейчас, наблюдая за происходящим...

... он не до конца осознавал, что ему горячо от боли и ярости. Словно в глотку залили раскалённый свинец. И человек сопротивляется, а бог лишь смеётся. Он думает, что играет, но это уже давно не так...

Да, Аррону не плевать на судьбу женщины и детя, но он подобно отроку смертных, что не достиг и шестнадцати, склонен выдавать желаемое за действительное. Он бы и хотел оставаться равнодушным, но горячности в Арроне, как бы он не старался это скрыть, как бы не старался предстать бесстрастным и жестокосердным богом, горячности в нём плескалась через край. 

Энтропии, действительно, не до конца уверен в том, что плод выживет. Им с Энигмой ещё предстояло заняться этим вопросом. Богиня знаний точно не упустит такого шанса.

Вокруг Энигмы ледяная аура неистовства, она отвешивает мощно оплеуху сыну, да так, что любой смертный на его бы месте не устоял на ногах. Аррон же устоял, и Энтропий понял, что их потомок уж слишком далёк от божественного. Заявить Энигме о соблюдении гендерных ролей смертных — это смешно. Сегодня бога больше привлекают изящные формы и дипломатия женщины, а завтра маскулинность и суровость мужчины. Только от личных предпочтений и целей зависит, кем она сегодня предстанет. Аррон не понимал даже и этого, но винить его не за что, он ещё слишком молод, слишком не искушён. Энтропий не считает его опасным, только не для себя, и не для Энигмы. Впрочем, следовало в целях коррекции действовать единым фронтом. Для тех, кто играет в семью, это необходимо. 

Оказавшись на пути молодого демиурга, сбивает его с ног и своим щитом гася магический залп. В Энигму ударил раскалённый поток воздуха и остаточное кольцо ударной материи, из-за чего тело женщины оказалось посреди развалин, но невредимым.

— Думаешь, получить силу... — кулак Энтропия впечатывается под дых, Аррона складывает пополам и отбрасывает в стену, — которой ты так жаждешь, можно только с помощью уничтожения смертных и массовых сигилов, — через тысячи их назовут запретными, — ошибаешься, в этом нет силы... 

Энтропий не даёт сыну опомниться и схватив его за горло, сдавливает до хруста, коленом придавливая Аррона к полу.

— Если ты и дальше продолжишь скалить зубы на мать, — здесь, логичнее было бы сказать «на существо, что тебя породило», но раз они придерживаются традиций, даже несмотря на экспериментальность сего рождения, отступать не стоит, — то очень пожалеешь об этом, помяни мои слова... твоя ярость и жажда приведет тебя на край бездны... и ты умрешь. Навсегда... 

Аррон оскалился, — на краю окажешься ты... а я еще подумаю, протянуть ли руку...

Младший демиург понял, действовать сейчас в лоб идея не лучшая, следует затаиться, выбрать подходящий момент и получить то, что по праву принадлежит ему: их силу. Начать следует с родительницы. Сейчас справиться с Энтропием он не сможет. Конечно, от этих мыслей внутри него что-то болезненно щемило, неужто сыновья любовь проснулась? Прочь! Жалкие человеческие чувства не должны мешать его восхождению. Он подождет, когда Энигма будет наиболее ослаблена и вот тогда ударит по-настоящему. Важно, чтобы при этом отец пребывал где-то на задворках мира, увлечённый очередным своим проектом. 

~~~***~~~
Этнада и, правда, оказалась редкой красоты. Пожалуй, даже через-чур, первым, что привлекало к себе внимание — золотая масть. Длинные блестящие локоны цвета жидкого золота и глаза, словно в них заточили осколки солнца. Ее окутывали потоки поддерживающей силы Хаотичного, сама же этнада была неестественно бледна.

— На нее воздействовали некими алхимическими составами, что вызывают мутации, сильно повреждена энергетическая паутина, для ребенка-нефилима подобное равносильно смерти. Даже с учетом моей силы, он может погибнуть, так как его мать практически живой труп и отравляет его тело через пуповину и сросшуюся сосудистую систему. Ее мозгу тоже досталось от экспериментов Аррона, так что самка не выживет. Ребенка надо отделить, но на ней сейчас столько отложенных и скрытых заклинаний, что любое воздействие может вызвать коллапс и взрыв. Ее разорвет и размажет тонким слоем по зале вместе с плодом. Их нужно разделить и ребенка погрузить в стазис. Не стоит ему рождаться в это время... как думаешь? — кажется, демиург сам все решил, но услышать мнение Энигмы, сам демиург не особо еще был опытен в вопросах репродукции самок этнархов, зато неплохо разбирался в мутациях.

Кто бы знал, что ребенку, которого в бедующем назвали Оникс, и кому суждено было родиться внуком двух демиургов, сумеет сделать свой первый вдох только через тысячи лет.

~~~***~~~
Аррон выжидал несколько лет, показавшихся ему вечностью. К теме с его ребенком они больше не возвращались, достаточно было того, что демиург постарался не просто затаиться, но и сыграть в прилежного сына: перестал припираться с Энигмой, начал проявлять интерес к делам отца.

— Скажи, неужели ты никогда не желала получить его силу? — услышала Энигма позади себя голос. Окружающий рельеф не очень располагал к разговорам, да и появился Аррон в тот момент, когда Энтропий не был доступен...

Луна освещала серебристую долину, скалистая гряда впереди и лесной массив прикрывает тылы. Дождь набирает силу, предгрозовой гул нарастает в небесах.

— Это некий долгосрочный план... приручить... пригреться... и вонзить в сердце нож? Никогда не поверю... — тело Аррона объяла густая мощная аура, что плавила вокруг себя само пространство, словно рассыпаясь звёздными протуберанцами вокруг, — ...как на счет сделки... вместе мы бы могли убить Его... — Арон склоняет голову на бок, улыбается, следит за реакцией, ему нравится видеть смесь эмоций на ее лице... — и поделить силу... — подбирается ближе, — неужели тебя совсем не привлекает возможность стать сильнейшей..?