Он покупает в магазине для Лиры вкусный ягодный торт с белым воздушным кремом и упаковку фруктового чая, на развес в одной из лучших чайных лавок Лиреи, и все его мысли в этот еще теплый, но уже поздне-осенний день только о том, как волнительно ему будет появляться на пороге Лириной квартиры, ведь это первый его визит к ней в гости, и он ловит себя на мысли, что еще никогда так не смущался.
По пути к ней домой он курит одну сигарету за другой, и останавливается только на третьей, окончательно пропахнув вишневым табаком, и сам не знает, отчего ему нужна была вот эта третья — от волненья ли, или от того, что он не планировал дымить в доме Лиры, понимая, что это будет неудобно и некультурно.

Улыбается, размышляя о том, будет ли Лира вести себя по-хозяйски в своей квартире, и сжимает в другой руке перевязанный лентой торт и упакованный на него же крафт-пакет с рассыпным чаем.

Думает о том, какой нежною улыбкой она будет улыбаться.

Поднимаясь на нужный этаж, сопровождает подъем еще одной мыслью о том, что его милая Лира стала самостоятельной, и теперь готова жить отдельно от князя, и Юпитер с замиранием сердца останавливается перед дверью, чтобы позвонить в звонок, но замечает щель между дверным проемом.

Лира открыла дверь, потому-что ждала его?

Пусть это будет и правда так.

Сердце сжимается в тисках дурного предчувствия. Никогда двери просто так не оказываются открытыми, поэтому онемевшей рукой он берется за ручку, и та поддается, отворяя дверь вовнутрь до конца, и в тишине уютной аккуратной квартирки, уже обставленной девичьими вещами, он слышит шум воды в ванной. Думая о том, успокаивает себя старательно, что Лира просто пошла умыться или помыть руки, и переживая, что не услышит звонок в дверь, позаботилась таким образом о своем госте.

Аккуратно поставив коробку с тортом на тумбочку у входной двери и щелкнув замком, он быстро снимает обувь, и сердце никак не хочет успокаиваться. Он чувствует неладное, поэтому в ванную стучит, и спрашивая громко:
— Лира, это Юпитер, у тебя все в порядке? — и интуитивно чувствуя, что нет, не в порядке, распахивает дверь ванной, сдерживая застрявший в горле крик.

Он находит Лиру сидящей на полу, кровь с ее рассеченных рук расползается угрожающими пятнами по белоснежному платью и светлому кафельному полу, и внутри у Юпитера от этого вида все сжимается пронзительной болью, он сглатывает, и в те секунды, что он кидается к ней, чтобы стремительно выхватить лезвие, и при этом не напугать, не шокировать, а сработать мягко и решительно, и при этом не допустить ни малейшего промедления, того самого, когда острие коснется тонкой шеи, — в те секунды мир вокруг замирает и воздух становится тяжелым и ватным.

Через эту же вату он слышит что Лира что-то ему говорит, она словно гонит его прочь, и ему кажется, что сейчас вместо него она видит кого-то другого. Кого-то, кто вызывает у нее такой ужас.

Лезвие летит в раковину, и Юпитер падает на колени рядом с девушкой, чтобы потянуться к ней, поспешить обнять, с некой мольбой и непониманием в голосе произнести:

— Лира, дорогая моя Лира, пожалуйста, посмотри на меня, это я! Что случилось? — голос его срывается, и он обхватывает и прижимает к себе худенькую девичью фигурку. Руки его пачкаются в ее крови, — и вся одежда, пол, все заляпано брызгами, — но его это вовсе не волнует.

Остановить кровотечение.
Успокоить Лиру.
Главное — чтобы она была в порядке.

Кольцо с оранжевым камнем на его пальце вспыхивает теплым светом, и кожа Лиры покрывается прозрачной пленкой защитного покрова, — щита, и когда Юпитер ведет по этому щиту, воздействуя магией, она трансформируется в целительную, заставляя порез на руках регенерировать.

Нигредо в его голове молчит, и хоть Юпитер и чувствует, что ему хочется высказаться, мысленно он приказывает своему артефакту замолкнуть, и просто лечить, и на единственное озвученное в его голове предложение материализоваться и помочь физически — реагирует жестким отказом.

“Просто вылечи мою Лиру.”

Когда раны на ее запястьях затягиваются, запечатлеваясь на коже яркими красными рубцами, он аккуратно прислоняет девушку к ванной, и кажется уже сам немного приходит в себя, когда опасность минует, и сейчас кажется себе более собранным и сосредоточенным, пусть его шок от увиденного еще не до конца прошел. Но самое главное сделано — он успел.

Успел.

Старается не думать о том, что было бы, если бы он не успел, и страшные кадры моментально проносятся перед глазами, но он мотает головой, злится сам на себя, что допускает подобные мысли. Он все еще боится за Лиру, но она не должна сейчас видеть его страх, она должна чувствовать, что может на него опереться.

— Сейчас, я смою кровь, буквально чуть чуть подожди пожалуйста, — и хватает с крючка у двери первое попавшееся полотенце, чтобы намочить его в раковине и аккуратными движениями протереть руки Лиры и ее одежду, быстро затереть пол вокруг нее, и бросив полотенце, — потом, когда он приведет лиру в чувство, то приберется здесь, или даже решится отправить сюда Нигредо, чтоб поработал, — снова обнимает Лиру, шепча ей куда-то в волосы, что все обязательно будет хорошо, и он сделает все возможное, чтобы так и было.

Подхватывает ее на руки, и несет в комнату, чтобы вместе с ней сесть на диванчик, и продолжая обнимать, крепко и при этом так, чтобы она чувствовала себя свободно, спросить мягко и тихо, стараясь вложить в свои слова и вопросы и ненавязчивость и аккуратность, и заботу и тревогу, дать понять, что он рядом, и никуда не денется и не отпустит:

— Как ты себя чувствуешь? Ты можешь рассказать мне, если хочешь. Если нет — мы можем помолчать…только скажи, как тебе помочь, моя дорогая Лира.

Отредактировано Юпитер Тома (2024-07-09 00:24:08)

Подпись автора

Для возникшего в результате взрыва профиля не существует «завтра»

Все его переживания и страхи, тремор рук и старательно гонимые прочь мысли о том, что он мог не успеть, ничтожно меркнут перед одной единственной мыслью, которая растекается у него одновременно с кровавыми разводами, алой ненасытной и болящей пропастью раскрываются подобно совсем свежим порезам на руках — все это время он старательно отрицал.

Столько раз видел, помнил, сохранял в памяти каждое робко оброненное Лирой слово о природе ее переживаний, о том, как ей бывает плохо, читал между строк, собирал вместе с каждой ее слезинкой знание о том, что душа Лиры изранена и нуждается в помощи, в поддержке и в заботе, и старался изо всех сил окружить свою милую Лиру этой заботой и нежностью, создать атмосферу безопасности и участия.

Но в голову его дикой, озлобленной на самого себя голодной бездной, протягивающей к нему и к лежащей в луже крови девушке тянется удушающая мысль — ты не видел самого главного, глупец.

Смотрел не туда, потому-что собственная же забота и любовь застилали тебе глаза.

И сейчас, прижимая к себе ее ослабевшее хрупкое тело, уверенно и нежно одновременно приводя ее в чувство — а когда ее глаза закатываются и закрываются, а вся она обмякает в его руках, он позволяет себе шумно вдохнуть и выдохнуть, потому-что знает, что он сейчас — тоже не в порядке, и ему надо экстренно привести в чувство себя, желательно так, чтоб затрачено на это было не больше нескольких секунд, но глядя на Лиру, которая испуганным котенком жмется к нему, он моментально переключается с собственного страха сделать что-то не то, на чужие эмоции и переживания, и вспоминает базовые правила поведения в таких случаях. Что-то, что сместит фокус внимания?

— Сейчас, секунду, я принесу тебе воды, — он вскакивает с места, но осторожно, мягко отстраняет Лиру, мысленно все же коря себя за этот жест, аккуратно прислоняет ее к спинке дивана, подкладывает рядом мягкую диванную подушку, сам же стремительным шагом влетает на уютную кухоньку, — они должны были здесь сейчас пить чай! — хватает первую попавшуюся маленькую кружку, набирает воды из под крана, радуясь, что в современных квартирах везде установлены фильтры, и возвращаясь, усаживается рядом, подавая девушке воду, — Тебе нужно сделать пару глотков.

И ей действительно нужно, поэтому он даже не предлагает, а проявляет некую настойчивость, смотрит внимательно, чтоб Лира хоть немного попила — в стрессовых ситуациях холодная вода может действовать отрезвляюще, правда у Юпитера еще не было подобных ситуаций, не было именно таких ситуаций, но он засовывает подальше свой страх облажаться, и просто действует.

— Лира, моя хорошая Лира, — он продолжает гладить ее по волосам, а затем заглядывает ей в глаза, полные слез, пальцами тонкими белыми осторожно проводит под глазами, убирая влагу, — О чем ты говоришь, какая работа?... — и осекается, понимая, что она имеет ввиду под этим вопросом, затем вздыхает, закусывает губу, боясь, что Лира сейчас может быть вовсе не в состоянии отвечать — потому-что говорить она начинает только сейчас, и фразы ее срываются дрожащими обрывками, обреченными, словно она не видит смысла сейчас ни в чем.

И Юпитер понимает, что сейчас перед ним стоит нелегкая задача придать ее словам смысл.

— Ты меня очень напугала, но это потому-что ты важна мне, и ты не должна себя за это винить, потому-что я сам виноват, — он говорил вполголоса, неторопливо и размеренно, а пальцы его продолжают перебирать спутанные девичьи волосы, — Я не видел все это время, какую тяжесть ты носишь в своем сердце, и до чего тебя может довести эта тяжесть. Я ошибочно предполагал, что того, что я делаю, будет достаточно для того, чтобы ты чувствовала себя счастливой… — слова его звучат сбивчиво, он торопится утешить, но ему кажется, что он грузит словами, говорит много и не по делу, но ему хочется успокоить Лиру и донести до нее свои мысли, отвлечь от тяжелых переживаний, увести от не случившейся трагедии как можно дальше.

Затем он выпрямляется, облокачиваясь на спинку дивана, трогает ласково за плечо беловолосой, старается звучать так, чтобы в голове не было и намека на то, что ей стоит о чем-то волноваться относительно его неприятия:
— Посмотри на меня, Лира. — и он выжидает, ему нужно увидеть ее взгляд, ему нужно понять, в какую сторону вести диалог, чтобы облегчить ее состояние, — Пожалуйста, не бойся посмотреть. Я тебя прошу, не закрывайся сейчас…я понимаю, что ты устала, — слова сумбурным потоком льются в ответ, а внутри Нигредо грязно хохочет, надрываясь “Понимает он, хтон его дери! Безумный влюбленный идиот, нихрена ты не понимаешь!” — Я вижу, что тебе очень плохо, настолько, что ты решилась на нечто страшное…и я бы никогда тебя не оставил, ни сейчас, ни в любой другой момент.

И Юпитер знает — теперь точно знает, что Лира все это время ему не рассказывала и не показывала очень большую часть своей той самой тьмы. И тьма эта, ища выход — пару минут назад вытекала там, в ванной из рассеченных запястий, сочилась алой ненавистью к себе.

И слова Лиры о смерти, произнесенные следом, звучат как приговор к самой себе. Приговор, который она хотела привести в исполнение, а он ей в этом помешал.

— Дорогая Лира… — сглатывает он, убирая руку с плеча, судорожно хватаясь за чужую ладонь, проводит бережно по линии шрама, как будто стараясь прочувствовать через него все то больное, что Лира пыталась изничтожить этой своей попыткой, — Мне очень хочется сейчас сделать для тебя что угодно, если это поможет показать, что тебе ни в коем случае не стоит умирать, что у тебя есть те, кому ты безумно важна, но, — пауза. вдох. еще один. совсем легко тянет Лиру на себя, ненавязчивый жест, чтобы она прислушалась, попробовала в таком своем состоянии послушать его, но все это только для того, чтобы услышать следующее, — Давай начнем немного иначе.

Нигредо в голове заинтересовано замолкает, потому-что в его сценарии Юпитер должен был как минимум несколько часов потратить на заверения Лиры в том, что он ею дорожит и боится ее потерять. Но сейчас артефакт фыркает озадаченно, предчувствуя иной поворот.

— Расскажи мне, почему ты хотела умереть? Я обещаю выслушать и попытаться понять абсолютно все.

Отредактировано Юпитер Тома (2024-07-15 00:44:06)

Подпись автора

Для возникшего в результате взрыва профиля не существует «завтра»

Ее взгляд, как будто слегка подернутый мутной дымкой, скользит по нему, и Юпитеру кажется, что несмотря на то, что Лира сейчас перед ним, мысленно — она невероятно далеко, и как бы сильно он сейчас не старался ее удержать, мягкостью и заботой ли, это все будет практически безрезультатно.

И он понимает, что она сейчас не в том состоянии, чтобы адекватно реагировать на требования, но выпить воды — меньшее из возможного, и когда Лира все же делает несмелых пару глотков воды, пусть и не принимая кружку у него из рук — она сейчас очень слаба, но он облегченно вздыхает, видя, что она отнеслась к этому как к должному, пусть и не воспринимая это как часть заботы.

Холодная вода охлаждает разум, а заодно служит и точкой отсчета в этом непростом грядущем разговоре, который обязательно должен состояться, потому-что молчать будет куда менее эффективно, даже учитывая, что только что произошло… и что, к счастью, не произошло.

Отставляя кружку прямо на пол у дивана и усаживаясь обратно, он рефлекторно помогает Лире закинуть на него ее тонкие ножки — святой Архей, сколько хрупкости в этом теле! — прижимает девушку к себе снова, и позволяет ей прильнуть к нему.

Дает ей возможность почувствовать, что он рядом — вот, от его сердца до ее ладоней всего лишь толщина грудной клетки. Сердце его почти успокаивается и начинает стучать мерно, и Юпитер и правда больше не чувствует физической опасности — той, которая исходила от самой Лиры по отношению к себе же.

И наверное именно это чувство, что Лира сама себе сейчас словно бы самый страшный враг и позволила Юпитеру среагировать так быстро. В первую очередь защита, а рефлексия — позже.

— Ты не виновата ни в чем, — его шепот нервно срывается с губ, и сейчас он думает, что наверное, каждый из них винит в первую очередь себя, — И ты имеешь право быть несчастной точно также, как и счастливой… — голос его становится тише и ниже, рукой проводит по спутанным волосам Лиры, разглаживая пряди, как будто хочет выпутать из них все печали, — Потому-что я и правда был очень самонадеян, считая, что того, что я о тебе знаю, и что я тебе способен дать на основании моих знаний — достаточно, чтобы этого хватило с лихвой.

И голос его звучит надрывом, и когда она наконец смотрит ему в глаза, он погружается в этот взгляд, пытается понять больше, чем есть на самом деле, потому-что знает, что там есть что-то большее, чем она ему показывала.

Ему страшно, так же как и ей, но он, так же как и она, привык быть сильным. Привык казаться сильнее, чтобы давать раз за разом понять, что он рядом и готов быть опорой.

Она никогда не узнает, что когда он увидел ее в луже крови, почти без сознания, больше всего ему хотелось упасть рядом с ней и зайтись в крике — от происходящего, от болезненного не-осознания до конца, от того, что все его внутренние опоры стремительно начали разрушаться.

Она никогда не узнает, что в момент, когда он выхватывал у нее лезвие, приводил в чувство, действовал быстро и решительно — внутри все ломалось впиваясь обломками в хрупкое любящее нутро.

Идиот.

И он не мог понять, шепчет ли он это себе сам, или это голос Нигредо в его голове выцарапывает острыми когтями на влажном полу холодной ванной, среди кровавых разводов.
Без сомнения, он полнейший идиот, и он должен все исправить — ради того, чтобы она была в порядке. По-настоящему в порядке.

— Я должен знать, — говорит тихо и мягко, когда Лира сначала мотает головой и следом магией стирает последние следы крови на их одежде. Юпитеру видится в этом некоторое отрицание происходящего, мол, смотри — ничего не случилось, даже крови нет!.. Но он берет ее пальцами аккуратно за подбородок, поворачивает к себе, чтобы она больше не отворачивалась от него — чтобы пристально посмотреть, взглядом выразить и подарить чуть больше тепла, но она наоборот опускает голову и неосознанно — а может и специально, старается причинить себе немного боли, потянув за свои белоснежные волосы.

Он осторожно убирает ее руки, расцепляет, вытаскивая оттуда пряди, без напора, спокойно и размеренными движениями, успокаивающе:
— Тихо тихо, моя хорошая Лира, не причиняй себе еще боли… я понимаю, что этим ты, возможно, что-то компенсируешь — и эта потребность как раз таки мне хорошо знакома. Я не силен в этом, но я искренне пытаюсь представить, и мне кажется, что я немного но могу…заглянуть в ту часть твоей души, которую ты от меня все это время скрывала.

Он гладит ее пальцы, держит уверенно, чтобы она не попыталась снова дернуть себя за волосы, и когда она произносит первые слова, о собственной грязи, он совершенно не ожидает, что она попытается встать и вырваться из объятий, и он сам, раздираемый сомнениями в такой сложный момент, ловит ее за запястья, подскакивает следом, обхватывает за талию, и успокаивающими поглаживаниями по спине, бормочет:

— Представь, что помимо нас и этой комнаты больше нет никакого другого мира. И ничего абсолютно не случится, если ты мне расскажешь, — бормочет в надежде что она откроется перед ним, не побоится, гладит снова шрамы на руках, прикосновениями даря еще немного исцеления, чтобы шрамы побелели, словно им уже много лет.

Он пока только учится — лечить. Но он так отчаянно хочет вылечить ее душу, что решает начать хотя бы с этих порезов.

— Представь, что мы с тобой застыли в вечности, и нет ничего больше. Только мы.

И Лира начинает свой тяжелый рассказ, заставляя его каждой клеточкой тела прочувствовать то, что испытала она, но прочувствовать — лишь в малой степени, потому-что там, в своих кошмарах она всегда остается с этим ужасом и насилием один на один. Он слегка сжимает свои пальцы на ее плечах, как будто бы так можно почувствовать и узнать лучше и больше.

“Пожалуйста, не храни это все в одиночку, пожалуйста, позволь разделить это с тобой”. — ловит ее ответный взгляд, полный боли, дарит успокаивающий поцелуй в лоб.

— Ты мне никогда не будешь отвратительна, моя милая Лира, — он зарывается носом в ее волосы, сглатывает быстро, чтобы унять собственные нахлынувшие чувства, — Тебе много лет запрещали быть счастливой. Тебе столько невыносимых лет запрещали быть собой, быть полноценной и чувствующей саму себя…то, как ты это чувствуешь, то что ты рассказываешь — это правда ужасно, это невыносимо больно, и я понимаю, что сейчас не тот момент, когда нужно напоминать о твоей внутренней силе, хотя она есть, и этим рассказом ты только подтверждаешь факт того, что ты просто невероятно сильна и стойка. Но… — он целует ее в макушку, и выдыхает, обнимая за тонкие плечи, — Пожалуйста, будь сейчас слабой. Ты столько терпела одна, столько несла на своих плечах, сдерживалась, чтобы не оттолкнуть меня, но ты меня не оттолкнешь. Ты никогда не будешь мне противна, и я никогда не буду смотреть на тебя с мыслью, что с тобой делали подобные грязные вещи — если хочешь, я просто отправлю Нигредо их всех разорвать, и твоего хозяина тоже, разорвать на кусочки, — голос его дрожит и срывается, а Нигредо внутри скалится и облизывается, готовый исполнять приказ и Юпитер и сам пугается своего голоса, который произносит с мягкостью и уверенностью подобные слова, но Лира уже видела эту его суть, она знает, что он будет защищать ее всеми способами.

Поэтому он продолжает, убирая одну руку с ее волос и осторожно прикасаясь к ее шее, когда Лира начинает от волнения задыхаться, — Тс-с, старайся дышать равномерно, сначала вдох, потом счет до четырех про себя, затем выдох, снова счет до четырех, и вдох… давай я буду считать, а ты будешь дышать, — и он ловит ее ладонь, когда она сама трогает свою шею, пытаясь таким способом, возможно, дать себе больше воздуха, и переплетает ее пальцы со своими, — Будь сейчас настолько слабой, насколько тебе это нужно. Ты имеешь право и на слабость и…на смерть тоже. Но возможно я эгоистично скажу, что не хочу чтоб ты умирала, поэтому спрошу по-другому. Что я могу сделать для тебя в настоящем, чтобы твое желание жить пересилило желание смерти? Чтобы ты захотела жить, буквально назло всем тем, кто тебя мучал?.. Или не назло, а просто, потому-что… — теряется в словах, не знает, как сформулировать, но очень надеется, что сможет этими словами сделать хоть что-то.

Самую малость для ее сердца, которое кажется израненным и ослабевшим, но все также бьющимся. Вопреки.

Отредактировано Юпитер Тома (2024-07-25 16:25:19)

Подпись автора

Для возникшего в результате взрыва профиля не существует «завтра»

Как будто бы вся жизнь, все эмоции и весь тот блеск серебра вышел из запястий Лиры вместе с кровью, не оставив в ее голове ни намека на то, какой она была прежде. Словно бы и правда от его Лиры ничего не осталось, и даже не смотря на то, что сердце ее продолжило биться, сама она все-таки умерла, и когда она таким бесцветным голосом, — белее белого, — произносит столь строгие и жестокие по отношению к себе слова про саморазрушение, Юпитер вздрагивает — сколько в этом оглушающей, жесткой взрослости, которая явно не должна быть у такой юной, хрупкой девушки. И он отвечает ей — мягко, но как взрослой, — Я могу понять, как тот, кто сам борется с вредной привычкой и стремится ею компенсировать… — собираясь с мыслями, потирает шею, автоматическим жестом, формулирует, второй рукой обнимая Лиру, — И также я понимаю, что вредную привычку нужно заменять на что-то другое, потому-что она лишь временное облегчение, и после нее не становится по-настоящему хорошо. Мне бы так хотелось помочь тебе обрести что-то, что помогало бы по-настоящему тебе справляться со всей твоей болью. И если я могу…если бы ты позволила мне попробовать помочь тебе в этом, потому-что я и правда стараюсь давать тебе все, что только в моих силах, — и он понимает, что сейчас они оба не виноваты. И даже он сам, как бы не хотел обвинить себя в том, что был слеп — казалось, что это было неизбежно, потому-что есть такие потаенные уголки души, в которые даже если захочешь, сразу не пропустишь.

И те слова, которыми он пытается заполнить эту болящую пустоту, кажется и правда воздействуют на Лиру мягким и бережным исцелением — она сжимает его руки в ответ, принимая его поддержку, тянется обнять его в ответ, и он порывисто прижимает ее к себе, и в порыве этом все еще отголоском сквозит дикий страх потерять ее. И ему кажется, что если она сейчас закроется, снова утаит, побоится беспокоить его сверх меры, как это скорее всего может быть, то нечто страшное снова произойдет — не сейчас, а может потом, когда его не окажется рядом.

Холодком по телу Юпитер понимает, что более всего сейчас боится, что Лира скажет, что с ней все в порядке, потому-что будет знать, что это ложь.

И она и правда как будто бы готова сейчас так сказать.

— Я готов испачкаться, — он произносит это тихо и уверенно, когда она высказывает робкую просьбу не касаться этой истории, и голос его не дрожит, потому-что в этот момент голос не должен дрожать, и он и правда готов замараться по самые уши, если нужно, если Лире от этого станет лучше, потому-что он знает, что когда так отчаянно просят, более всего хотят, чтобы с ними это разделили, — Если тебе действительно хочется забыть эту историю, — проводит аккуратно по ее щеке, по волосам, ищет молчаливый ответ в ее взгляде, — Если действительно нужно, я могу помочь забыть. Но если ты переживаешь обо мне, чтобы не оттолкнуть меня этим, то не стоит. Если нужно, чтоб это отболело хотя бы немного, вот так — прямо сейчас, то пусть болит. Позволь этому болеть и кровоточить там внутри, и спустя какое-то время..если позволить этому обнаружить себя, то должно стать легче. Даже когда кажется, что облегчение может принести только одно, — голос его слегка запинается, когда перед глазами снова встает картинка открытых ран, распускающихся опасными бутонами на тонких Лириных запястьях, — Не бойся, пожалуйста, показать мне то, что не дает тебе возможности жить. Не дает возможности дышать полноценно…

Если бездонная, пожирающая ее бездна станет болеть чуть меньше, он готов разделить с ней эту боль, принять удар на себя, подставить свои руки под острые клыки скалящейся и кусающей до крови темноты, которую скрывает в себе обожженная о грязь чужих властных рук, хрупкая, как оказалось, практически не заживающая

его Лира.

Которая сейчас столь потерянно на него смотрит, прижимаясь к нему, и на попытку помочь выровнять дыхание сначала реагирует настороженно, инстинктивно, — она сейчас вся словно одна сплошная открытая рана, — но затем он ощущает больше уверенности в ее тонких пальцах, когда она отвечает на прикосновения, доверяется этой помощи, и на простой счет вслух спустя какое-то время дышит гораздо спокойнее.

Юпитер с тоской думает о том, что слишком хорошо знает, что такое паническая атака, и как тяжело переживать ее в одиночку — когда кажется, что ты так в одиночестве и умрешь, задохнешься, в какой-то момент при очередном вдохе грудная клетка с хрустом сломается ребрами внутрь.

Поэтому когда он ощущает, как под его руками тело Лиры расслабляется, и паническая атака разжимает свои тиски, он облегченно делает рваный вздох, гладит по рукам, плечам, осторожно, помогая мышцам окончательно расслабиться, и когда девушка делает робкую попытку отстраниться, он все равно ее поддерживает, чтобы она не упала, и они так и продолжают стоять — он держит ее за талию одной рукой, а другой гладит по волосам, продолжая медленно распутывать спутанные пряди. Как будто бы это поможет распутать и сами мысли — упорядочить, разобрать на менее болезненные составляющие, постараться разобраться во всем вместе, разложить боль на части.

И голос ее вроде и правда слегка оживляется, и Лира говорит ему про то, что хочет сделать вид, что ничего не было, и он прислушивается к ее голосу, — Да, конечно, давай я принесу пирожные сам, или можем сходить на кухню и заварить вместе чай? — и в голосе его сквозит горечь готовности пойти на любые Лирины условия, лишь бы она была в порядке, но и он сам, и Нигредо, замерший в ожидании в его голове, знают прекрасно — звенящее оживление ее голоса определенно не может быть сигналом о том, что “все стало хорошо”.

Юпитер знает, что так звенеть голос может, когда грядет сильнейший нервный срыв, поэтому старается говорить размереннее, осторожнее, стараясь всем собой создать атмосферу полнейшего спокойствия, насколько это возможно. Но при этом понимает, что если Лире нужно будет выговорить, выреветь, отболеть еще что-то — он сделает все, чтобы ей было максимально комфортно сделать это сейчас.

— Тебе абсолютно не за что извиняться, — он слегка отстраняется, чтобы заглянуть в ее серые глаза, возможно, уловить там то, что она от него прячет, или может найти крупицу желания жить дальше, — Ты делаешь так, как велит тебе сердце, но ему сейчас очень тяжело, и все это время было очень тяжело. И я понимаю, что ты не можешь обещать — это не то, что я могу от тебя потребовать, и это не та форма, не та гарантия того, что с тобой все будет в порядке, потому-что нужен другой способ… пойдем потихоньку в сторону кухни, — и он, увереннее подхватывая ее за талию, медленно направляет к выходу из комнаты, чтобы она чуть чуть отвлеклась на движение, да и чтобы просто посадить ее на кухне на мягкие сидения за столом, — И мне невероятно важно слышать о том, что я занимаю такое место в твоей жизни. Потому-что это взаимное чувство, моя милая Лира. Мне хочется участвовать в твоей жизни, радоваться твоим победам, помогать тебе в самые обычные дни, быть рядом в трудностях и защищать от них, проводить с тобой время, наслаждаться мелочами вместе. И я буду в порядке если в порядке будешь ты в том числе. Но позаботиться в первую очередь мы должны о тебе. Потому-что сейчас важна именно ты, — дойдя до коридора, он останавливается, потому-что здесь он поставил на пол пакет с тортом и упаковкой чая, и он, быстро поднимая его, так и замирает, чтобы Лира продолжила говорить.

И она говорит, и слова льются белой рекой, разливаются прямо в сердце, в душу, которой не нашлось места на Аркхейме, но которая есть у него — иномирца, и которая определенно есть у самой Лиры.

И последние слова заставляют его прикрыть глаза, сделать глубокий вдох, снова поставить угощение на пуфик в коридоре рядом, чтобы обнять Лиру обеими руками, прижать к себе крепко, зашептать в белые волосы, отливающие серебром:
— Я никогда тебя не оставлю, милая моя Лира, слышишь? Даже если для того, чтоб ты жила, потребуется вместе с тобой переживать все то, что тебя терзает изнутри, лишь бы не случилось этого непоправимого, только не закрывайся, пожалуйста, дай мне возможность помочь тебе, потому-что я очень хочу помочь, если надо — шагнуть в эту тьму вместо тебя, потому-что я безумно сильно боюсь тебя потерять.

Целует в лоб, перебирает нервно волосы, спустя еще один вдох произносит тихо и отчаянно:
— Потому-что я тоже очень сильно тебя люблю.

Отредактировано Юпитер Тома (2024-07-30 00:27:08)

Подпись автора

Для возникшего в результате взрыва профиля не существует «завтра»

В собственной груди сердце отдается сбивчивым, неритмичным стуком, и ему кажется, что он тоже хотел бы вот так привалиться к стене, выдыхая от накативших чувств, но одновременно он чувствует потребность — почти что острую, такую живую, — крепче прижать Лиру к себе и не отпускать еще очень долго — просто чтобы сильнее прочувствовать этот момент, ощутить на своей спине ее подрагивающие руки, чтобы быть увереным, что если они сейчас расцепят объятия, то Лира никуда не денется — вот она, заплаканная, тревожная, но счастливая.

И он тоже счастливый, просто потому-что она сейчас рядом, и она в порядке.

— Как будто бы здесь, в этой прихожей начинается что-то новое для нас, не так ли? — когда они отстраняются, он смотрит на нее внимательно, хочет запечатлеть в памяти этот момент признания, ее взгляд, ее радость, и гладит рукой по волосам, проводит по щекам, вспоминает ее в тот момент, когда увидел первый раз, там в лесу, и даже подумать не мог, что все может привести вот к этому, — Я хочу, чтобы эта глава нашей жизни была общей, и мы старались вместе. Потому-что сейчас мы определенно можем стараться ради нас двоих, ведь так? — сердце немного успокаивается, и ему кажется, что в этой тишине, среди коридорного эха он может слышать робкое звучание сердца Лиры.

Хрупкое, доверяющее, вверяющееся полностью в его руки — и он принимает это доверие с безграничной благодарностью и заботой.

— И какими бы ни были наши дни, хорошими или печальными, наполненными тревогой или умиротворением, я буду рад любым дням с тобой. Я буду любить тебя, даже если ты будешь не в порядке, потому-что ты важна мне любой. И беречь я тебя хочу любую — я видел и светлые и темные стороны твоей души, и как видишь, — он пожимает плечами, словно хочет скинуть с них всю тяжесть предшествующих этому признанию горьких минут, — Я с тобой здесь.

Он пока что старается радоваться ее настрою тихо, словно слегка неуверенно,потому-что не может перестать переживать насчет того, что все это еще не прожилось до конца, не отболело самой сильной своей отчаянной болью, и просто затихло, затаилось до поры до времени, но Лира сейчас выглядит такой взрослой и серьезной, что-то меняется в ее взгляде, словах, жестах — в том, как она одним движением убирает всю кровь из ванной, и он, подхватывая ее, когда она прислоняется к дверному косяку, выдыхает также серьезно:
— То, что сегодня с тобой случилось явно не входит в разряд тех событий или поступков, которые могли бы меня от тебя оттолкнуть, — и придерживая ее за талию, другой рукой мягко вытирая слезы с ее глаз, добавляет, — Не думаю что есть что-то, что меня вообще может от тебя оттолкнуть. Поэтому… — бережно формулирует мысли, чтобы одновременно и дать понять, что он всегда готов вернуться к тем обсуждениям, и при этом поддержать ее настрой, быть рядом в любых ее желаниях, и если Лира хочет продолжить этот день иначе, — не откатывать события мучительно для нее назад, терзая расспросами, которых она не желает, — Ориентируйся на свои ощущения. Я их приму — любые, и постараюсь сберечь.

И он ловит старательно каждым своим уже ответным жестом и взглядом ее эмоциональный подъем, поддерживает ее улыбку, провожая до кухни, готовый подхватить снова в любой момент:
— Конечно, давай сделаем чай и порежем торт, — он хочет добавить что-то непринужденное, про вкус торта или то как он выбирал для нее чай, надеясь, что угадал со вкусом, но вместо этого просто обхватывает ее за талию чуть увереннее, ведя на кухню, второй рукой снова поднимает купленное в магазинах, ступает неторопливо, — Представим, что и правда нет никакого другого мира за стенами этого дома. Будем говорить обо всем или молчать — как захочется.

С ее тонких запястий исчезают шрамы, — она даже не представляет, насколько она сильная во всех смыслах, — и кажется что и правда ничего не было, и можно просто заварить чай и продолжить этот день, но взгляд ее натыкается на ножи, и Юпитер цепенеет следом за ней — любая, абсолютно любая деталь может выдать изнанку этого дня, который только кажется таким, словно в нем ничего не произошло.

Все произошло там, с другой стороны обманчиво чистой ванной комнаты, обманчиво незапятнанного ее платья и его бежевой рубашки — можно сколько угодно отстирывать ткань, но пятна въедаются в душу, и кажется, что даже магией их стереть невозможно.

Подходя к Лире и помогая достать ей две чашки с полок повыше, держит их в руках, спрашивая в ответ мимоходом, — Их нужно сполоснуть или не обязательно? — ему хочется показать Лире, что она хозяйка в этой квартире, и может это ощущение отвлечет ее, позволит почувствовать себя уверенней? — Тебе не нужно стараться ради меня сверх меры, милая Лира. В конце концов, отношения…как это обычно бывает… — тут он запинается, поднимает брови сам слегка удивленный тем, как просто это произнес, но не смущается и не отводит взгляд, а смотрит в серые девичьи глаза, ставит чашки на стол, — Это то, над чем работают оба, и может это немного тебя успокоит, по крайней мере, мне бы и правда очень хотелось бы, но это всегда — процесс, не статика. Потому-что развиваются и меняются оба, что-то дают друг другу, это неизбежно…но чаще всего, если все складывается гармонично и на доверии, то не требуется каких-то особых усилий, ведь это не должно быть превозмоганием, как думаешь? — чашки остаются на столе, и он снова подходит к ней, чтобы помочь, встает рядом, — Поэтому тебе не нужно ничего делать специально. Тебе достаточно просто быть. А то как это должно быть у нормальных людей…знаешь, у всех свое понятие нормальности. И любовь — она у всех разная, нет единого критерия. Я понимаю, что ты имеешь ввиду под этими словами, но я думаю, что мы будем искать понимание нашей нормальности вместе, — и рукой он осторожно проводит по ее волосам, заправляя прядку за ее ухо. Думает о том, случайно, что хотел бы подарить ей красивые сережки.

Но замечая ее поникший голос, полный тоски словно бы от того, что она не знает, как дальше себя вести, Юпитер следит за направлением ее взгляда — к держателю для ножей.

— Не подпущу, — он отвечает тихо и коротко, обходя Лиру со стороны, аккуратно уводя ее на шаг в сторону, чтобы убрать держатель для ножей за дверцу одного из навесных шкафчиков. Совсем из квартиры вынести он их, к сожалению, не сможет, но сейчас главное, чтоб они просто не попадались Лире на глаза, и у нее не было поводов даже думать о развитии событий в эту сторону, — И буду тщательно следить за этим, так что здесь можешь расслабиться, — и берет девушку за плечи, смотря ей прямо в глаза, словно желая отыскать своим взглядом каждую тяжелую мысль, обнаружить и обезоружить.

И пока он спешно раздумывает, внешне ничем не выдавая своих метаний, чем же сейчас отвлечь Лиру — усадить ее за стол, а самому нарезать торт и заварить чай, либо же наоборот, предоставить ей возможность включиться в подготовку стола, как беловолосая внезапно, замявшись, заставляет его отвлечься от своих попыток принять правильное решение, и он осторожно гладит ее по плечу, сам прислоняется к столу, произносит, нисколько не торопя, — Что такое? Я готов выслушать любую твою просьбу или вопрос, — и замолкает, давая ей возможность решиться озвучить то, что ей так важно в любом удобном для нее темпе. Он же спокойно и заинтересованно ждет, убирая свои ладони с ее плеч тогда, когда она словно в неком напряжении складывает свои руки на груди, чтобы затем произнести — словно шагнуть в бездну с закрытыми глазами.

И он едва ли не ахает, вскидывая брови вверх, потому-что и правда не ожидает такой просьбы, но быстро приходит в себя, улыбается мягко, притягивая девушку к себе и снова обнимая.
— Конечно могу, если тебе так будет спокойнее и если тебе будет комфортно от моего присутствия ночью в твоей квартире. Буду охранять твой сон от всяческих кошмаров, и следить, чтобы ты крепко спала, — и хаари правда хочет показать, что для него в этом нет абсолютно ничего сверхъестественного, потому-что что он любит ее и ему хочется о ней позаботиться, и какая-то мысль внезапно приходит ему в голову, чутким осознанием, словно он должен обязательно это добавить — тем более что это и правда не будет лишним, и он отстраняется и смотрит слегка лукаво, — Может тогда сделаем ужин на вечер? Торт, конечно, без сомнения очень вкусный, но признаюсь, одним сладким сыт не будешь, а так как в готовке я вообще не силен, то вынужден попросить у тебя помощи в этом деле, — и даже немного вздыхает, отстраняясь и осматривая кухонный гарнитур и холодильник, вспоминая, чем обычно заканчиваются его попытки на этом поприще, — Может, мы могли бы приготовить что-то вместе? После того, как попьем чай с тортом?

Он не знает, правильно ли он сделал — не стал акцентировать внимание на смущении сейчас, а сместил обсуждение в сторону того, как они дальше могут провести этот день, но ему кажется, что это должно быть неплохим вариантом. Сейчас ему хочется оградить Лиру от излишних переживаний, и сфокусировать ее внимание на чем-то приятном, уводя в сторону от мыслей, где она бы испытывала неловкость от того, что высказала просьбу, которая по ее мнению может его обязать — и он постарался для начала показать, что это его нисколько не обязывает.

Постарался дать понять, что ее просьба нормальна и естественна, потому-что они друг другу близки.

И так же мягко отстраняясь, он принимается развязывать тесемку на коробке с ягодным тортом, который при открытии начинает источать сладкий кондитерский аромат, а затем открывает крафт-пакет с чаем, и на кухне к ягодному аромату примешивается фруктовый.

— Его надо заварить, у тебя есть заварочный чайник?

Подпись автора

Для возникшего в результате взрыва профиля не существует «завтра»

Лира шутливо ворчит, что он не успел увидеть всего, что в теории, — в ее предположении, — может его оттолкнуть, и он так же шутливо усмехается в ответ, показывая, что ничуть не боится узнать больше.

За двадцать семь лет жизни на родной планете в ином мире, за восемь лет экспедиции по отнюдь не дружелюбным мирам, за десять лет борьбы со своими демонами, которые трансформировались в нечто с длинными черными ушами и когтями, пронзительным оранжевым взглядом и хищным, всегда голодным до чужого мрака оскалом, — разве после этого Юпитер может бояться того, что ему преподнесет любимое существо?

— Ты можешь не бояться мне показать. Не обязательно сейчас — тогда, когда будешь сама готова, — и мельком окидывает взглядом прихожую в Лириной квартирке, которую он и правда сейчас готов превратить в Белоснежное королевство — мир, куда никогда не проникнет чужое зло, куда нет дороги никому, кроме них двоих, и где она всегда будет в безопасности.

И Лира там определенно — королева, в белом платье, прекрасная и ослепительная в своем сиянии, согревающая и украшающая его мир одним фактом того, что она есть.

В этом королевстве — вместе с ним.

И когда они, уже будучи на кухне, продолжают разговор, который подобно им самим, словно плавно перетекает в своем русле от чего-то тяжелого, но уже прошедшего, к чему-то не менее значимому, но будущему, и от того не менее тревожащему израненую Лирину душу, Юпитер, параллельно занимаясь чашками, внимательно старается выхватить каждую ее настороженную эмоцию, каждую заминочку и паузу, и когда она продолжает рассуждать о значимости в мире, мягко добавляет от себя, стараясь снять эту тяжесть с ее груди прямо сейчас, в моменте:
— Это звучит необычно и волшебно. А ты представляла, какая это именно роль? Кем бы ты хотела быть? — и представляя что-то свое, словно бы давно забытое и ушедшее, то, где он в своей Вселенной тоже занимал какое-то особое положение, продолжает, осторожно отставляя это в сторону в своих мыслях, что наверняка отразилось на его лице, — Даже гостья может занимать важную и значимую роль в этом мире, — задумчиво рассуждает он, поглаживая Лиру за хрупкие плечи, — Ведь значимая роль может быть не обязательно про нечто общественное, не так ли? — добавляет тихонько, согласно кивает на слова девушки о том, что чашки лучше помыть, включает кран и настраивает воду, — Ты занимаешь важную и значимую роль в моей жизни. Точно так же и я думаю, что мне вот не обязательно занимать значимое положение в обществе, хоть роль научного сотрудника и дает свои преимущества. Но быть важным для тебя — гораздо ценнее. И я это ни на что не променяю.

Вымытые чашки отправляются на стол, и Юпитер, продолжая рассуждать об отношениях, тщательно отслеживает реакцию Лиры на свои слова, отмечая, что его слова звучат для нее…ново? Понимает внезапно, что никто до этого с ней ни о чем подобном, наверное, и не говорил. И когда Лира начинает рассуждать ответно, он с глухой тоской, отдающейся о внутренности собственной грудной клетки, убеждается в том, что так оно и есть — и его тоска со звоном разбивается о ее стеклянный, пустой взгляд.

Мгновение звенящей тишины, в котором он собирает себя по частям, по осколкам, и аккуратными, нежными жестами, прикосновениями к беловолосой возвращает ее в реальность. Ту, где она сейчас —  с ним. И ей ничего не угрожает.

— Отношения бывают разные, Лира, — поправляя ее волосы, он словно бы оживляет ее, и из ее взгляда исчезает отрешенность, служащая, как он может быть уверен, самозащитой от всего того ужаса, что обволакивал ее неизменно на протяжении многих и многих лет, — Конечно, многие из них носят деструктивный характер, и модель поведения в них отличается от тех, которые принято считать за эталон “здоровых” отношений. Но мне бы хотелось, чтобы мы опирались с тобой именно на те, что считаются здоровыми, несущими в себе исключительно свет и развитие. Это может быть непросто, я не могу не признать, — и проводя рукой по ее щеке, обнадеживающе улыбается, — Спасибо, что говоришь мне об этом. Мне важно это слышать, потому-что я считаю это своеобразным проявлением заботы в свой адрес. Я верю, что ты хочешь, чтобы у нас все было хорошо, и я чувствую аналогичную потребность. И именно потому, что мое желание искреннее — и не менее сильное, чем твое, я признаю и готовлюсь к тому, что в какие-то моменты нам может быть не просто.

Пока он рассуждает, то аккуратно проводит по Лириным волосам, расчесывая пятерней оставшиеся спутанные пряди, словно хочет разобраться в спутанных мыслях беловолосой.
— Я слишком хорошо знаю, что просто в отношениях не бывает, поэтому хочу предупредить твои возможные переживания, если вдруг ты думаешь, что я ожидаю исключительно чего-то…простого и беспроблемного, — произносит он неторопливо, тщательно подбирая слова, чтобы при этом Лира не подумала в том ключе, что он воспринимает их отношения как нечто, приносящее с собой исключительно тяжесть, — И одновременно это не должно для тебя значить то, что я словно бы буду терпеть сложности только ради каких-то светлых моментов с тобой, которых неизменно много, и которые радуют мое сердце. Вовсе нет.

И приобнимая Лиру, заглядывая ей в глаза, он старается бережно донести до нее смысл того, что он имеет ввиду, и вселить в нее уверенность в том, что его слова являются не просто минутной слабостью или чем-то, брошенным в сердцах и необдуманно:
— Для меня чувства и отношения всегда были неразрывно связаны с процессами, которые не бывают однозначно плохими или хорошими, и я никогда даже и не думал воспринимать это как исключительный оазис, в котором только тепло и мягко. Это как и в жизни, когда ты любишь мир вокруг вместе с его знойными днями и грозовыми штормами, с тропическими ливнями и уютными снегопадами. Это все — проявление одного и того же. Так и с человеком — ты любишь в нем все. И грозы, и ураганы, и палящее солнце. Поэтому, — бережно обнимая ее за плечи, он заканчивает мысль, — Тебе не нужно себя переделывать. Я тебя уже люблю.

И наблюдая за Лириным настроением, ему кажется что у него получается донести мысль, потому-что пусть маленькими шажками, но она постепенно ему открывается. Чего только стоит ее просьба относительно ножей, которую она высказывает так открыто, а ведь до этого наверное и не решилась бы, и держала в себе, осторожничала  — и он с готовностью уводит ее от этих ножей, закрывает, убирает ножи далеко в сторону, чтоб не мозолили глаз, и на какое-то время оставляет только один, тот, которым нужно нарезать торт.

И следующая ее просьба, которая поначалу и правда несколько удивляет его — и то лишь потому, что оказывается для него неожиданной в этот момент, но он старается свести этот момент к минимуму тревожности для своей спутницы, и она и правда переводит все свое внимание на готовку, рассуждая о доставке, пока Юпитер замаскировать облегченный выдох, — получилось, — под раздумья о доставке еды, и параллельно успеть в мгновения близости Лиры подумать о том, как же комфортно и правильно он себя чувствует, когда она вот так — рядом с ним, буднично кладет ему подбородок на плечо, заглядывает в глаза с любопытством, и кажется, что так и должно быть, что к этому все и шло.
— Ночные кошмары?.. — тихо спрашивает он, замирая с упаковкой от чая в руках, — Я понимаю, да. Конечно, я не могу рассчитывать, что со мною их не будет, но я хотя бы буду рядом, чтобы тебя успокоить…и возможно после этого ты будешь спать спокойнее, — конечно, он не может сразу решить все ее проблемы и избавить ото всех тревог. Это вопрос не одной ночи, и тут Юпитер и правда готов в какие-то моменты сталкиваться с чем-то большим, чем он, готовиться лучше и встречаться с этим еще раз, но именно сейчас он старается настроить и Лиру на то, что да — может быть еще очень долго не просто, но это определенно не повод переставать верить. И в себя, и в друг друга.

И встречаясь с ее обеспокоенным взглядом, поднимает обезоруживающе руки и мягко улыбается в ответ:
— О, не переживай! Рыба и салат это отличный вариант, и если ты хочешь сегодня полноценно отдохнуть, тогда, наверное, мы вообще можем не заморачиваться с готовкой и сразу что-то заказать? А потренировать свои кулинарные навыки сможем в другой день? — наклоняет голову, легонько усмехается, и принимается за сервировку стола, надеясь что такими простыми словами смог донести до беловолосой факт того, что у них впереди еще очень много вот таких дней, которые они будут проводить вместе.

И тем не менее, после всего того, что случилось вот буквально недавно, Юпитер не может отделаться от назойливой мысли, что что-то все равно не так — не может все поменяться так резко, и мысли — травмирующие, деструктивные, опасные для самой себя, вот так просто от одних его слов, пусть и правильных, хороших — вот так запросто стереться без следа.

Следы определенно остались, и Юпитер, слишком уж буднично расставляя чашки и наблюдая как девушка заваривает чай, сообщая, что нужно подождать и что она в целом-то не особо заморачивается с готовкой, — и во всем этом чувствуется некоторое напряжение, и ему самому кажется странным, даже когда он искренне улыбается и отвечает ей заветное “Я тоже с тобой счастлив”, ловя ее полный нежности взгляд, — словно они слишком уж резко переменили тему. Слишком быстро изничтожили мрак и утонули в свете, не переработав как следует, не переварив.

Поэтому он и настаивал в некотором роде, спрашивал и уточнял — в своей готовности выслушать, разобраться и окунуться в нечто темное он видел и терапевтический эффект, который должен был быть логичным и плавным переходом в спасительное спокойствие.

Поэтому на ее особую просьбу реагирует будучи уже готовым.

Что-то еще было, оставалось, не давало покоя им обоим.

И встречаясь с ее страхом в глазах, понимая, что сейчас в эти секунды она может бояться, и он позволит ей бояться, потому-что ей это буквально необходимо, он выслушивает ее странную, иррациональную, отчаянно-доверительную, похожую на открытую рану — просьбу.

Распахивает глаза в немом изумлении — его Лира все еще умеет удивлять.

Делает глубокий вдох и выдох, пропуская эту просьбу через себя. Понимая и принимая. Замирает, прислушиваясь к собственным ощущениям. К ощущениям правильности высказанной Лирой просьбы.

Медленно кивает.

— Я понимаю, почему еще ты хочешь, чтобы тебе было больно именно от меня, — берет ее за руку и неторопливо притягивает  себе, проводя рукой по волосам и осторожно убирая волосы в сторону. Так, чтобы была видна оголенная шея, — Тебе кажется, что ты сама даешь мне одновременно и теплые, и болезненные ощущения, в то время как я тебе — исключительно тепло.

Проводит мягко по тонкой коже на ее шее, и в жесте этом нет ни грамма эротики или скрытого желания нанести вред, а лишь осознание того, что просьба его спутницы закономерна и логична.

— Это нисколько не глупо, моя милая Лира. Если бы ты только знала, насколько разумно ты звучишь в своем робком рассуждении, и это только лишний повод восхититься тобою. И когда я говорил, что сделаю для тебя все возможное — я действительно подразумевал все возможное. И даже это. И зная и понимая, что тебе станет легче, я выполню твою просьбу, потому-что это будет значить многое для нас обоих.

Наклоняясь к ее шее, он сначала оставляет на ней сдержанный поцелуй, а затем впивается в тонкую, почти прозрачную кожу клыками, прокусывая до крови верхние слои.

Это соблюдение баланса, милая Лира. Спасительное и необходимое.
Я понимаю.

Отредактировано Юпитер Тома (2024-08-28 23:34:56)

Подпись автора

Для возникшего в результате взрыва профиля не существует «завтра»