Форумная текстовая ролевая игра в антураже фэнтези
новости
активисты

ФОРУМ ПЕРЕЕЗЖАЕТ НА СВОЙ САЙТ

Уважаемые игроки! Мы находимся в процессе переезда! Обращайтесь по всем вопросам в тему переезда. Уважаемые гости и пиарщики, обращайтесь в гостевую за информацией при необходимости!

ФОРУМ ПЕРЕЕЗЖАЕТ НА СВОЙ САЙТ

Уважаемые игроки! Мы находимся в процессе переезда! Обращайтесь по всем вопросам в тему переезда. Уважаемые гости и пиарщики, обращайтесь в гостевую за информацией при необходимости!

Аркхейм

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Аркхейм » Личные эпизоды » you shot from the back


you shot from the back

Сообщений 1 страница 6 из 6

1


https://i.imgur.com/bvtGSV1.jpg https://i.imgur.com/Ha1e2dN.jpg https://i.imgur.com/YjtlB78.jpg
AU! Закрыт для вступления.
зэссер & гелиос; 7.08.20; обыкновенное кафе в одном из районов Города.

ДОСЬЕ[/align]


о действующих лицах

[align=center]ГЕЛИОС


19 лет, музыкант и стрит-артер.
Гелиос - "солнечный" мальчик (отсюда и имя, данное родителями, питавшими страсть к пафосно-мифологичным именам), волей судьбы оказавшийся в Городе без поддержки семьи (за исключением сестры) и всякого денежного подспорья. Зарабатывает на жизнь своей игрой на музыкальных инструментах (чаще всего выступает в роли пианиста в среднего уровня кафе).

Им движет живая жажда познать мир. Гелиоса завораживает чистая красота, он интересуется искусством и обитает в подвальчике, что некогда являлся книжным магазином. Разорившийся арендатор не вывез часть книг, и они годами пылились повсюду, пока Гелиос не поселился в этом месте, которое стало его маленьким раем (и большим кошмаром для его сестры).

Гелиос пацифист и добряк. Из-за своей жажды общения, во многом продиктованной одиночеством, склонен возводить в ранг друга всякого, кто тепло ему улыбнется, и потому часто разочаровывается (но на ошибках своих учится крайне редко).


ВНЕШНИЙ ВИД: медно-рыжие волосы и зеленые глаза; худой и чуть выше среднего ростом, но на деле не совсем такой хиляк, как кажется на первый взгляд. Питает слабость к дурацким футболкам с принтами и мягким свитерам, почти не умеет одеваться в деловую, "серьезную" одежду.

ЛЮБИМЫЕ ПРЕДМЕТЫ: кипа старых записанных от руки нот, рюкзак с балончиками краски, коллекция винных пробок и значок гринписа.

ЗЭССЕР


22 года. недавно прибыл в Город; из-за необходимости зацепиться не брезгует почти любой работой.
Зэссер еще с детства был слишком взрослым, предпочитая играм учение, но никогда не отказывался от чарующих историй на ночь. Он рано начал чувствовать тягу к миру за пределами их тихого района, и после того, как он лишился матери, его там уже почти ничто не держало (кроме Гелиоса, его верного друга).

Зэссер по своей натуре свободолюбив и романтичен, но душа его мечется от крайности к крайности. После череды травмирующих событий и разлуки с другом, на которую сам же себя и обрек, он стал медленно терять те качества, что помогали ему оставаться самим собой.

В Городе Зэсс, пожалуй, не собирается оставаться надолго: это место является лишь очередной точкой на пути, по которому он идет уже вслепую, не выбирая, куда направится после (жизнь выбирает за него).


ВНЕШНИЙ ВИД: высок и темноволос, образ жизни заставил стать крепче и сильнее. Часто одевается не по погоде, предпочитая прочим предметам гардероба любимое длинное пальто. Осенью кутается в медный шарф. На руках извечно перчатки из-за привитой в детстве "одержимости" чистотой.

ЛЮБИМЫЕ ПРЕДМЕТЫ: миниатюрные ножи, которые с легкостью можно спрятать почти где угодно.

КОНТЕКСТ[/align]


[align=center]о моментах из биографии и истории взаимоотношений

Гелиос и Зэссер с детства были соседями. Они жили в относительно спокойном районе родного города, где практически ничего не происходило, и, пожалуй, лучшим из случившегося с ними там было их знакомство. Спутавшись друг с другом, они стали делить на двоих и мечты, и секреты, и бесконечное небо над головами.

Когда Зэсс потерял мать (отца к тому моменту у него также не было), он уже был достаточно самостоятельным и взрослым, чтобы продолжить жить, полагаясь на одного лишь себя. Покинув родительский дом, он  даже не удосужился попрощаться с Гелиосом, которого, разумеется, не мог взять с собой по множеству причин: хотя бы в силу возраста и присущей его характеру светлой наивности, которая не сослужила бы ему добрую службу во враждебном внешнем мире.

Но, расставшись друг с другом, эти двое не утратили связь, потому что были слишком близки духовно. Они были друзьями, родными, братьями не по крови, но по сути. Гелиос свято и слепо верил в Зэссера, стремясь к нему опрометчиво и глупо, и он отправился на поиски некогда родственной души.

Что он мечтал найти за пределами привычных мест? Как хотел отыскать Зэссера в огромном мире, не имея при себе ничего, кроме пачки карманных денег, которые копил на их с Зэссом возможное путешествие? Он, пожалуй, не знал ответа на этот вопрос как тогда, так и по прошествии множества дней.

Гелиос осел в Городе, отчаявшись уже отыскать когда-нибудь друга, но продолжая постоянно думать о нем.

[nick]Гелиос[/nick][status]you look alive, sunshine[/status][lzbb]<div class="lz"><a href="https://arhi.rusff.me/profile.php?id=595" class="ank">Гелиос</a><lz>вечный затворник брошенного книжного, художник, пианист и просто сладкая булка. 19 y.o.</lz></div>[/lzbb][icon]https://i.imgur.com/Pm1Ar3p.png[/icon]

+1

2

[indent] Зэссер был потерявшимся человеком. И самое главное в этом осознании и факте было то, что это началось совсем давно. Совсем давно этот темноволосый юноша стал медленно угасать, теряясь между словами и хмурой погодой. Все чаще руки тянулись к сигаретам, все чаще хотелось где—то забыться и потеряться. Он даже пробовал что—то покрепче алкоголя и сигарет, но страх оказаться хуже, чем есть на самом деле, отогнал все рвение испепелить гадостью и гнилью свою душу. Зэссер не знал, когда началось его моральное разложение. Это было вчера? Сегодня? Это будет продолжаться всегда, очевидно. И все же, закуривая сигарету и стоя в перчатках в темном мраке съемной однокомнатной квартиры, Зэсс вспоминал, что краски жизни, как ни банально это звучало, стали тухнуть после смерти матери. Вертя в пальцах сигарету, парень думал о том, что именно тогда пошло не так. Еще в том возрасте он осознавал, что рано или поздно все умирают. И что, очевидно, это может случиться и с ним. Трудно было сказать, любил он мать или нет. Сейчас, за давностью лет, ответ был скорее «да», но именно в тот период было попросту страшно от осознания, что он теперь один и что этот огромный, по меркам мальчишки, дом — полностью его. Как сейчас, помнил, как застыл в первый день со шваброй в руках посреди зала в майке и грязных штанах, не зная, в какой угол забиться от одиночества. Хотелось тогда сбежать от всего, а в первую очередь, от себя. Затягиваясь, взрослый Зэсс мысленно ставит на этом моменте закладку, думая, что в тот период, когда перестал быть абсолютно искренним с лучшим другом и когда стал проводить свободное время с неприятной гопотой, то и начал морально разлагаться. В те времена совершенно не хотелось грузить Гелиоса, соседского мальчишку, своими печалями и открытиями, и, пусть тот все равно догадывался о скрытых мыслях, Зэсс предпочитал избегать тем, на которые хотел бы поговорить. Ради общего блага. Сигарета потухла о раскрытую ладонь.

[indent] Накинув длинное пальто и завязав медного оттенка шарф на шее, Зэссер захлопнул входную дверь, машинально проверив в карманах ключи, зажигалку, нож и носовой платок. После своего побега из старого дома, юноша брался за любую грязную работу, а потому приучился носить с собой оружие. В обуви Зэсс также носил ножи, но совсем маленькие, на случай, если понадобится выбираться из передряги. Он был гостем в этом городе, многого не знал, а потому опасался каждого. Сегодня у Зэсса не было работы. Ночью он уже успел перетаскать несколько десятков мешков с одного места на другое. Жизнь бродяги вынудила черноволосого обзавестись мышцами, но тело по—прежнему оставалось худощавым и хилым на вид. Благодаря тому, что мать была до ужаса чистоплотна, Зэсс всегда носил чистую одежду, а на руках — перчатки. Он брезговал прикасаться руками к общественным местам и предметам, поэтому всегда имел во внутреннем кармане пальто запасные черные перчатки. Зэсс держал путь до небольшого уютного кафе — не так давно ему его отрекомендовал временный начальник. Под медленно скатывающимся солнцем Зэссер открыл стеклянную дверь заведения, с порога услышав приятную музыку. Пройдя к столу у окна и сев спиной к юному, как мог оценить Зэсс, пианисту, черноволосый взял в руки меню, сосредоточенно вчитываясь в текст. Он уже знал, что закажет что—то простое, возможно, кофе или чай, но всегда неизменно читал список позиций, пытаясь найти там нечто, что внезапно бы именно сейчас пришлось бы по душе.

[indent] Официант принес чай. Зэссер не сразу начинал пить, предпочитая прежде дождаться, когда горячий напиток станет приемлемым для употребления. Зэссер склонился над столом, прислонив руку к лицу и перенося вес головы на руку. Юноша часто погружался в себя, практически не концентрируясь на окружении. Но сейчас его мысли что—то нарушило. Это был звук. Знакомая мелодия. Она погружала в далекие воспоминания, давя на сердце горьким сожалением. Зэссер о многом жалел. Сейчас, будучи взрослым, он осознавал, что поступил совершенно бесчестно по отношению к Гелиосу. Но… Эта мелодия. Зэссер застыл, не решаясь повернуть голову в сторону пианиста. Он ярко вспомнил, как его лучший друг, солнечный мальчик, наигрывал отрывки из этого произведения, пытаясь сочинить что—то цельное и что—то более прекрасное, что было уже в его руках. Зэссер в такие моменты невольно восхищался другом, потому сам не имел никаких стоящих талантов, которые могли бы выразить его. Да и он сам никак не мог выразить и самого себя. Зэссу понадобилось всего несколько секунд, чтобы убедиться, что сейчас его лучший друг детства в одном с ним помещении и, вероятно, узнал его.

[indent] Черноволосый парень никак не мог поверить в то, что Гелиос добрался до этого грязного городишки, в котором едва ли было место для такого светлого существа, как он. Зэссер закрыл глаза, пытаясь скрыть болезненные чувства. Не той жизни он хотел для Гелиоса, не той. Он хотел, чтобы тот жил в вечном неведенье, оставался дома и никогда не подвергал себя риску.

[indent] «Зачем, зачем ты здесь? Почему ты не мог оставаться дома, там, где тебя оставил я?»

[indent] Погруженный в горькое сожаление, Зэссер рывком выложил на стол деньги и рванул на выход, не в силах терпеть ту самую домашнюю мелодию и болезненные воспоминания о счастливом прошлом, где следом от сигареты на фото был он. Случайно задев чашку и уронив ее на пол, Зэсс привлек к себе внимание, но не обернулся.

[indent] Вылетев на улицу, молодой человек резкими шагами зашел на угол кафе, где был черный вход, небольшой тупик. В этом месте обычно был склад ненужных вещей кафе. Застыв у стены, Зэссер ждал. Он прекрасно знал Гелиоса. И если это все еще его мальчик, то он уже не отпустит его.

[indent] Тихий болезненный смех почти не перекрыл шум улиц, но обозначил горькое поражение Зэссера перед самим собой.

[nick]Зэссер[/nick][status]чёрный ворон.[/status][icon]https://forumupload.ru/uploads/001b/8c/87/448/591842.png[/icon][lzbb]забытый путник, одиночка, курильщик,  22 года[/lzbb][sign] [/sign]

Отредактировано Лира Мирлесс (2024-06-25 21:17:45)

+1

3

Закат звучит, разгорается, жалит золотом по инерции работающие пальцы. Августовский теплый вечер крадется, наступая на город издали, оттуда, где на горизонте в солнечном огне плавится небо: Гелиос невольно забывается, вглядываясь в это смутно просматриваемое из окон кафе пожарище, отвлекаясь от осточертевших нот — из раза в раз он играет все тот же репертуар, выходя на подработку, и от стабильности со дня на день начнет тошнить, кажется. Он давно выучил наизусть каждый чертов такт и того раньше освоил навык ориентирования по клавишам на ощупь. Порой кажется, что Гелиос сыграл бы и без инструмента, отними у него кто этот разваливающийся местный рояль — хотя это, конечно, полнейший абсурд.

Во второй половине дня по пятницам в кафе извечно людно. Кто-то пьет облепиховый чай и мечтает о пенной ванне, которую сможет принять совсем скоро, кто-то почти разом опустошает чашку с американо и снова куда-то спешит, точно его рабочая неделя только начинается, а кто-то с затравленным видом просит долить ему в кофе ром. По обыкновению места у окна занимает немного шумная компания подростков, которые почти ничего не заказывают: возьмут для приличия пару самых обыкновенных пончиков в сахарной пудре и сидят до самого закрытия, увлеченные разговором.

Гелиоса посетители замечают изредка, в основном в том случае, если оказываются здесь впервые. Тогда пианист привлекает их внимание на пару минут, и они со страшно серьезным видом пытаются слушать до пошлого примитивные и заезженные пьесы, исполнять которые по собственной воле он бы не стал никогда. Все эти мелодии из кинофильмов, миллион раз сыгранные здесь и до него, упрощенные, переведенные в более легкую тональность, урезанные почти вдвое, вызывают одно лишь раздражение у Гелиоса, для которого музыка — все равно что добрая половина его жизни. О, как противен он себе всякий раз, когда так нещадно коверкает эту самую половину ради жалких денег!

В этот день он играет все с той же ненавистью к себе, быть может даже с большей, чем прежде: она сочится с кончиков пальцев и капает на пол фантомными багряными каплями - вот-вот материализуется, замеченная кем-то нежеланным, незваным, негаданным... Дурное предчувствие клокочет в глотке и не отпускает, щекоткой неясного бежит по позвоночнику и обретает имя лишь тогда, когда дверь кафе распахивается и на пороге появляется нетипичный посетитель. Лучи солнца врываются следом и умирают в тени, им отбрасываемой, и Гелиосу кажется, что в помещении холодеет и становится мрачнее на несколько тонов.

"Словно ворон", - отмечает рыжий про себя и впервые за долгое время запинается посреди вызубренного произведения, тут же исправляясь: мелочь, незаметная для окружающих, но отчего-то чудовищно важная для него самого. Лицо незнакомца он видит всего лишь мгновение и тут же отводит взгляд, уставившись сосредоточенно в ноты, которые ему совершенно не нужны. Пытается не думать, но в памяти уже отпечаталось: черный, прогоревший, сокрытый за длинным пальто, угольными перчатками и медным шарфом. Одет не по погоде, жарко, умышленно, точно пытается спрятать собственную личину и от окружающих, и от себя самого. А в глазах - нечто смутно знакомое, царапающее гортань при попытке судорожно сглотнуть. И тут же вспоминается другой взгляд, моложе, ярче, но также припорошенный пеплом... Может ли быть, что?..

Мысль так и не вспыхивает в сознании, пойманная за хвост, и можно бы выкрутиться, перестать думать о пугающем сходстве: уже и не счесть, сколько раз он видел Зэссера в прохожих и сколь часто ошибался. Но пальцы вершат страшное, незапланированное и непоправимое: сами, противясь здравому смыслу, наигрывают сначала робко, а спустя некоторое время уже более уверенно старую мелодию из другой жизни, канувшей в прошлое, оставшейся где-то за воротами родительского дома.

До-минор, три бемоля при ключе. Протяжно и тоскливо, но с просачивающейся сквозь такты надеждой - так он играет теперь то, что некогда воодушевленно показывал ему. Незаконченная пьеса, теперь же - полноценное, почти серьезное произведение, посвященное все так же Зэссеру, звучит обреченно и горько, сбивчиво. Набирает обороты, гремит и затихает, рассеивается, как ударяющиеся о скалы соленые волны. Пульсирует и бьется, точно кровь у Гелиоса в висках в эту самую секунду.

"Если он - узнает. Обязательно узнает", - взгляд сверлит спину замершего с чашкой в руках незнакомца, а пальцы дрожат от совершенного бунта - отклонения от программы. От того, что он, возможно, смотрит и играет для того, кого горячо ненавидит и в ком ужасно нуждается.

Ему страшно: вдруг он не шелохнется? Вдруг финальный аккорд отзвучит, а посетитель допьет свой горячий напиток и уйдет, даже не взглянув на него? Вдруг это - очередная ошибка воспаленного разума? Тогда почему же так гулко бьется о ребра взбудораженное сердце?

Звон бьющейся чашки раскалывает всякие сомнения: мелодия обрывается вслед за этим звуком, и Гелиос, чувствуя, как его бьет мелкая дрожь, поднимает голову и цепляется взглядом за ровную спину Зэссера, вылетевшего из кафе стремительно. Официант начинает суетиться у разбитой чашки, раздраженно причитая, и в какой-то момент сердито кивает головой пианисту: мол, чего остановился? Еще с тобой проблем не хватало.

Гелиос игнорирует кивок. Он подскакивает с рояльного стула, обожженный, разъяренный, ошалевший. Сердце бьется о ребра бешено и глупо, бьется невыносимым жаром и пускает по сосудам вскипающую кровь. Срывается с места раньше, чем успевает осмыслить это действие: ноги сами несут к выходу, ладонь независимо от воли хозяина нащупывает ручку, поворачивает — и дверь распахивается, а взбудораженный парень практически вываливается наружу, в живую, гудящую улицу.

Силуэт Зэссера скользит за угол, скрываясь от глаз преследователя. Гелиос моментально кидается за ним, понимая, что ни за что не упустит его теперь, когда наконец-то встретил. Он знает, что это Судьба свела их вновь, не иначе: не бывает на свете таких поразительных совпадений.

Заворачивая за угол, думает о том, что скажет Зэссу, пока тот, разумеется, будет молчать и пристыженно слушать: потому что он виноватбесконечно. Виноват в том, что ушел и не попрощался.
  В том, что заставил Гелиоса чувствовать себя брошенным, использованным, униженным и преданным. Ничтожным и незначительным настолько, что сказать ему честное «прощай» — пустое, ненужное.
   В том, наконец, что прямо сейчас Гелиос задыхается, захлебывается всеми теми чувствами, что переполняют грудную клетку, не находя выхода. Все те мысли, те чувства, что копились то время, пока он пребывал в горьком жгучем неведении, достигли своего апогея, и логичным выходом для Гелиоса было бы лишь одно: взорваться, разлететься на осколки, нырнуть, наконец, в блаженную пустоту безразличия, из мести унося за собой и Зэсса.

Лететь в бездну нет необходимости, понимает он. Вы ведь уже здесь, на самом дне, и то, что Зэссер ждет тебя, прислонившись спиной к стене - самое прямое тому доказательство. Большего и не нужно, чтобы понять: он не бежит от Гелиоса впервые за все то проклятое время, что прошло с момента их последней встречи. И он примет, хочет того или нет, все вытекающие последствия. Он сдается.

Гелиос молча останавливается напротив и всматривается в его серое лицо, в этот глупый болезненный изгиб губ, в опасно глубокие глаза, в которых противоборствуют наполненность и пустота. Рыжего трясет так, точно у него сильнейшая лихорадка: впрочем, это может быть правдой, потому что ему невыносимо жарко и кружится голова. А Зэсс будто бы совершенно спокоен - так подумал бы всякий, кто его не знает. Или, по крайней мере, не знал.

"Что тебе сказать?" - думает Гелиос и делает несколько шагов к нему, стараясь подавить желание рассмеяться с абсурдности ситуации. Кто бы мог подумать, что он, целенаправленно искавший Зэссера все это время, столкнется с ним по чистой случайности в каком-то непримечательном кафе?

Ему хочется коснуться его: просто чтобы убедиться, что он настоящий, что это не игра воображения, и своему желанию рыжий решает не противостоять: замахнувшись, бьет со всей дури Зэсса в челюсть (чем, в конце концов, не прикосновение?). Немного мажет, уменьшая тем самым силу удара, и потому замахивается снова — и тут же обессиленно опускает руку. Отступает на шаг, увеличивая расстояние между ними, дерзко вскидывает голову, смотря снизу вверх: Зэссер по-прежнему выше него, как то было еще в детские годы. А ведь обещал Гелиосу, что все изменится, стоит только подождать, и трепал по рыжим волосам снисходительно — мол, вырастешь еще, потерпи. И даже здесь соврал — мерзкий, подлый, искусный лжец, на которого стоило бы смотреть сейчас с одним лишь презрением. Стоило бы дать ему понять, что он натворил, что он сделал с ним, сколь многое выжег в солнечной душе.

— Ты просто мерзкий, Зэсс, тебе ясно?! — он шипит это по-змеиному, ядовито, искусно играя в отвращение, но при всей желчи в голосе, при всей уверенности в собственной правоте робеет, как идиот, от необходимости гордо и прямо смотреть собеседнику в глаза. — Что это сейчас было, а? Что за дурацкие игры с демонстративно разбитой чашкой? — снова шаг вперед: слабо бьет Зэсса в грудь, и голос его надламывается на середине второго предложения. — Да как ты можешь вести себя так несерьезно, так глупо после того, как бросил меня? Вылетать из кафе, снова бежать от меня, как от огня, а потом - ждать вот здесь, самонадеянно и эгоистично веря, что я прибегу следом? Да с чего бы мне делать это?! Почему мне не должно быть все равно по прошествии всего того времени, что я не знал тебя?!"Но тебе ведь действительно не все равно. И ты здесь", - шепчет голос из подсознания, и Гелиос, злясь теперь не столько на Зэссера, сколько на собственную одержимость им, бьет снова, теперь — сильнее. И потом срывается на крик: — Зэсс, ты даже не попрощался! Даже не попрощался со мной, ублюдок! Ты просто ушел и перечеркнул все данные друг другу обещания, все эти наивные, но искренние подростковые клятвы! Ты хоть можешь представить себе, что я почувствовал, когда осознал, что ты не вернешься? Можешь ощутить хоть на мгновение отчаяние мальчишки, потерявшего своего единственного друга? — он импульсивно всплескивает руками, чувствуя, что кровь пульсирует в висках. В голове шумит, в горле — ком, и говорить все труднее и труднее с каждой эмоциональной фразой. — Ты хочешь, чтобы я тебе рассказал, что я чувствовал? Я чувствовал, что меня предали. Я чувствовал, что мне разбили сердце — почти намеренно, ведь тебе всегда было известно, что ты бесконечно дорог мне, — короткая пауза, и Гелиос усмехается перед тем, как добавить: — Ты был так важен, что я ушел из дома. Чуть не сдох на улицах от голода, пытаясь разыскать тебя. Я ненавидел тебя, но вместе с тем хотел... — его голос обрывается на середине предложения, и он отводит взгляд, зная, что за многозначительным "хотел" кроется множество невысказанного, но болезненного, разрывающего.

Хотел — нет, хочу — проникнуть вместе с солнечными лучами тебе под кожу. Смешаться с кровью, сплестись нитями нервных окончаний, касаться — по-настоящему, крепко и больно, оставляя следы на коже в виде эстетически прекрасных гематом. Дышть тобой, смотреть в тебя, тонуть в тебе пару мгновений перед тем, как вцепиться тебе в глотку со звериной яростью, и, ошалев от вкуса родной крови долго, безумно и слезно смеяться над собственным сумасшествием.

Вот что было так необходимо. Близость. Прощение. Искупление. Дать выход обиде, эмоциям, изранить оппонента — и после этого сплестись сосуд к сосуду и никогда, никогда более не отпускать от себя ни на шаг.

Будучи моложе, он и сам не понимал, почему пошел за ним следом. Почему был готов бежать сколь угодно долго, остановившись лишь тогда, когда наткнется на его взгляд. Почему он не забыл, не забросил все те мелодии, что писал для него. Сейчас же, повзрослев, он видит в Зэссере одержимость, нездоровую и опасную, убийственную - и ненавидит ее так же сильно, как..

Сердце пропускает удар, когда все насмешки сестры, которые так злили, обретают смысл. И он смотрит в его глаза, понимая, что вот-вот расплачется, вот-вот сам же и сбежит, уязвленный, пойманный с поличным за не озвученным, но читающимся в его глазах. Да ты же болен, Гелиос, ты неизлечимо, раз-и-навсегда-болен...

Теперь же он смотрит испуганно. Глаза глупо щиплет.
"Твою же мать.."

- Я тебя ненавижу. Слышишь? Ненавижу. И это все, что ты должен знать, - потому что большего ты не заслуживаешь. Потому что ты не должен узнать о том самом "большем" - иначе оно сломает все твои представления, сломает веру в солнечного мальчишку. Оно покажет, что солнечным он был не по своей натуре. Таким он смог в полной мере стать только лишь из-за тебя.

Ради тебя.

[nick]Гелиос[/nick][status]you look alive, sunshine[/status][lzbb]<div class="lz"><a href="https://arhi.rusff.me/profile.php?id=595" class="ank">Гелиос</a><lz>вечный затворник брошенного книжного, художник, пианист и просто сладкая булка. 19 y.o.</lz></div>[/lzbb][icon]https://i.imgur.com/Pm1Ar3p.png[/icon]

Отредактировано Рэй Вудсон (2024-06-25 21:18:30)

+1

4

[indent] Сквозь пальцы у лица Зэсс продолжает загнанно смеяться, не веря до безумия в происходящее. И вот бы это всё сон, да только тошно по—настоящему, словно грязью в лицо все прошлые ошибки, грехи…  И смотрит, смотрит на скрюченные пальцы отражающие всю побитость сознания, да нет сил словно выпрямить да чётко принять все, что должно случиться. И вот бы упасть на пол, да грязно до ужаса, причём грязный он сам, и нет, нет ничего страшного в том, чтобы быть таким, потому что уже совсем поздно и бессмысленно пытаться отмыться. Это так же бессмысленно как вдыхать сигаретный дым, а потом пытаться его вернуть обратно без вреда для страдающих лёгких. И Зэсс наконец находит себя, находит в своём жалком нутре силы и выпрямляется, переставая сходить с ума от чувств. И даже грязь от стены уличной не так сильно беспокоит, как он.

[indent] И вот он, Гелиос, останавливается напротив, запыхавшийся, эмоциональный, такой родной и одновременно далёкий, что невольно хочется обнять, заграбастать своими руками к себе и никогда не отпускать. Но яростный, ошалевший взгляд мешает, уничтожает, пронзает сердце, да всё заслуженно: а и как иначе? А в лицо — смазанный удар, и принять не страшно вовсе, заслуженно ведь.  И что тут сказать? Зэссер ухмыляется, приподнимая голову, словно его хвалят, не иначе. Выдыхает скомкано.

— А ты подрос, — комментирует удар задористо, даже с неким настойчивым восхищением. И тут бы едкую добрую шутку, что не дорос, но нет, молчит. Зэссер загнан в угол, пропитан сожалением и своим собственным разочарованием в себе.

[indent] —  Ты просто мерзкий, Зэсс, тебе ясно?! — почти не своим голосом шипит Гелиос, но так приятно слышать его, что хочется прижаться к лицу и не отпускать до крови сопротивления на губах. Зэссер опускает взгляд, слушая виновато и забито, но с некой стойкой гордостью внутри себя.

[indent] — Да как ты можешь вести себя так несерьёзно, так глупо после того, как бросил меня? Вылетать из кафе, снова бежать от меня, как от огня, а потом - ждать вот здесь, самонадеянно и эгоистично веря, что я прибегу следом? Да с чего бы мне делать это?! Почему мне не должно быть все равно по прошествии всего того времени, что я не знал тебя?! — кричит рваной душою, а Зэссер тухло смотрит в ответ. И нет уже той искусственной улыбки. Остаётся только молча слушать, внимать. У него нет права на голос, нет права открывать свой грязный поганый рот, потому что в нём нет той самой необходимой, нужной и правильной чистоты, которая могла бы утешить. А потому — молчать, облизывая сухие потресканные губы. — Ты хочешь, чтобы я тебе рассказал, что я чувствовал? Я чувствовал, что меня предали. Я чувствовал, что мне разбили сердце — почти намеренно, ведь тебе всегда было известно, что ты бесконечно дорог мне. Ты был так важен, что я ушел из дома. Чуть не сдох на улицах от голода, пытаясь разыскать тебя. Я ненавидел тебя, но вместе с тем хотел... — обрывается Гелиос, будто теряя силы.

[indent] Зэссер всё прекрасно понимал, но для него было странным колким ударом то, что за ним последуют прочь из дому. В голове роем странные чувства: не то радость за то, что выжил, не то сожаление, что рванул вперёд, за ним, испортился… Но кто такой Зэссер, чтобы судить о том, исказился ли тот самый родной Гелиос или нет? Повзрослел, возмужал, потерял тот детский наивный взгляд, уступив место иному… совсем другому взору.  Черноволосый даже не мог объяснить, что так предательски изменилось, но теперь они были на равных — оба с какими—то побитыми жизнью взглядами.  Старший отводит взгляд прочь, сжимая губы, обдумывает, тщательно решает, что делать. Не отпустить уже Гелиоса, тут уже никак. Или бежать стоит прочь, скрывшись в толпе безжизненных, таких как он сам, прохожих?

[indent] — Я не хотел, чтобы между нами была столь сильная губительная связь, солнце, — мягко, но высокомерно улыбается Зэссер, словно бы мысленно пытается ставить себя снова выше солнечного мальчика. — Но я рад, что ты здесь, — улыбается, размашисто раскидывая руки, приглашая к себе.  — Как ты выжил? Как ты справился? Расскажи мне всё, — с надрывной истерикой произносит, не веря отчаянно, что после всего Гелиос станет рассказывать, как на духу. Да и зачем? Ударить бы тут ещё раз, да вместе в пропасть.

[indent] — Я тебя ненавижу. Слышишь? Ненавижу. И это все, что ты должен знать, — отзывается почти что злобно, но Зэссера не проведёшь больше, не обманешь… Почти любовно тот улыбается такому признанию, думая о том, что было бы правильно, если бы это было бы до ужаса честно. Но нет, неправда же..  Темноволосый качает головой, прикрывает глаза, потом наконец распахивает и тянется томительно и губительно вперёд, почти порывно впечатываясь в Гелиоса. Этот жест не был желанием заткнуть личное солнце, не был мимолётной интригой, нет… скорее дикой едва осознанной жаждой жизни.

[indent] Отстранившись, Зэссер перевёл дыхание.

[indent] — К тебе или ко мне?

[nick]Зэссер[/nick][status]чёрный ворон.[/status][icon]https://forumupload.ru/uploads/001b/8c/87/448/591842.png[/icon][sign] [/sign][lzbb]забытый путник, одиночка, курильщик,  22 года[/lzbb]

+1

5

Взгляд Зэссера, направленный в лицо, распаляет Гелиоса. Он чувствует его на собственных дрожащих губах: это и обжигает, и леденит в одночасье, в груди тупо болит, в голове - упорный вой, загнанный, брошенный, собачий. Он смотрит на него в ожидании то ли ответов, то ли шанса на отмщение, пока слетевшие с губ пылкие откровения все еще накаляют воздух между ними, двумя связанными судьбой идиотами.

Хочется сорвать с его лица эту гадкую улыбку, с которой он произносит первые за гребаную бесконечность дней слова. Каждая эмоция Зэссера кажется неправильной, карикатурной, выдавленной в страхе позволить себе искренность, позволить себе быть достаточно сильным, чтобы объясниться, а не кривить губы, пока голос звучит надрывно, обнажая спрятанные за буднично-сухими вопросами чувства. Гелиос буквально кожей ощущает взаимное желание прикоснуться, сумасшедшую тягу, ломку практически, так долго подавляемую в попытке бросить обоюдную тоску по теплу и близости. Зэссер – зависимость, от которой он не смог отказаться, которую не смог заменить ни одним из улыбающихся открыто лиц, ни одной протянутой рукой, ни одними объятиями или даже робким прикосновением губ, на которое ни разу так и не ответил.

Но он бы ответил ему. Ответил бы даже сейчас, и это больше не смешно. К горлу подступают слезы, сделать вдох – непосильно, глаза печет, и все, о чем он мечтает – прижаться, наконец, лбом к его лбу. Ощутить, что теплом обжигает по-настоящему, что, сморгнув слезы, он не откинет его запах, как наваждение, не очнется, распахнув глаза после очередного горько-сладкого сна, а продолжит тонуть в этом. Он хочет ощутить родное дыхание на своем лице, хочет сплестись с Зэссом дрожащими пальцами. И да, он по-прежнему злится до трясучки, но прежняя ярость постепенно отпускает, пока взгляд любовно оглаживает черты лица, ставшие еще острее. Коснешься языком – непременно поранишься.

В какой момент он успел стать рьяным мазохистом?

Кажется опрометчивым и наивным верить, что Зэссер чувствует то же самое. Гелиос привык думать о своей зависимости как о чем-то постыдном, невзаимном, но с уверенностью он может сказать, что Зэссу не все равно. Быть может, он был для него братом, другом, верным спутником, - это тоже сильно. Это тоже может связать тебя с кем-то накрепко красными нитями. Это тоже может быть чем-то губительным. И, конечно, это то, от чего до одури больно отказываться.

- Ты не хотел? – он шипит, снова кидая Зэссу вызов, сжимая с силой кулаки. – Ты рад? Действительно? Тогда какого черта ты не порадовал себя немного раньше? Какое право ты имел вести себя как подонок? И как я могу рассказывать тебе хоть что-то теперь, открываться, разрешить себе вспомнить, как это – делиться тем, что болит, с кем-то важным? Как я могу поверить, что ты останешься, даже если вдруг ты решишь пообещать мне, что не исчезнешь завтра, или через день, или через неделю?

Гелиос хочет сказать ему, как мало теперь будет значить любое слово. Хочет поведать, что больше не верит в доверие, и сам, следуя собственным данным обещаниям, с опаской относится к пламенным заверениям других. Хочет, чтобы Зэссер понял, как тяжело день за днем продолжать надеяться, игнорируя циничные комментарии Шелы, и насколько сложно не потерять себя, когда надежда медленно умирает день за днем.

Ему хочется закричать раненым зверем, но Зэссер делает шаг навстречу, качает головой, и под его нежным взглядом несформировавшийся крик так и раскалывается в груди, не найдя выхода. Расстояние между ними – длиной в один выдох, в одно лишь моргание рыжих пушистых ресниц, и оно коллапсирует, схлопывается. Гелиос безвольно разжимает кулаки, и хоровод возмущений и обвинений в голове застывает: внутренний вопль сметает сладкой тишиной, точно по щелчку пальцев, когда жаркие ладони Зэсса оказываются у него на спине.

От неожиданности он утыкается носом ему в шею, в какой-то не сокрытый за шарфом клочок родной кожи. Голову ведет от внезапной близости, объятия сквозят отчаянием и невыраженным чувством вины. Дыши, твердит себе рыжий. Пожалуйста, Гелиос, просто дыши. Вдох-выдох, без единой мысли о том, что всё вокруг теперь пропитывает его запах, губительный, ядовитый, правильно-родной. Такой, каким он был всегда, разве что теперь со стойким сигаретным шлейфом.

Вдох получается тяжелым, ножом бьющим в центр грудной клетки. Перед глазами всё куда-то неудержимо плывет. Гелиос жмурится, смаргивая соленую влагу, хватается за чужие плечи крепко, точно сейчас упадет, пытается не плакать навзрыд, кусая тихо губы, но слезы так и льются неконтролируемо из глаз. Ему плохо, его точно рвет на части изнутри, но боль выходит со слезами, так долго подавляемая и наконец-то получившая шанс вырваться из молодого сердца на свободу.

- Тебя не было так долго, - шмыгая носом, он, неожиданно для самого себя, улыбается. – Представляешь, даже этого времени оказалось мало, чтобы отпустить тебя. И я даже готов снова тебе поверить, если ты пообещаешь, что мне и не придется, - ведь так просто верить, если отчаянно любишь.И если ты не перестанешь так искренне, точно без слов со мной объясняясь, меня обнимать, то я не смогу больше злиться, - потому что единственное, что пугает меня сейчас – потерять твое тепло, отпустить тебя, остаться в одиночестве.

Когда они отстраняются друг от друга, Гелиос не находит в себе сил сделать шаг назад. Держится ближе, завороженно скользит по нему взглядом. И шепчет в ответ:

- Идем.
***
Он не раз представлял себе, что Зэссер заявится к нему на порог. Ворвется в его жизнь уверенно, точно и не исчезал, точно присматривал всё это время, держась поодаль. Тем те менее, дрожащей рукой пытаясь попасть ключом в замочную скважину, он все еще не верит, что это по-настоящему. Точно один за другим сбываются все его сны.

Неловко вспоминать, какое развитие получала добрая половина тех снов, в которых они с Зэссом оказывались один на один в закрытом пространстве.

Подвал, некогда принадлежавший увлеченному букинисту, теперь же – дом Гелиоса, встречает их привычным запахом сырости и отрезвляющей прохладой. Рыжий окидывает взглядом царящий в помещении беспорядок, проглатывая желание извиниться за хаос и сообразить на ходу парочку оправданий, и пропускает Зэссера вперед. Мямлит что-то неразборчиво про аккуратность, про то, что книжные стопки на полу очень неустойчивые. Пытается заполнить тишину неловкими комментариями, оттягивая тот момент, когда они снова сконцентрируют друг на друге все внимание.

Он закрывает входную дверь на ключ изнутри перед тем, как сбегает в ванную, - потому что боится, что сбежит Зэссер, стоит оставить его лишь на мгновение.

Холодная вода в ладонях гипнотизирует, отражая рыжий ламповый свет: бликует, точно маленькое солнце в трясущихся руках. Гелиос умывается, но это не помогает прийти в себя: ему страшно возвращаться к пыли, танцующей в косых лучах, к разбросанным книгам и нотам, к инструменту, карандашам и Зэссеру. К единственному на свете скоплению всех его смыслов и желаний, оставленных за дверью. Он дышит так, как привык дышать при накатывающей панике, истерично смеется, поднимая взгляд от раковины к зеркалу. Буравит взглядом собственное отражения, пытаясь осознать реальность происходящего.

Проходит несколько минут, прежде чем он находит в себе смелость выйти за дверь. Направиться к кухонным тумбам, скинуть в раковину заселившую поверхность грязную посуду, наполнить и включить электрический чайник. Тупая последовательность рутинных действий успокаивает, концентрироваться на них оказывается почти приятно.

- У меня нет чая, но я могу заварить мяту, - предлагает буднично. Ищет безуспешно чистые чашки, но находит лишь одну. Себе закидывает мятные листья в стакан со столетней, кажется, чайной полосой на стенках. – После такой выходки меня навряд ли снова позовут там играть, - тут можно бы добавить колкую шутку. Что-то вроде «смотри, ты снова руинишь мою жизнь», но Гелиос лишь болезненно улыбается.

Он дает ему свободу выбора: извиняйся, оправдывайся. Молчи, виновато рассматривая меня с этой неясной отчаянной нежностью, что отразилась в глазах тогда, перед объятиями. Спрашивай, как и чем я жил, перекидывая инициативу и передавая ответственность трусливо в мои руки, - ответ, конечно, будет холоднее и короче, чем тот, что тебя бы устроил.

Гелиос опирается о столешницу, стоя к ней спиной, и смотрит выжидающе, изнывая от того, что не может позволить себе просто отчаянно и одержимо кинуться к Зэссеру, совершая какую-нибудь очередную глупость, за которую не сможет себя простить.

[nick]Гелиос[/nick][status]you look alive, sunshine[/status][lzbb]<div class="lz"><a href="https://arhi.rusff.me/profile.php?id=595" class="ank">Гелиос</a><lz>вечный затворник брошенного книжного, художник, пианист и просто сладкая булка. 19 y.o.</lz></div>[/lzbb][icon]https://i.imgur.com/Pm1Ar3p.png[/icon]

Отредактировано Рэй Вудсон (2024-07-04 02:38:33)

+1

6

[indent] —Усмешка рвётся с лица черноволосого ворона. Оскал бродячей собаки, готовой вгрызться в кусок мяса блестит искажением сути души. Сердце так сильно, бесповоротно бьётся в груди, толкается глыбой камня с вбитыми изнутри гвоздями, что неизменно царапают мышцы, крошат рёбра, вот-вот прорвутся из груди ядовитыми иглами.

[indent] Каков бы их шанс встретиться? Зэссер не может даже представить, сколько различных вариантов из сотни могли указать Гелиосу на этот город, это кафе. А ему самому, бродяге, беглецу от проблем? Неужели судьба издевается над ними, вцепляется за горло каждого, выжидает томительное время, чтобы, когда они оба посмеют расслабиться, столкнуть бесповоротно лбами? Зачем? Ради чего?

[indent] Зэссер всё ещё помнит их последнюю встречу. Помнит эти золотые, невинные глаза, что смотрели так наивно и по-доброму прямо в душу, в которой, как бы они ни хотели, не прорастёт ни единого цветочка, останется только тьма. Невозможно сейчас не сравнивать эти самые черты ребёнка, что теперь уже пред ним взрослый парень, вполне самостоятельный и сильный человек. О, Зэсс уверен, что, чтобы оказаться здесь, Гелиосу пришлось обрасти множеством шрамов. Душевных и физических. И это злит.

[indent] «Я ведь оставил тебя там!», — он бы ударил кулаком по стене. Он бы показал этим свою злость и недовольство. Он бы сказал, что так нельзя.

[indent] Воспротивился бы жизни, судьбе, возжелал бы до жути наивно и глупо, чтобы Гелиос оказался снова в своём том самом доме. Как угодно. Чтобы он был там, в безопасности. Шальная мысль заставляет прищуриться – вынужден ли он был уйти или в действительности же побежал за ним? «Как глупо, как жалко», — мерзкая улыбка как защитная реакция на громкие слова, нутро всё сжимается, словно солнечный, дорогой сердцу человек ударил в живот до сбитого дыхания. До хрипа. И Зэсс хрипит уже сейчас, рычит воздухом, выдыхает родной запах, смотрит яростно, с долей вальяжности и игривости, старается держать маску.

[indent] Хочется вдруг обвинить, выкрикнуть, что это всё было заботой.

Это было бы ложью.

[indent] Зэссер просто не выдержал, не смог, не вынес смерти близкого существа. Не вынес этих живых, солнечных глаз, что сейчас так по-особенному смотрели на него. Он не смог тогда объясниться. Не смог ничего сказать, словно подавился костью, которую не посмел выплюнуть и не решился никому отдать, хотя, он знает прекрасно, ему бы попытались помочь.

[indent] Ох, как его это всё тяготило в прошлом! Насколько тяготит же сейчас, когда Гелиос рядом, когда нужно снова о нём заботиться и что-то делать, чтобы всё было в порядке. А примет ли он сейчас его заботу? Простит ли? Эти вопросы в голове вызывают лишь злобу. Зубы сжимаются до скрежета.

[indent] Было бы справедливым, конечно же, если бы Гелиос злился.

Конечно. Это логично.

[indent] Они обещали друг другу всегда быть вместе, пусть и, скорее всего, это никогда они не смогли бы исполнить, но… Предал доверие, сбежал именно Зэсс. И вполне правильно, нет, заслуженно его винить, смотреть на него таким колким взором, наказывать чувством вины.

[indent] Он думает, знает, что Зэссер и так винит себя столько, сколько вообще помнит себя? Хоть кто-то в мире вообще мог бы принять в себя столько чувства вины, что есть внутри этого черноволосого парня? Конечно, он сбежал, ушёл, прикрывался лучшими побуждениями, но сейчас… Сейчас хочется лишь улыбаться, тянуть губы в кривой улыбке, в оскале, смотреть жадно, властно, словно бы имеет право на этого рыжеволосого человека. На его душу.

[indent] А, быть может, так и есть?

[indent] Может, когда Зэссер сбегал с их родных краёв, он знал, что Гелиос не останется в заботе и тепле, а направится за ним?

[indent] Как же хотел и не хотел этого мужчина всей своею ничтожной душою.

[indent] Если бы они сейчас разошлись, Зэссер простил бы себя? Позволил бы Гелиосу уйти, раствориться в массе людей, затеряться, как огонёчек солнечного зайчика.

[indent] В чужих глазах донельзя пронзительные, щемящие душу слёзы. Непроизвольно хочется протянуть руку, прижать к себе, обнять крепко-крепко одной рукой, вдохнуть в светлые локоны, впитать в себя запах шампуня, провести щекой по шёлковым волосам, ощутить, что всё в порядке. Он бы обнимал так крепко, так искренне и тесно, что едва бы смог бы справиться с собою, чтобы однажды позволить отпустить. Зэссер мог бы в этот самый момент благодарить весь мир и любых богов за встречу.

[indent] Он мог бы злиться. Но невозможно это чувствовать более, когда золотистый взгляд с такой глубочайшей нежностью очерчивает острые черты лица Зэссера. Черноволосый выдыхает.

[indent] — Не хотел, — усмехается, приоткрывает шею, клонит голову вверх и набок до хруста позвонков, всё ещё скалится, но с последующими словами эмоция медленно сходит с лица, стягивается. Зэсс стихает, почти пристыженный словами. Гелиос прав. И эта правда вынуждает вспыхнуть стыдом, лишними бликами света в глазах.  И вместо ответа мужчина дарит лишь внимательный взгляд, взор согласия и признания. Они действительно не могут быть застрахованы от этого. Невозможно так просто разбрасываться такими обещаниями. Не в их возрасте. Не с их знаниями. — И прав у меня нет, — звучит мягкостью, усмешкой полного согласия, улыбается, признавая в этом своё поражение и слабость. И выражение лица всё словно отравлено болью, неприязнью, но не к Гелиосу – к себе.

[indent] И объятия кажутся донельзя тёплыми и живыми. Разве кто-то из них мог бы поверить, что этот день однажды случится? И прикосновение носа к шее обнажает мурашки, чувствительность. Кажется, они оба могут слышать, как тревожно и быстро бьются их сердца. Он удерживает Гелиоса в крепости рук, не даёт упасть, потеряться в чувствах. Ощущает даже лёгкость веса друга, слышит слёзы, ловит прикосновения тёплых рук к плечам, проникается всей надрывностью. И следом выдыхает, прижимает к себе так тесно, так близко, словно и не отпустит вовсе. Никогда. Хочется сказать простое «не плачь», но вместо этого руки слабо гладят по спине в жалком утешении.

[indent] — Я знаю, знаю, солнце, — шепчет, ведёт носом по волосам, но не даёт обещаний, не разбрасывается громкими словами, хотя сердце сжимается от нужды здесь и сейчас утешить, высказать все правильные слова, которые бы заткнули боль, чтобы в будущем вернуть всё сполна.

[indent] Когда они отстраняются, то дают друг другу лишь толику личного пространства. И Гелиос кивает, соглашается впустить в свою жизнь найденного бродягу, смотрит с таким восхищением, как смотрел когда-то «тогда».

***

[indent] Не так много нужно слов, чтобы высказать все свои чувства. Достаточно лишь посмотреть, жестом дать понять о том, что чувствует. О том, насколько для него важно его солнце. Беззвучное хмыканье служит ответом на вход в подвальное помещение, в котором и обосновался Гелиос. Сам же Зэсс не лучше. Он, не привыкший к роскоши, но стремящийся к ней окольными путями, желал для друга лучшего.  Запах сырости столь привычен, что невольно хочется повести головой в сторону и поискать крыс – когда-то черноволосому приходилось жить рядом со станцией и вечно слышать шебаршение этих тварей и то, как с крыши мучительно звонко капают капли сырости и будущей плесени на стенах.

[indent] Его пропускают вперёд. Зэссер осматривается: книги и лёгкий беспорядок кажутся истинным отображением души светловолосого. Он говорит, что всё нормально, старается не споткнуться о книги, но невольно носок обуви слегла задевает одну стопку. К счастью, она не валится, только с характерным звуком сдвигается в сторону.

Хочется курить.

[indent] Но покорно ждёт из ванны, прокручивая момент, когда в замке двери проскрипел ключ. Его заперли как собаку. И этому Зэссер усмехается с такой иронией, что если бы друг сейчас бы достал цепь для него, то это было не удивительным. Мужчина прислоняется к стене, проводит пальцем по своей скуле в задумчивости. Взгляд всё ещё блуждает по небольшому помещению, руки избавляются от перчаток, следом пальцы приподнимают несколько листов нот – это Гелиос сам написал? Зэссер беззастенчиво изучает надписи, заметки, врывается в чужую личную жизнь так, словно имеет на это полное право.

[indent] А разве это не так, м?

[indent] Зэссер не снимает пальто, внезапно ощутив желание скорее уйти. Или ему неловко? Нет. Вынуждает себя бросить верхнюю одежду на постель. Выпрямляется, по-хозяйски осматривает комнатку ещё раз. Гелиос выходит из ванны. Ворон мрачно шагает внутрь комнатки, чтобы привести чистые руки в ещё боле чистое состояние.

[indent] Звук посуды слишком громким, но такой родной. Режет слух, и в то же время ласкает уши. Шум кухни отзывается в груди бродяги приятным нетерпением. Выключив кран и встряхнув руки, мужчина проходит на звук суеты.

[indent] — Они позовут, — говорит так, словно знает, что так и будет. На деле же не сомневается в Гелиосе ни на миг, потому что знает, что тот не подведёт и будет нужен не только ему. Странно, но лишь сейчас Зэссер в полной мере осознает, насколько же ждал этого дня. И как сильно не верил в него. Запах мято заставляет поморщиться. Взглянуть в чужие глаза. Затем осмотреть убранство с нотками недовольного перфекциониста. Зэсс не садится на стул, упирается спиной о стену в ответ на молчаливый взгляд в ответ. Выдох.

[indent] — Так как ты добрался до сюда? — спрашивает, опустив взгляд на ноги, словно спросить – обнажить нужду в ответах, что стыдно и неприятно, пронизано отвращением к самому себе. Поэтому он порывисто сокращает между ними расстояние вновь, заглядывает в глаза, выдыхает в лицо, выбивает все чувства и осознанность от эмоционального Гелиоса. И взгляд хищный, дикий, смотрит зорко, словно вот-вот скажет гадость, неприязнь. Расскажет, отчего на самом деле ушёл. Расскажет, что именно сделал не так светловолосый. Но вместо того опускает лоб на чужое предплечье и выдыхает с мучительной усталостью, сбрасывает многолетний груз в тот же миг одним жалким жестом.

[indent] — Я чувствую, что это шанс исправить… — не говорит, что «ошибку», это очевидно и так. Волосы чёрные спадают на лоб, хочется вдруг умыться. Сказать что-то особое и важное, но ком в груди мешает опускаться до подобного. — Я не верил, что мы встретимся, — признаётся искренне и печально. —  Я не знал, что так будет. Ты искал меня? — вдруг косит взгляд и спрашивает настороженно, проверяя нечто для себя.

[nick]Зэссер[/nick][status]чёрный ворон.[/status][icon]https://forumupload.ru/uploads/001b/8c/87/448/591842.png[/icon][sign] [/sign][lzbb]забытый путник, одиночка, курильщик,  22 года[/lzbb]

+1


Вы здесь » Аркхейм » Личные эпизоды » you shot from the back


Рейтинг форумов | Создать форум бесплатно