— Странные у тебя глаза. Ты же знаешь, что можешь изменить их?
— Да но… Нео они нравятся.

Глаза были первым, что удалось бы разглядеть в мерцании ламп. Жёлтые, кольчатые, отчего всё ещё «монстровидные». Они горели сегодня особенно ярко. Туна волновалась. А излишние эмоции всегда влияли на оттенок этих глаз. Как тогда, так и сейчас.

«Фигура» замерла в дверном проёме. Она уже видела Архонта, когда он спал, но всё равно не доверяла ни зрению, ни ощущениям. Сложно поверить в возвращение того, кого более двух тысячелетий ты считала сгинувшим в недрах чужого голода.

Да и разве был это тот Архонт? В воспоминаниях Фортуны, которая в те времена глядела на друга Неона с затаённым благовеянием, Власть всецело соответствовал своему величественному олицетворению.

А что же сейчас?

Туна с трудом узнавала его. Даже не так. Не ощущай она до дрожи знакомой энергии, никогда бы не поверила своим глазам. Но теомагия ведь не врёт.

Или ей просто хотелось в это верить?

На секунду стало страшно всё-таки ошибиться.

И всё же она сделала шаг на встречу.

Стук каблука. Шелест длинной юбки. Туна была в чёрном платье, которое подсознательно выбрала, хотя оно выглядело как… траурное. Казалось бы, событие диаметрально-противоположное, но нет. Ей ведь сегодня вновь придется похоронить Неона. Когда она скажет его другу, что тот давно мёртв. Более того придется сказать, кто именно его поглотил.

Мёртв. Поглощен. Да. Пожалуй, именно это пугало больше всего. Страх осуждения. Собственное душащее раскаяние. Боязнь потерять того, кто только вернулся.

Хотя почему это для неё вообще так важно?

Они не были взаимно близки в прошлом.

Проклятье.

Чувства и мысли спутались в тугой клубок, который сдавливал что-то внутри своими рваными переплетениями. И распутывать их попросту не было времени. Нужно надеть одну из масок, чтобы не выдать волнения, и объясниться.

Наконец, Туна дошла до кровати, возле которой тут же появился стул. В едва уловимый больничный запах ворвался сладковатый аромат клубники. Богиня медленно села.

— Арх, я Фортуна, сестра Неона, ты помнишь меня?

Её теплая ладонь вдруг скользнула к его перебинтованной руке. В этом жесте нежность граничила с наглостью, но всё же она взяла его за руку. Хотелось ощутить материальность этого призрака прошлого. Однако вместе с этим по её пальцам к нему начала перетекать энергия. Бодрящая, а в таком состоянии почти пьянящая. С её помощью Туна хотела пробудить воспоминания о себе, если те всё-таки дремали на дне сознания Арха. Ну а также… оправдать свою излишнюю тактильность.   

Однако было в переплетении этой самой энергии что-то необычное, до боли знакомое, что-то… непосредственно от Неона, поглощение которого оставило отпечаток на сестре. Впрочем, разве можно уловить что-то столь незримое? Власть ведь едва ли знал Туну слишком близко, чтобы изучить её собственную энергию. Зачастую она была лишь «приложением» к Неону, которое он бережно оберегал. Возможно, в том числе, и от самого Архонта.

— Мы с Нео думали, что ты мёртв…

Несмотря на внутреннее волнение, Фортуна всё же говорила спокойно. Её губы тронула улыбка, которая рвалась наружу от радости ошибки. Кусочек прошлого, ниточка, которая тянулась к брату, была Туне сейчас так нужна и дорога, что она готова была кинуться на шею к Архонту с объятиями, но не смела этого делать.

— Думали, что ты был поглощен каким-то другим демиургом во времена Дикой охоты. Но сейчас ты вновь в Аркхейме. На Алькоре. В моём ордене, – Туна вдруг перешла на шепот и опустила взгляд на ладонь, невольно сжимая руку Аркха чуть сильнее. – Прошло… почти четыре тысячелетия с момента, как ты пропал.

Богиня смолкла. Её энергия всё перетекала в тело Власти, давая ему возможность осознать, что девушка, ранее прятавшая за спиной Неона, сама умудрилась обрести могущество.

Вероятно, Архонт мог запомнить Туну живой, улыбчивой и даже шебутной, но зачастую нервной в его присутствии. Сейчас с виду она держалась куда спокойнее, могла показать более зрелой, даже равнодушной, если бы не одно «но». Поступавшая к нему энергия шла как-то рвано и выдавала волнение. Если быть точной, сила перетекала волнообразно, быстро, скачками… ровно под стук сердца Туны, которое невольно ускорилось, когда она прикоснулась к потерянному кусочку прошлого.

Фортуна вдруг нахмурилась. Она только сейчас заметила, что контролирует свои эмоции, но вот эта нить передачи энергии ускользнула от её внимания. Богиня не выдернула руку сразу, хотя очень хотелось, ведь кожу зажгло навязчивое осознание, что она ведет себя глупо.

Тем не менее, Туна выдохнула, подняла спокойный взгляд на Арха, и только после медленно убрала руку. Выпрямилась, расправила плечи и всем немым видом показала, что она ждёт его расспросов.   

Отредактировано Фортуна (2024-07-28 04:36:13)

Подпись автора

Вступай к нам в орден, ауф

Пальцы Архонта сильнее впиваются в кожу, и эта настойчивость разливает приятный бальзам внутри взволнованной женской души. Его жест кажется первым ответом. Он жив. Он помнит её. Он именно тот, кого она знала.

Туна выдыхает. Но лишь на мгновение.

Уже через секунду она ощущает, как воздух, который вдруг становится необходим даже богу, обжигает до смертельной сухости в горле. Как тело начинает болеть в едином спазме. А взгляд уже не может сконцентрироваться на фигуре Архонта, и вместо этого вновь и вновь мечется к картинам ужаса, что простираются вокруг. 

В это мгновение уже она цепляется за ладонь Арха столь сильно, что ногти впиваются в кожу. Словно боится упустить его ещё раз и одновременно ищет защиты. Даже не осознаёт, что делает.

Наконец, стоящий в ушах гул паники замещает его тихий голос. Туна вновь смотрит на Арха, пока картины его заточения исчезают. Зрачок подрагивает, как и рука, которая всё ещё его держит. Во взгляде смешиваются ужас и безграничное сочувствие. А главное страшный вопрос: «а смог ли ты сохранить себя после четырёх тысяч лет этого кошмара?»

— Как?.. – она спрашивает и замолкает. Опускает взгляд. Отпускает руку. Ладонь смиренно ложится на чёрную юбку, всё ещё едва подрагивая. Туна теряется в сомнении, не зная, что спросить первым.

Как он попал туда?

Как вытерпел так долго?

Как… как выбрался?

Решает просто последить ещё немного. Смотрит за его движениями с осторожностью и внимательностью. Как родственник за смертельно больным, который ещё не верит в его диагноз и надеется на лучшее.

Вопрос о Неоне выбивает последний воздух из легких. Однако Фортуна молчит, и лишь прячет взгляд. Она пока не готова похоронить брата ещё раз, теперь перед его лучшим другом. Богиня и сейчас наивно верит, что Архонт считает его именно таковым. Да и с чего бы ей не верить?..

Туна старается держаться спокойно. Носить маски за четыре тысячелетия – самое искусное мастерство, которому она обучилась. Потому её лицо выдает лишь тоскливое смирение. Впрочем, именно с таким зачастую сообщают о чужой смерти. 

Пока богиня молчит, Арх сам подходит, кладет руки на плечи, заставляет её поднять взгляд. Стеклянное хладнокровие в кольчатых глазах разбивается, и в свете янтаря отражается нечто куда более тёплое, нежное, даже блаженное. Его живость и возможность здраво рассуждать окончательно дают Туне прийти к выводу, что Арх не утратил рассудок в тех горящих, кровавых песках.

Друг… впрочем, чужой друг, который был ей лишь надуманно знаком и от того важен, гладит по щеке, задаёт очередной вопрос, а Туна невольно проваливается в воспоминания.

Рассказать всё? В том числе о Нео? С чего бы начать?

Присутствие Арха рядом позволяет окунуться в безмятежность прошлого. Пожалуй, самое счастливое время долгой божественной жизни. Сейчас Нео мёртв, и единственным живым символом тех времен теперь является именно Архонт. Вероятно, лишь он остался всё тем же. Ведь даже «та Фортуна» уже давно умерла...

…да и существовала ли?

Туна вдруг улыбается ему. Широко, искренне. Но, пожалуй, Арх ещё никогда не мог видеть столько боли в её кольчатых глазах, которые когда-то горели вечно безмятежным, ребяческим огнём. И всё же она старается улыбаться как прежде.

Её ладонь поднимается, и она кладет её поверх его руки, плотнее прижимая к своей щеке, дабы сохранить ощущение этого момента на коже и не потерять контакта, ведь…

— Мы до последнего думали, что ты вернешься. Почти не сомневались в этом, – шепчет, глаза блестят ярче, и теперь уже Туна даёт Архонту стать невольным свидетелем картины прошлого. Такой лживой, но в которую она столь искренне верит по сей день.

Звездная ночь. Знакомые виды Алькора. На этом месте они могли бывать и втроем, потому что Фортуне оно всегда нравилось. Треск костра наполнял пространство вокруг. И лишь чувство беспокойства, тягучее и почти материальное, утяжеляло легкость ночной атмосферы. Оно витало в воздухе и давило на плечи.

Светлая магия Неона оберегала костёр, возле которого он замер неподвижной фигурой, в то время как Туна стояла чуть поодаль. В её ладонях то и дело загорался магически сотканный светлячок. Она размахивалась и со всей присущей ей тогда живостью и старательностью метала его вверх. Подхватываемый потоками магии, сгусток света отправлялся выше, чтобы загореться новой звездой. Лишь на одну ночь, конечно же. Времена, когда она участвовала в сотворении космических материй остались далеко в прошлом.

— Снова это делаешь? – ночную тишину прервал голос Неона, когда он поднял взгляд к небу.

Рыжевласая обернулась и лишь тоскливо кивнула брату. После чего в её ладонях разгорелась новая звезда.

— Вдруг он просто не может найти нас, – её голос прозвучал печально-взволнованно. Очередной размах, бросок, и ещё один огонёк нашёл своё место в ночном послании.

— Едва ли, – со вздохом ответил Нео, всё ещё смотря в небо на старания сестры. – Почему в этот раз ты пишешь только о себе?

— Ты… словно бы и не волнуешься за него, – кажется, она впервые высказала вслух немой укор, который терзал подсознание уже очень давно. Однако непривычная дерзить брату, Туна даже не обернулась в этот момент. Лишь метнула новую звезду.

— Это совсем не так, – в голосе Нео появилось искреннее негодование… вернее, богине тогда оно показалось искренним. Он подошёл ближе, равняясь с сестрой. – Я просто уверен в Архонте. Не думаю, что с ним случилось что-то ужасное. Ты зря переживаешь. Наверное он… нашёл нечто интересное и слишком занят?

Его рука легла на плечи, приобнимая сестру. Фортуна взглянула на Нео с явным беспокойством, но всё же кивнула, разминая в ладошке очередную магическую материю. Эта простая мысль, что Архонт жив, просто нашёл «свой путь», где им нет места, будет виться в голове Фортуны ровно до тех пор, пока и сам Нео не умрёт. Ну а пока…

— Наверное, ты прав. В конце концов, Архонт слишком силен, чтобы погибнуть, верно?

— Да, – Нео отвечал с тёплой улыбкой, в которой лишь Арх, что стал немым зрителем, мог рассмотреть всю глубину лжи и ядовитого лицемерия.

Фортуна грустно улыбнулась.

— Последняя. После можем пойти спать, – с этими словами она размахнулась, из-за чего вырвалась из объятий брата, и отправила в надпись на небе ещё одну звезду. И пусть никто об этом не сказал, но в воздухе витало простое осознание: нечто подобное демиург делала каждую ночь...

...до тех пор, пока не умер и Неон.

Туна вновь вспоминает вопрос о брате и спешно отстраняется от Арха. Встаёт со стула, отходит, вновь надевает маску холодного спокойствия, чтобы стоически произнести:

— Я не повзрослела. Я теперь просто другая. Впрочем, можно называть это как угодно. Неважно. Однако я искренне рада, что ты вернулся. Я, правда, ждала… но уже давно не надеялась.

Демиург выходит на центр комнаты. Хмуро осматривается с хозяйской деловитостью. После чего все стены, пол и потолок обволокивает тьма. Кровать, стол, шкаф и прочая мебель тонут в черноте, будто в топком болоте. В центре, возле демиурга, формируется два тёмных кресла, в одно из которых она и опускается трагической фигурой.

— Ты пропустил так много, – задумчиво произносит Туна, поднимая кольчатые глаза, отчего тьма на стене перед ней разгорается буйством красок. Те начинают перетекать на всё пространство вокруг, как если бы эти двое оказались в окружении множества проекторов.

Теперь то там, то тут демонстрируются разные события. Картины демиургов, ощутивших, как меняется мир после затяжной охоты. Образы разных орденов. Первое появление хтонических тварей, что прорвались сквозь тонкую оболочку Аркхейма. Изменившийся технологичный Циркон, который стал оплотом хуманов.

— Даже не знаю, с чего начать, – Туна звучит так, словно ей придется комментировать неинтересный фильм, который она смотрела уже очень много раз. – Дикая охота, так был назван период, в который демиурги пожирали друг друга, закончился в начале двухтысячных годов. Из-за истребления, которое мы сами себе обеспечили, мир потерял равновесие, и защитная оболочка Аркхейма истончилась. Ты пока это, возможно, не ощущаешь, но мир высасывает из оставшихся в живых демиургов большое количество сил, чтобы продолжать существовать в стабильности. Нас осталось порядка тысячи. И дабы вернуть забранную часть сил, мы начали создавать ордена – собирать возле себя смертных, которые подпитывают наш источник в обмен на различные блага.

Пока Туна говорит, возле двигающихся картин появляется рыжеватый огонёк, который с её повествованием летает от одной части комнаты к другой, дабы указывать на иллюстрацию событий, о которых рассказывает богиня.

Вопрос о Неоне так и остаётся не тронут…

Отредактировано Фортуна (2024-07-28 04:35:50)

Подпись автора

Вступай к нам в орден, ауф

Безысходность скребётся под ребрами длинными грязными когтями. Мерзотное чувство, которое способно даже Бога превратить в нервного ребенка, которому только и остаётся повторять: «но я же… я… не специально». Повторять и всхлипывать, потому что сжавшиеся легкие кричат в агонии, чётко обозначая: «Следующий вдох станет началом слезной истерики. Чувствуешь ком в горле? Он обязательно тебя задушит». Но даже сейчас Туна не может позволить себе расплакаться. Поэтому она просто не дышит. Тихо затаивается в гостевом кресле загнанным в ловушку фатума зверем, плотно вжимаясь в спинку и наблюдая за ситуацией исподлобья.

Зато в повисшей напряженной тишине ночи, отлично слышно, как гневно дышит Эдгар, пытаясь успокоиться. Дархат уже с пару минут стоит к ней спиной, широким хватом опираясь ладонями о подоконник.

Столь озлобленным Фортуна не видела магистра ни разу за четыре тысячи лет.

Очередной тяжкий вдох сопровождается хрустом древесины под мужскими пальцами, что неприятно царапает слух. Туна невольно морщится и нарушает тишину первая:

— Блять, да хватит, – срывается нервная фраза с уст демиурга, когда она окончательно тонет в этом чёрном океане молчаливого осуждения. – Лучше наори на меня, но не молчи.

— Я жду от тебя хоть чего-то, – кажется, что Эдгар всматривается куда-то вдаль, но на деле через отражение на оконной поверхности он наблюдает за своим демиургом. – Хоть какого-то оправдания, Туна.

— Но я уже всё сказала…

Отводит взгляд, сама не понимая, что делает это растерянно и стыдливо. Одновременно нервно обхватывает ладонью руку, плотнее прижимая к запястьям ткань чёрной рубашки. Словно ею можно стереть все последствия последних ночей.

— Я ведь уже извинилась, – пытается не выдавать эмоций, а всё же голос подрагивает и звучит тише.

На задворках сознания играет бунтующая симфония божественного эгоизма, где в нотных перипетиях так и режутся слова: «я твой демиург», «почему ты так говоришь со мной», «я ведь могу просто исчезнуть». Однако тело богини сегодня неподвластно этой кантате эгоцентризма. Каждый жест пропитывается дерганным сожалением, даже если она сама этого не хочет.

И тут тишину нарушает гневный рёв:

— Извинилась?! – Эд разворачивается, обжигая её осуждающим взглядом. – Ты думаешь, это очередная ситуация, где ты скажешь, как тебе жаль, и всё будет как прежде?!

Он дергает ладонью, и перед Фортуной на стол со звоном падает ящик, чернота которого схожа с могильной. Демиург вздрагивает и пока не решается заглянуть, лишь продолжает смотреть на Эдгара взглядом загнанного зверя. 

— Посмотри, – дархат движением одной руки хватается и переворачивает ящик. На стол дождём смерти высыпаются серебряные и медные монеты. Их так много, что они начинают падать на пол, заставляя демиурга поджать ноги, чтобы случайно не наступить на один из знаков её ордена. Но них всё ещё видна запекшаяся кровь. 

— Пожалуйста, – Эд откидывает ящик в сторону, и тот с хрустом ломается, но никто уже не обращает на это внимания. – Можешь забрать какие-то из монет в свою книжечку-кладбище, пока я, блять, организовываю настоящие похороны твоих последователей. Ах, или, прости, – он болезненно-нервно усмехается, а голос надламывается в горьком потоке иронии. – Кажется, среди тысячи погибших не было твоих любимцев, перед которыми ты обычно распыляешься в эгоистичном желании стать чуть ли не центром вселенной, потому что тебе так нужно, чтобы тебя любили.

— Эд, ты перегибаешь, – мямлит в смятении богиня, ведь впервые видит вечно хладнокровного дархата таким.

— Перегибаю? – его лицо вновь перекашивает гримаса непонимания. – Туна, я… – не может найти слов, проводя дрожащей ладонью по губам, – Туна, я заставлю тебя после похорон отдать каждую монету скорбящим матерям, чтобы ты лично объяснилась перед ними, почему в столь важный момент, когда только ты могла помочь, когда ТЕБЕ, БЛЯТЬ, МОЛИЛИСЬ эти люди, когда я пытался связаться с тобой всеми возможными способами, ты… так и не пришла. Так и не пришла, потому что в очередной раз ловила трип. Ты... – дархат запинается, а после не кричит, а скорее гневно шипит: – ...ты видела малышку Бетти на входе? Знаешь, почему она сейчас в ночи здесь, а не дома? Потому что её отец вчера умер там, а ей до сих пор не могут сказать.

Несмотря на божественную сущность, Фортуна продолжает ощущать себя провинившимся ребенком, который впервые увидел истинно злого родителя. Будь они в другой ситуации, она бы и сама перешла в нападение, обязательно придумав себе тысячу оправданий, но сегодня не тот случай.

Взгляд растерянно мечется по испачканным монетам.

Подавлять ком в горле становится всё сложнее.

— Мне жаль, но… я… уже не могу ничего исправить. Чего же ты от меня ждёшь? Скажи, и я постараюсь…

Эд неожиданно подаётся вперед, наклоняясь и ставя локти на стол так, что монеты со звоном подскакивают. Туна же инстинктивно пытается вжаться сильнее в спинку кресла, будто хочет сбежать, но не получается, и магистр быстро перехватывает её ладонь, сжимая в своих. На секунду может показаться, что он замирает перед ней в молящемся жесте, но в итоге стискивает женскую руку между ладонями так сильно, что слышится хруст костей.

Фортуна морщится, не в силах скрывать ещё и физическую боль. Эд ослабляет хватку. Это от эмоций. Он всё равно не хотел вредить ей. Хотя не так. Сейчас очень хотел, но никогда бы не стал.

— Туна, – почти шепчет, будто их разговор перешел в сакральную молитву, – я служу тебе четыре тысячи лет. Я всё это время  терплю твой поистине ужасный характер. Пока прочие последователи живут с верой, какая их богиня прекрасная, добрая и милосердная, я прекрасно понимаю, что ты та ещё сука. Однако я всегда тешу себя мыслью, что когда дело касается истинно важных вещей в ордене, ты становишься настоящим демиургом, а не его эгоистичным подобием.

— Эд, – перебивает, потому что от этих слов становится мерзко. Хочет отвести ладонь, но дархат сжимает её сильнее, не давая дернуться.

— Я не закончил. Дослушай, пожалуйста, – подавляемая злость и нервозность в его голосе всё ещё пугают. – Мы же оба понимаем, в чём корень проблемы. Знаем, что этот орден ты создала не для себя, и духовно своим его даже не считаешь.

— Это не так. Я искренне люблю моих последователей и скорблю вместе с тобой…

— Ох, Туна, – Эд нервно усмехается, а после вдруг прикасается к зажатой ладони губами. Однако этот жест кажется скорее издевательски-надрывным, нежели искренним. Он продолжает говорить, и теперь богиня ощущает его слова физически, чувствуя, как губы царапают кожу в движении. – Ты постоянно говоришь, как любишь фортунитов, оставив все сложности на меня. И нет, я не осуждаю тебя за то, что ты не разбираешься с бюрократическими глупостями. Совсем нет. Просто…

Эд вдруг замолкает, отводя взгляд в сторону. Отрывается от божественной ладони, но продолжает удерживать её в руках. Поджимает губы, о чём-то раздумывая, словно решается произнести следующие слова и… всё-таки говорит их неожиданно будничным тоном:

— Я понимаю, ты убила Неона и до сих пор смертельно сожалеешь об этом…

Дархат впервые говорит на эту тему с ней в подобном ключе. Кольчатые глаза широко распахиваются в испуге. Как если бы кто-то потянулся к кровоточащей ране, чтобы со зверством разбередить её ещё больше.

— … а ещё мы оба понимаем, что орден – это такая большая заплатка на твоей совести. И я знаю, что ты временами разочаровываешься, ведь залатала душевную дыру большим и хорошим делом, собрала аж восемь миллионов человек, чтобы они продолжали жить с идеологией Нео на устах, а боль-то никуда не уходит. И я понимаю, зачем тебе наркотики, и что именно ты пытаешься найти в хтоновых трипах, но…

— Эд, пожалуйста, – её голос откровенно слезно подрагивает. Магистр с сожалением выдыхает, но всё же продолжает говорить, смотря точно в монстровидные глаза и не давая демиургу отвести взгляда.

— … но орден – это не лекарство, которое ты можешь выкинуть, потому что оно тебе никак не помогает. Ты взяла на себя эту ответственность, и я всего лишь требую от тебя немного соответствовать. Я и так облегчаю твою ношу как могу, потому что понимаю, что иначе никак. И, честное слово, ко мне лично ты можешь относиться как угодно, мы знаем, что я всё равно останусь рядом с тобой, но… но если ты ещё раз так подведешь всех тех людей, которые верят в тебя куда более слепо…

Он замолчал, наблюдая, как ожесточается женское лицо под его взглядом.

— То что? – тихо, почти холодно спросила богиня, сдерживая теперь любые эмоции, чтобы не дать прорваться слезной реке сожалений.

— То даже я отвернусь от тебя, Туна.

Слова с вселенской тяжестью, но всё же срываются с губ дархата горьким шепотом, словно если бы он не произнес их, то подавился бы этой печатью ядовитых звуков и больше не смог бы и дальше быть тем, кем он являлся для неё. Эд и сам не верит, что сказал ей нечто подобное. Это та мертвецкая точка невозврата, после которой, как не оправдывайся, а слова никогда не забудутся и продолжат царапать сердце все оставшиеся тысячелетия. 

Тут уже нет смысла ни кричать, ни плакать. Фортуна тупит взгляд, а Эдгар, наконец, отпускает её руку. Ладонь безвольно опадает на колени, а после ползет ниже, обхватывая какую-то сумку, которая всё это время стояла рядом на полу.

— Я поняла тебя, – единственное, что она находит для ответа.

Если бы всё сказанное было вложено в пощечину, от боли Туна никогда бы не решилась подставить вторую щеку.

Демиург тихо поднимается с кресла, на ватных ногах направляясь к выходу. Эдгар же истощенно оседает в своё кресло.

— Туна…

— Что? – она останавливается, но не оборачивается. Пожалуй, надеется услышать слова «я погорячился» или любое другое извинение, но магистр устало произносит лишь:

— Похороны послезавтра. Не пропадай, пожалуйста.

— Конечно.

Дверь кабинета закрывается, но тёмный образ богини исчезает из коридора за секунду до хлопка…

Фортуна появляется недалеко от входа в главный штаб. Дождь беспромедлительно обволакивает её своими холодными объятиями. Волосы, одежда, забранная чёрная сумка, – всё моментально мокнет. Туна же поднимает лицо навстречу каплям и до боли давится нервным, горьким смешком от того, насколько опостыло банальная метафора приходит ей на ум, когда выступившие слезы получается спрятать в ливне. И вот уже через секунду с очередным рваным, громким грохотаньем природы она начинает рыдать, давая себе возможность полноценно показать эмоции и надрывно закричать, лишь когда гром оглушительно вторит ей, пряча эту слабость. Ведь она обещала Неону не плакать. А значит, больше не имеет на это права. Нужно быть счастливой… вот только никак, блять, не получается.

Туна сгибается, пытаясь унять всю ту сдавленную боль, которая сгрызает её изнутри. Пытается сжаться, желая просто не существовать в эту конкретную секунду.

В руках появляется сигарета, которую обволакивает невидимое защитное поле, чтобы та не намокла. Дрожащими руками демиург умудряется закурить, когда вдруг…

— Госпожа Фортуна, госпожа Фортуна! – знакомый детский голосок окончательно выбивает из колеи, но демиург моментально надевает маску. Та прилипает к лицу с обжигающей болью.

Шлёпая ножками по мокрым ступенькам, к ней подбегает рогатая малышка, которая тут же накрывает мокнущего демиурга зонтиком. Одна из её щечек выпирает, ведь девочка в спешке доела остаток конфеты.

— Вы что-то тут ищите? – спрашивает малышка, бегая взглядом перед богиней, которая ранее согнулась в болезненном надрыве. Только из-за такого положения демиурга Бетти и может дотянуться, чтобы укрыть её зонтом.

— Нет, я… – Фортуна едва дергает пальцами и сигарета исчезает. Она выпрямляется, аккуратно перехватывая у девочки зонтик, чтобы укрыть под ним их обеих. – Ничего…

На румяном лице Бетти вдруг появляется широкая, хитрая улыбка. Она смотрит на богиню с подозрительным прищуром.

— Да ладно, я уже большая, вы могли бы не убирать сигарету.

Демиург усмехается, но получается слишком нервно. Ещё секунда, и попросту разрыдалась бы, но давит в себе этот ком горечи.

— Ну да, и правда, – женская ладонь ложится на голову и с заботой приглаживает волосы. Словно вспоминая о чём-то после этого жеста, Бетти распахивает глазки и звонко спрашивает:

— Ой, а дядя Арх уже нашёл вас?

— Архонт?

— Да, он пришёл не так давно, и сказал, что будет ждать вас в баре.

Фортуна тяжко вздыхает. Как не вовремя… впрочем…

— Ой, а у вас тут кровь, – в голосе девочки появляется нотка испуга, когда она указывает пальчиком на капли, что стекают на землю. – А, нет, это из сумки. Что у вас там?

Туна теряется. Ей так много приходится сейчас прятать, что она не может придумать оправдание перед ребенком. Это ли не край? Впрочем, смотреть на Бетти, которая потеряла отца, но пока просто не знает об этом, ещё более жутко, чем рыдать здесь в одиночестве.

Смышленая девочка делает работу за неё:

— А-а-а, это, наверное, еда для того злобного лиса, который вам служит? – девочка кривит носик. – Мне папа рассказывал о нём после путешествия с вами. Он говорил, что вы добывали какую-то важную вещь на Сабаоте. Кстати, сейчас он снова там же. Опять ушёл на задание. Ещё вчера должен был вернуться, но…

— Бетти, – не выдержав, перебивает Туна, но малышка не в обиде, лишь любопытно хлопает большими глазками.

— Да?

— Где, говоришь, ждёт меня Арх?

— В баре! – весело улыбается.

— Тогда пойдём обратно.

Фортуна заботливо берет девочку за руку и вновь направляется в штаб. Разве что мысленно обращается к тому самому «злобному лису»:

— Моэ, забери всю эту душевную дрянь, пока я не попрошу вернуть мне её обратно.

Они поднимаются по мокрым ступенькам, и глаза демиурга постепенно тускнут, когда лис послушно активирует одну из своих способностей.

Образ, который Архонт видит, когда плачущая Фортуна врывается в бар вдруг… раскалывается и рассыпается осколками, как если бы то было лишь мутное зазеркалье. Демиург открывает глаза и лицезреет перед собой совсем иную картину. Арх словно уснул и проснулся в другом месте. Бар превратился в тёмную гостиную незнакомого дома. Под ним теперь мягкий чёрный диван, а единственным источником света является разожженный напротив камин. На небольшом столике из черного дерева лежит всё та же потрепанная книжка, а в пепельнице дотлевает окурок сигареты, словно он не так уж давно её закурил. И лишь одежда вся уже сухая. Шляпа покоится на всё том же столике. Плащ можно заметить на вешалке где-то в углу. Даже сапоги, что оставляли ранее мокрый след, были заботливо сняты. Правда непонятно, было то проявлением заботы к самому демиургу или к тёмному пушистому ковролину.

Но главное – возле камина, стоя к нему спиной, копошится сама Фортуна. Нет на ней ни каблуков, ни вычурного наряда, который Архонт видел в своём сне. Она выглядит по-домашнему. В чёрные штаны заправлена такого же цвета рубашка, рукава которой закатаны по локоть. Но ногах же лишь тёмные носочки, которые сейчас не касаются земли, ведь Туна устойчиво парит в воздухе, как если бы стояла на невидимой лестнице. 

Богиня активно вешает что-то на стену, всё пытаясь расположить «нечто» как можно ровнее. Как раз в эту секунду она оборачивается и смотрит на Архонта с удивлением. И даже с какой-то… повседневной, теплой простотой.

Как если бы ничего необычного не произошло. 

Как если бы он не то что изначально уснул в этом самом доме, но и вовсе прожил здесь с ней уже не одно тысячелетие в их совместном привычном мрачном уюте.

И как если бы с ней сегодня совсем ничего не случилось… разве что вечно горящие янтарной желтизной глаза стали всего лишь медово-карими, а кольчатый рисунок и вовсе исчез.

В её губах зажата сигарета, а руки заняты, поэтому через секунду недокуренная исчезает и оказывается всё в той же пепельнице на столе. Туна окидывает Арха внимательным взглядом, после чего пожимает плечами и возвращается к своему делу.

— Ничего не случилось, о чём ты? – говорит так, будто вопрос из сна всё же был ею услышан. А может, Архонт произнес его уже вслух? Да и вообще, как он, демиург, которому не нужен сон, мог уснуть? Столько вопросов, на которые, возможно, не стоит искать ответы.

— Я просто переместила тебя. Знаю, знаю, у тебя свои мысли на счёт телепортации, но ведь ты даже не проснулся. Получается, я была очень аккуратной, – продолжает рассуждать, крутя то ли картину, то ли нечто схожее. – Хотя не понимаю, как ты умудрился уснуть в баре. Но, видимо, заказанная выпивка оказалась слишком крепкой.

Глядит на него через плечо с хитрой улыбкой. Симулирует. Но очень артистично. На деле она едва ли может сейчас чувствовать хоть что-то. Все эмоции забрал Моэ, и Туна лишь на логических обоснованиях надевает ту или иную маску.

— Пусть будет так, – окидывает взглядом предмет своих стараний и, наконец, опускается на пол.

Теперь Архонт может увидеть единственное светлое пятно, которое выделяется в сплетении тёмных цветов этой комнаты. Над камином висит чистое крыло взрослого этнарха с ангельски-белоснежным оперением. И лишь вырванный шмат мяса делает эту картину поистине… ужасной.

Вдруг тепло уютного дома смазывается подробностями. Как картина, которая поначалу нравится тебе приятной простотой сюжета, а затем ты начинаешь различать мелкие детали, и они моментально превращают полотно в кошмар психопата.

В руках Туны появляется белый платок, которым она принимается вытирать окровавленные ладони. Те испачкались при прикосновении к выдранному участку кожи. Она делает это так повседневно-непосредственно, словно измазалась в вишне, когда запекала ягодный пирог.

В мыслях наверняка может всплыть один из последних разговоров, где Фортуна рассказывает, что играется с каким-то этнархом, и всё желает заставить его сделать что-нибудь «эдакое». Чтобы это сполна приласкало её божественно-женское эго.

Если взгляд и дальше начинает блуждать по тёмному пространству, то обязательно натыкается на висящую в стороне большую картину. Портрет самой Туны, очень удачный, стоит заметить, за одним исключением – он явно написан кровью. Чужой ли? Или самого художника? Кто же теперь знает…

То тут, то там в интерьер вписаны самые различные, иногда странные, но важные демиургу вещи. Целый стеллаж с какими-то украшениями. Явно не простыми побрякушками. Материальное давно перестало заботить Туну. То были чьи-то фамильные, важные вещи, возможно, даже артефакты. Те, что отдают обычно лишь избранной и исключительно любимой. Не зная, что эта «исключительная» отправит подарок на полку к множеству подобных.

Тёмная гостиная, что обманула своим светлым уютом, является на деле своего рода… музеем женской жестокости и исключительного эгоизма, в котором Фортуна утопила ни одну смертную душу. И право, крыло этнарха, которое он сам оторвал в наркотическом трипе после её просьбы доказать, как сильно она ему дорога, – это пока что венец её коллекции.

Вот только… зачем Архонт здесь?

Это место, которое Туна не показывает никому, ведь в этой комнате раскрывается самая ужасная сторона её сущности. Будто она  раскрывает дверцу в собственную душу.  И весь приятный облик доброй богини рушится.

Был ли вообще кто-то до Архонта в этом доме? Как знать. Но вот они здесь. Почему-то именно сегодня Фортуна решила, что брат едва ли посмотрит на неё с отвращением, если она покажет нечто подобное.

А самое ироничное, что если посмотреть в окно, которое находится где-то слева от демиургов, можно увидеть… звездное небо и вечно горящий костёр у оврага. Это то самое место, которое богиня показывала Арху в воспоминаниях, когда он вернулся. Изменилось лишь то, что всё положительное осталось там, за дверью, в прошлом. Будто отдельный мир, на который можно только посмотреть через окно, но выйти и погреться к тому костру уже не предоставляется возможным.

— Хоть дождь закончился, – говорит Туна, и из её рук исчезает окровавленный платок. Возможно, если бы был в Аркхейме аналог ада, этот платок каждое утро подавался бы Фортуне в знак напоминания. Ах, нет, то наказание оказалось бы глупым. Ведь женщина, что удушила платком своё дитя, раскаивалась. Фортуне же будет глубоко наплевать, даже когда она узнает, что этнарх разбился насмерть, потому что не смог взлететь в час нужды.

И тем не менее, Туна вдруг смотрит на Арха и улыбается с нотками располагающей, заигрывающей лучезарности. Словно искренне считает, что всё это не оттолкнет брата от неё. Не этого брата. А тот, другой… он ведь давно мёртв. Даже если костёр и горит за злополучным окном.

— Виски? – буднично спрашивает, направляется к домашнему бару, что представляет из себя крупный настенный стеллаж с бутылками и стаканами. Берет парочку одной рукой, отчего те звонко «дзынькают», окончательно отгоняя сонный полумрак и олицетворяя истинность происходящего.

— Как ты? Как идут дела с орденом? – продолжает незамысловатую беседу, даже если Арх пока не отвечает ей. Всеми своими действиями так и наигрывает единую мелодию: «ничего особенного не произошло».

Фортуна разливает виски по стаканам, в тех появляются кубики льда, после чего демиург подходит, садится на противоположную часть дивана и протягивает Архонту стакан. На её губах всё та же улыбка. Притворная. Абсолютно неискренняя. Но очень уж натуральная.

Отредактировано Фортуна (2024-09-28 05:52:06)

Подпись автора

Вступай к нам в орден, ауф