Монотонное гудение лифта успокаивает его. Движение такое плавное и стремительное, что Рэю кажется, будто они не движутся вовсе; невольно вспоминая о кряхтении допотопного лифта в доме, где он жил на съеме после семнадцати, парень позволяет улыбке тронуть его губы. Как давно это было, как необозримо далеко прошли те хаотичные дни, которые он привык, тем не менее, считать лучшими из прожитых! Здесь, познавая мало-помалу Аркхейм вместе с Лирой, Рэй позволял себе время от времени стать тем же подростком, и порой ему удавалось без тоски и страха смотреть на новые вещи, в существование которых пару месяцев назад он бы ни за что не поверил.  Порой он чувствовал себя загнанным и потерянным, порой отчаяние накрывало с головой, но приятно было время от времени отпустить эмоции и вбирать в себя, точно губка, чудеса нового мира капля за каплей. Это так по-человечески, в конце концов: приспосабливаться, учиться день ото дня, спотыкаться, набивать новые шишки, но всё-таки двигаться в перед.

Маленькие ладони осторожно, почти боязливо закрывают его глаза. Должно быть, Лира уже устала стоять на носочках за его спиной, да и самому Рэю несколько дискомфортно слепо следовать куда-то с опорой лишь на ее тихие указания, но ей так сильно хотелось в очередной раз удивить его, что парень позволяет касаться себя, ведя в неизвестность. Да и глупо отрицать: лишь ей одной, хрупкой, неуверенной, но нежной, можно было довериться без опасения. Слишком наивная, слишком добрая душа у Лиры: кажется, она скорее себя истерзает, чем намеренно причинит ему вред. Это походит на надежность, это удобно. Рэй принимает условия, играет по правилам: дружба в обмен на помощь.

- Спрошу еще раз: куда ты меня ведешь? – парень не давит, почти смеется, не рассчитывая на ответ. Ему, пожалуй, даже приятна некая таинственность, сладостное ожидание пряника. Приятный механический голос объявляет об остановке на этаже: приехали? – Нет, не отвечай! Сейчас все сам увижу, да?

Они вместе покидают лифт, с трудом подстраиваясь под темп друг друга: должно быть, со стороны их передвижение выглядит забавно. Сбивчивый ритм шагов эхом отражается от стен, и Рэй отмечает, что коридор, должно быть, длинный и просторный. Ему отчего-то представляются белые монолитные стены и вылизанный до блеска пол. Когда Лира мягко его останавливает, он по-прежнему не открывает глаза, до последнего сохраняя для себя интригу. Робкое прикосновение к предплечью, - девушка заводит его в помещение, - и он, наконец, смотрит перед собой.

Основная комната просторная и очень светлая, почти полностью выполненная в белых тонах. Окно в пол занавешено полупрозрачным тюлем лишь наполовину, а за стеклом открывается вид на залитый дневным светом мегаполис: действительно прекрасная, завораживающая картина. Мебель напоминает кукольную: выполненная в светлых тонах большая кровать, без сомнений мягкая, с кучей белоснежных декоративных подушек, небольшой письменный стол с аккуратной, не излишне вычурной резьбой, пушистый ковер под ногами, поселение мягких игрушек на одной из полок, протянувшихся по стене по правую сторону от окна… Квартирка так походит на Лиру, что на мгновение Рэю кажется, будто и она в своем белом платьице – кусочек паззла, часть ею же, должно быть нарисованной картинки. И только его старая-добрая гитара мрачным пятном выделяется на фоне интерьера, затаившись в углу без единого шанса спрятаться. И когда только Лира успела ее сюда принести?

- Взяла без разрешения, значит? – с ноткой раздражения произносит Рэй, кивая в сторону инструмента. Впрочем, он поспешно скрывает недовольство за улыбкой, успев уже усвоить, как малейшие изменения в тоне способны в мгновение изменить настроение девушки. – Что это за место? Это твоя квартира?

Парень снимает обувь, оставляя у двери: кажется кощунственным сделать хоть шаг вглубь комнаты, не разувшись. Идет к инструменту и плюхается с ним на стул у кровати: гитара привычно оказывается у него на колене, левая рука любовно скользит вдоль ладов, пальцы правой касаются струн, но звук, разумеется, тихий и глухой. Без подключения ей не запеть, как прежде. Рэй вздыхает и переводит взгляд на Лиру.

- Очень уютно и светло. В твоем духе. Но зачем мы здесь?

- Почему ты извиняешься за это? – на самом деле удивления нет, но Рэй машинально задает вопрос. Он никогда не пытался дотошно выяснять, откуда произрастают корни этой необъятной неуверенности в себе: еще, чего доброго, начнет Лиру жалеть. Раздражаться всяко проще, чем сопереживать и докапываться до истины. – Если бы я представлял себе квартиру Лиры Мирлесс, прежде ни разу не побывав в ней, в моей голове во многом была бы схожая картинка.

Разувшись, девушка, тем не менее, так и продолжает неловко стоять в коридоре даже после того как музыкант по-хозяйски спокойно располагается на стуле. Ему хочется пошутить, сказать что-то вроде «не стой в дверях, проходи, чувствуй себя как дома», но слова так и остаются лишь неозвученным подколом в его голове, потому что Лира начинает объясняться: тихо, испуганно, почти виновато она произносит то, о чем любой другой мог бы говорить горделиво и покровительственно. Рэй не верит ее словам, почти не понимает их смысла в первые мгновения, но девушка, набравшись смелости, все же шагает к нему, берет ладонь в свои крошечные ручки (с момента их знакомства это прикосновение уже успело стать привычным, думается Рэю) и вручает ему маленький-огромный подарок. Ключи.

Он ошарашенно моргает, невидяще всматриваясь в глупый детский брелок на связке, и даже ничего поначалу не чувствует: значимость момента слишком большая, но именно поэтому его не накрывает волной эмоций, не сносит ребяческим восторгом. Что-то сжимается в груди в ощущении, похожем на испуг, и в следующее мгновение сердце точно падает в живот, становится тяжело дышать, внутренности сковывает. Пальцы сжимают прохладный металл, привыкают к тяжести ключей на ладони, напротив – совершенно искренние глаза Лиры, распахнутые, искрящиеся смущенным желанием отдать ему всё без остатка, кажется, лишь бы увидеть улыбку своего близкого. Рэй выдыхает:

- Ты сумасшедшая, - неоспоримый факт, вообще-то, да только сейчас в этих словах нет и оттенка негатива. Предложение передать парню второй экземпляр ключей рассеивает сомнения: под разрешением пользоваться она имеет в виду не ситуативное использование квартиры в качестве ночлежки. Да и гитара, перемещенная сюда как его личный предмет первой необходимости, да и общая скрытность в желании сделать сюрприз… Это вовсе не квартира Лиры Мирлесс. Это – нелепый, не соответствующий своему владельцу, но все же для него лишь существующий островок личного пространства Рэя Вудсона, иномирца, совсем недавно не имевшего почвы под ногами, но обретшего ангельское благословение в лице наивной, покладистой, но столь удачно не беспомощной девушки. – Не в том плане, что чокнутая, скорее…. Безбашенная временами? Я не буду мямлить всякую сентиментальную чепуху, говорить, что не стоило, потому что мы оба знаем, что стоило еще как, но я не смел даже и мечтать всерьез о подобном, - спасибо. - И не говори глупостей, конечно же ты можешь оставить ключи, - большое спасибо.

Слова благодарности почему-то застревают в горле. Рэй окидывает квартиру новым взглядом, уже более внимательным. Он прикидывает, где расположил бы стойку для гитары, как смотрелись бы его немногочисленные вещи на этих полках, каким хламом он украсил бы стол, превращая пространство в свою территорию. Глаза загораются азартом, сердце бьется чаще: он верит, осознает, позволяет себе чувствовать искреннюю радость, что рождает приятную дрожь в теле. Парень откладывает музыкальный инструмент, вскакивает, взволнованно пересекает комнату в несколько размашистых шагов, возвращается обратно, снова натыкается взглядом на смущенную Лиру и, поддавшись порыву эмоций, протягивает к ней руки.

Он не ждет разрешения: сковывает в объятиях крепко, заставляя девушку уткнуться ему в грудь лицом. Ладонь неясно скользит по волосам: то ли гладит, то ли просто слетает вниз, замирая на уровне лопаток.  В горле – ком, и Рэй так и не говорит ей «спасибо», но дает понять, что благодарен, моментом тактильности. Глаза прикрыты, но веки печет: черт возьми, неужели его сердце настолько трогает искренняя забота? Неужели не быть одиноким всегда было так приятно, а он, перестав доверять и разругавшись с теми, кто был ему близок, предпочел забыть о таком сокровище, как близость, решил выбросить его собственноручно, чтобы избежать момента, когда это сделают с ним?

К моменту как он отстраняется на лице нет ни намека на смятение. Губы растягиваются в широкой улыбке, идеальной, точно он позирует для обложки популярного издания, и следующие слова звучат с напускной торжественностью:

- Выходит, добро пожаловать на новоселье! Прошу меня извинить, сейчас заварю чай, - Рэй идет на кухню, надеясь, что навесные полки не пустуют и чай сообразить в действительности получится. Оказывается, Лира и тут все предусмотрела: он находит и милейший сервиз, миниатюрный, почти игрушечный, и несколько баночек со смесями чаев, трав и сушеных ягод. Заварив на свой вкус один из сборов, в аромате которого читались кислые ноты, парень размещает чайник и две чашки на подносе и поспешно возвращается в комнату. Поднос оставляет на кровати без страха что-то разлить на постельное белье: видел своими глазами, как магия Лиры вмиг удаляет пятна. – Угощайтесь, мисс. Я бы и на гитаре Вам с радостью сыграл в честь такого события, да только, как Вы знаете, она не зазвучит как следует…

Ситуация с гитарой, если подумать, была совершенно странной: Рэй так и не смог понять, чем именно отличалась работа электроприборов в Аркхейме от его родного мира. На первый взгляд многое было таким же, разве что в плане прогресса аркхеймцы ушли сильно вперед. Он даже смог отыскать подходящий кабель и комбоусилитель в каком-то магазине узкой направленности, но они упорно отказывались работать, точно существовал незримый барьер между разными мирами. Аркхейм, казалось, был готов принять Рэя, но с условием и впрямь начать с чистого листа, отринув даже что-то такое сентиментально и практически важное, как лучшая из его концертных гитар.

Утопая в своих мыслях, парень торопливо отхлебывает чай и тут же шипит: слишком горячий напиток неприятно обжигает язык. Сухие скрученные листья развернулись в заварнике, увеличившись визуально в несколько раз, и напиток получился куда крепче требуемого: кажется, Рэю не суждено стать чайным мастером.

- Осторожно, горячо, - предупреждает Лиру на всякий случай. Бестолково дует на поверхность напитка, пытаясь остудить, и невольно засматривается, когда золотой, достаточно насыщенный луч света, каких никогда не бывает в полдень, касается белоснежных волос, и они на одно лишь мгновение становятся похожи на жидкое золото. - Кажется, скоро начнет вечереть. Хочешь сегодня здесь остаться?

Лира нервничает куда сильнее самого Рэя, - парень подмечает это по возвращении с кухни, когда видит, что глаза ее влажно блестят от подступивших слез. Голос девушки звучит встревоженно, оттого – тонко, выше обычного, правильного тона, точно перетянутая струна. Парень неопределенно вздыхает, не глядя на Лиру, дабы не дать и намека на причину.

Они общаются достаточно долго и интенсивно, чтобы гитарист смог назвать девушку близким человеком даже без учета того, что выбирать близких ему как-то особо и не приходится: связи налаживаются со скрипом и рвутся, поскольку Рэю нечего и предложить новым знакомым (пока что, разумеется). Тем не менее даже такой близкой подруге, как Лира, он не в силах простить эту действительно глупую, жалкую слабость, отсутствие как будто бы внутреннего стержня. Быть всегда начеку и подбирать осторожно слова не то чтобы в новинку для музыканта: это привычно, буднично, но оттого не менее утомительно. И он понимает сейчас, что обидел чем-то, кинул невпопад какое-нибудь слово, которое любой другой человек сочтет обычным, но Лира примет пулей в сердце.

Он понимает, да. Но портить себе настроение столь приятным вечером, пускаясь в разбор полетов, не хочет. И поэтому…

- Все в порядке, - по-хорошему произнести бы вопросом, да толку? Рэй почти приказывает, дает установку своими словами, стараясь настроить Лиру на свой лад. Делая так, парень раз за разом сравнивает ее мысленно с музыкальным инструментом: капризным, сложным в настройке, но трогающем сердце, если находишь к нему нужный подход. И сейчас он ослабляет перетянутые струны-чувства, чтобы те не лопнули: наклоняется к ней и прижимается к виску. Губы остаются неподвижными, - это даже не поцелуй. Просто теплый отпечаток, оставленный на чужой коже. Просто очередной инструмент манипуляции, за который почти не стыдно.

Ему чертовски нравится ее смущать. В конце концов, Лира юна и красива, а ее поразительная чуткость и покорность лишь подливают масла в огонь. Иногда что-то темное и скользкое рвется из груди при взгляде на эту девушку: в своих мыслях Рэй не раз прощупывал ее границы. Представлял, как делает что-то, что сделать в реальности не позволила бы совесть. Возможно даже то, за что себя же возненавидел бы.

Рэй умеет держать себя в руках. Рэй знает, что он не лучший представитель человечества, но все-таки не может назвать себя подонком. И даже хорошенькая Лира, так добровольно и дразняще прикидывающаяся куклой, с которой можно как угодно играть, не сможет это изменить.
Правда же?
От собственных мыслей становится гадко. И смешно до горечи, – сам ведь был красивой игрушкой из набора ‘celebrities’.

Рэй хмыкает и делает глоток чая. Смотрит Лире за спину: туда, где на стене висит фото в рамке, сделанное в лесу Лиреи. Том самом, где музыкант очутился, когда обдолбанный отключился в туалете. Они вернулись туда вместе позднее по инициативе Рэя и устроили пикник. И сфотографировались, лежа на мягкой траве. Для парня это фото почти ничего не значило: простой снимок на фронтальную камеру, которые десятками копятся в галерее, затерявшись среди кучи других картинок. Похоже, Лира была другого мнения. И это не могло не тронуть на несколько мгновений. Почему-то захотелось порывисто сжать девичью ладонь и улыбнуться извинительно за все то, о чем только что размышлял.

- Ты чего чай не пьешь? – спрашивает заботливо и в действительности касается руки Лиры, но легко, точно привлекая внимание, которое и так целиком направлено на него.  Кажется, она по-прежнему напряжена и не уверена в своем широком жесте: глупая, совершенно в себя не верящая девчонка. Рэю думается, что он, сделав для кого-то что-то настолько значимое, не только бы не боялся не получить одобрение, но буквально требовал бы его. Потому что нужно не то что себя не любить, чтобы ожидать обратного. Нужно сильно, глубоко, горестно себя ненавидеть. Глядя на Лиру, чувствуя, как от нее сквозит буквально разбитой некогда вдребезги самоценностью, парень неизменно чувствует бьющий в виски гнев. Но не пускает это чувство погулять: пожалуй, лишь усугубил бы все. Он не психолог, не ему и разбираться с причинами и следствием, не ему учить малышку Лиру (которая, к слову, старше него) справляться с собой и себя любить. Он может лишь сыграть в легкую заботу.

Это не его ответственность, верно?.. Даже после того, как она забрала его, потерянного, из леса и привела в собственный дом. Даже теперь, когда в кармане штанов приятной тяжестью ощущаются ключи от подаренной квартиры. Даже в момент, когда она предлагает немыслимое, казалось бы, но такое желанное: попробовать магией оживить гитару.

- Ты правда сможешь? – Рэю кажется, что она и сама не знает, но, возможно, другого шанса у него и не будет, ведь кто еще согласится сделать для него подобное? Кто захочет искренне помочь горе-музыканту вновь почувствовать себя собой? Кто, если не Лира Мирлесс, чьи чувства – не его ответственность?..  – И почему мы раньше не попробовали? Лира, это было бы потрясающе, - ему, разумеется, немножко нервно, когда он передает девушке инструмент: вдруг сломает, сделает хуже? С другой стороны, не хранить же вечность гитару, на которой невозможно сыграть, точно бесполезный сувенир. Он может поставить ее в угол, или повесить на стену, как одну из трепетно Лирой выбранных фотографий, и предаваться тоскливо воспоминаниям, натыкаясь взглядом. А может рискнуть, - и кто знает, чем обернется для него этот риск? В конце концов, его блистательный путь музыканта был бы невозможен с самого начала, не умей он рисковать. – Я верю в тебя.

Рэй сминает пальцами в волнении ткань одеяла, чувствуя себя ребенком в предвкушении праздничного чуда, что не так-то и далеко от правды по сути. Новоселье – вполне себе праздник. А руки Лиры и столько раз творили чудеса на его глазах, что и теперь задуманное кажется возможным.

Молчать – нервно, и поэтому музыкант старается поддержать диалог, отвечая даже на те слова Лиры, что не являются вопросом. Говоря, он не отводит взгляда от гитары и тонких девичьих рук, в которые он ее передал.

- Я не голоден. Может, потому что волнуюсь. Что до мебели... Я не буду ничего в корне менять, не переживай, здесь мне хорошо. Но дополню новыми деталями, если ты не будешь против, - кажется правильным не переворачивать здесь все вверх дном, пусть характер Рэя интерьер совсем не отражает. Он не дурак: понимает, что Лира очень старалась. Обустраивая все, она вложила в эту квартиру душу, а душа у нее – что тончайшая хрустальная ваза. На солнце сияет, но задень неосторожно и резко – пойдет трещинами. А какой может быть толк от потрескавшейся вазы? – И тебе не за что извиняться. Я плохо умею благодарить, но хочу, чтобы ты знала: никто и никогда не делал для меня подобного. Я не говорю про Аркхейм даже: думаю, за всю мою жизнь никто никогда не был настолько же бескорыстно добр ко мне. Разве что родители, но и те мне квартир не дарили. И поэтому все, что ты делаешь, я ценю.

Отредактировано Рэй Вудсон (2024-07-20 22:01:50)