– Ты когда-нибудь занимался подобным?

Сцепленные в замок руки, острые, выдающиеся сквозь тонкую ткань рубахи локти – слегка выпирающие за край аккуратно сплетённого из ветвей стола. Убранство местных хале – будь то жилые, общественные, принадлежащие гостям или самому вождю – не отличалось особыми изысками, не несло в себе ни капли претенциозности и намерения очаровать, впечатлить, вообще вызвать какие-либо эмоции. Равно как внешний вид родившегося на острове юноши, с вышколенно прямой осанкой, в безупречно чистом и выглаженном, но ничем не выдающемся костюме, приобретённом на «Мезоне» пару или тройку лет назад. Вечно растрёпанные пряди и самые простые очки, отсутствие дорогих украшений так и вовсе довершали совершенно невзрачный вид, сроднившись с кое-где изъеденным солью полом, по которому океанский бриз гонял заброшенный украдкой сквозь окна золотисто-светлый, почти молочно-белый песок.

На экране установленного на столе планшета Коннор снял паяльные очки, перестав оглашать хижину режущими слух и металл звуками, вытер со лба пот, добавляя к нему чернильные разводы, и пожал плечами:

– Спасать китов-людоедов? Не, брат, при всей моей чистой и мужской любви к тебе я не из этих, как их там…

– ЗООФИЛОВ! – радостно огласил нарисовавшийся в камере Дженкинс и тут же получил смачный шлепок по лбу, выбивший его обратно из кадра вон.

– Зоошизы. Еблан.

– Я не о том, – совершенно спокойно и чуть тоскливо произнёс Лани, выглядывая за окнами что-то на невидимой линии, где небо растворялось в море, стремясь утонуть в его объятиях.

«Вот бы тоже…»

– Колоха, приём! – дархат с запозданием и такой привычной неспешностью перевёл взгляд на девайс, где Райт озабоченно щёлкал пальцами, силясь вернуть его с небес на землю и обратно в разговор. – Так в чём дело? – спросил он уже серьёзнее. – Программу спасения вымирающих видов и аборигенных традиций ты и без нас в состоянии составить. Что ещё?

Как и прежде безмятежное, уподобленное водной глади в безветренный день лицо не переменилось, даже не дрогнуло, надёжно утаивая на дне колющую боль страхов и тревог. Только костяшки стиснутых пальцев – чуть побелели. И тут же вернулись в прежний вид.

– Нет, ничего. Простите, что отнял ваше время. Я…

– Лани, блять. Ещё одно слово, и можешь попрощаться со своим планшетом.

Глаза, не прикрытые, как прежде, цветными стёклами, смотрели так выразительно и насмешливо, что сомнений в определённости намерений и окончательности приговора их обладателя не оставалось в принципе. Кохола с бесшумным выдохом сквозь приоткрытые губы капитулировал.

– Абьюзер.

– А ты трус. А теперь, когда мы пожелали друг другу доброго утра, давай колись.

– Я… Ладно, я не имею ни малейшего представления, с какой стороны подступиться к – сильным мира сего. Само собой, я уже заключал сделки с богатыми и уважаемыми господами, но элитные вина Наньнина – действительно стоящий в их системе ценностей товар, ради которого им было не жаль раскошелиться и даже пойти на некоторые уступки, а тут… Мне совершенно нечего предложить им взамен. Влияние? Деньги? У меня ничего этого нет – в том объёме, который их мог бы привлечь и быть убедительным. Просить помочь по доброте душевной?..

– Вот только нет у них ни доброты, ни… – проворчал сквозь зубы Коннор, глядя куда-то мимо собеседника, но уже через секунду вернул себе прежний – слегка придурковатый и безмерно нахальный – вид. – Я знаю, про что ты. Я ведь столько порогов обил ради нашего общего детища, столько нюхал закрытых перед самым носом дверей. Ну, что я могу сказать? Когда ты гол, как сокол, и всех твоих банковских сбережений хватит, только чтобы прикрыть тощий зад, используй то, что у тебя ещё осталось! Врубай на максималки харизму и обаяние, жонглируй блестящими манерами, добавь каплю наглости, срази наповал своим очарованием – так, чтобы им не хотелось ничего иного, кроме как трепетно внимать и расплываться в лживом обожании! Делай то, что они жаждут, будь гибким и уступчивым, податливым, когда нужно. Играй, ври, удивляй! А ещё – начни с низов, вызнай грязные секреты тех, кто повыше, слушай и запоминай, храни как зеницу ока и в нужный момент – используй. Щёлкни внезапно перед лицом пастью так, чтобы отвалились карманы и челюсти.

– Но я…

– Что? «Не такой»? – только что вдохновленно вещавший парень, сиюминутно меняющийся в лице, теперь смотрел тяжело и мрачно. – А ты точно уверен, что хочешь – в это лезть? Лани, при всём моём уважении, ты мало того, что врёшь как ребёнок, ты – совершенно беззубый. А там – акулы. Намного страшнее, чем те, что гоняли тебя мальком в океане. Тебя съедят и косточкой твоей в зубах поковыряют, запивая сухим белым. Разумеется, отговаривать тебя – не мой профиль, ты большой взрослый дядя и сам знаешь, на что идёшь. Но я хочу, чтобы ты в полной мере осознал реальность происходящего. Ну так что?

Лани ответил не сразу. Рассеянно водил мизинцем по витым изгибам поверхности стола, разглядывал выщербленный край защитной плёнки планшета, прислушивался к дурманящим ароматам тропического острова – цветущих плюмерий и свежевскрытых кокосов – и собственному внутреннему голосу, который отчётливо говорил, что:

– Я в жопе.

– Ты в жопе, – излишне довольно кивнул Коннор, как мать-наседка гордый за дитя, которое в кои-то веки сложило из кубиков правильное слово. И добавил уже мягче: – Рад, что ты понял. Ну а дальше, не серчай…

– Всё в порядке. Это уже моя забота. Спасибо что выслушал и… помог.

Уголок губ предательски дрогнул, выдавая нечаянные смущение и признательность. Странные приятели, странная у них – дружба. Там, где иной не увидит ничего примечательного и хоть сколь-нибудь ценного, Кохола чувствовал на сердце облегчение. Умиротворённость. Когда сталкиваешься со своими страхами лицом к лицу и признаёшь абсолютную безвыходность положения, становится как-то… проще? Понимаешь, что всё и так, как сказали бы эти двое (и никак иначе) – «хуёво», и хуже быть уже не может, а это – какой-никакой фундамент, то самое дно, от которого можно оттолкнуться, чтобы подняться – вверх. И даже если ничего не выйдет, ничего не получится, ну, терять ему по сути и нечего, верно?

– В таком случае бывай, бро. От Джена привет. Он там в туалете застрял. Опять какой-то хернёй в чат по КД спамит… Пойду у него телефон отберу. Не забудь про сувениры!

– Не забуду. Алоха.

– Ага. И тебе того же по тому же месту.

Остаток дня Кохола провёл во внешне праздном блуждании по берегу, внутренне же – всецело в родной стихии, не выпуская из кажущихся здесь неестественно бледными пальцев планшет. Дела радостно сваленной на него приятелями компании требовали столь же регулярного, непреложного внимания и присмотра, что его прежние обязанности княжеского помощника, когда, даже будучи в формальном отпуске, он не мог позволить себе по-настоящему расслабиться и насладиться моментом, упрямо контролируя всё и вся, до чего мог дотянуться через километры и доли световых лет. Финансовые сводки, бухгалтерские отчёты, акты о сверке, заключения о последних проведённых поверках оборудования, продление договоров…

– Почему нашего договора на обслуживание АПС нет в базе?

– Потому что его не существует? – тонкий девичий голос в наушнике – его операционной системы и виртуальной помощницы – хихикнул и запросил секунду уточнить данные на Цирконе, а после чистосердечно огорошил тоном, которым скорее следовало поздравлять с днём рождения: – Они его подделали!

– А зачем они его подделали?.. – со вздохом вселенского смирения вопросил Лани, заранее предугадывая ответ.

– Чрезвычайно большое количество срабатываний автоматической пожарной сигнализации в штаб-квартире привело к чрезмерно большим штрафам, что в свою очередь привело к непроизвольному и чрезмерному самовозгоранию ягодичной области…

– Хорошо, я понял. Спасибо.

– Заключить договор на обслуживание АПС официально?

Мимо звонкими криками, яркими пятнами разноцветных шорт и неподдельным восторгом пронеслась стайка ребятни, гоняя палками по песку старый футбольный мяч – диковинку с материка – настолько изживший себя, что стал двояко вогнутым и почти однотонным. Ощутив первоначальный порыв нарисовать им красивый и новый мячик и ещё столько игрушек, сколько они в состоянии унести, Лани застыл посреди прокладываемого им вдоль побережья пути, провёл носком чёрного ботинка по светлому песку и оробело огляделся, словно сам был ребёнком, потерявшимся посреди шумной улицы или большого магазина. Зачем? Зачем вмешиваться и навязывать собственные представления о счастье, о том, как правильно, когда им – уже хорошо?

В детстве у них – Лани, Каху, Пале и Палимы – даже мяча не было, но был – миллион интереснейших занятий, от сбора самых красивых камней и ракушек со дна морского с неизбывным соревновательным элементом и плетения цветочных венков и кос – на его бесконечно отрастающих волосах до опасных прыжков по скалам и деревьям, а ещё – кто больше достанет кокосов, помогая взрослым, песни и танцы, катание на каноэ, костры и замки из песка… Даже в дождливые ненастные дни можно было развлечь себя тем, что собрать из камней, веток и глины домик для нашедших приют в хижине мелких островных обитателей навроде жуков и ящерок, поучаствовать в плетении узорчатых ковров или – что Лани любил более всего – рисовать и слушать сказки.

С протяжным вдохом солоноватого влажного воздуха, с тёплой улыбкой в одном лишь взгляде озирая сидящих тут и там людей: на помостах и сваях, разложенных на песке широких листьях в тени раскидистых акаций, на огибающих хижины мостках – болтая ногами, сотворяя натруженными ловкими пальцами предметы обихода, плетёную мебель и незамысловатые украшения, очищая кукурузные початки от листьев и нежную плоть моллюсков – от раковин, общаясь и наслаждаясь тёплым солнечным днём, друг другом и своим существованием, Лани прикрыл глаза и впервые опустил сжимающую планшет руку.

– Нет, не стоит. Пусть всё останется, как есть.

О гостях, вернее о госте – единственном и до крайности примечательном – стало известно к обеду. Пепелуали взирал на Лани с широко открытым ртом, ознакомившись с предварительно присланной информацией. Так, будто бы дархат сам призвал подмогу с материка, обратившись напрямую по горячей линии вселенной. Соплеменники же напротив не увидели в этом ничего сверхъестественного: в их мире всё происходило именно так, как и должно было случиться. Намерение, идущее из самого сердца, было высказано, и океан – услышал. Океан всегда внемлет своим детям, обрящим его внутри, и для них сие было незыблемо. Что же почувствовал сам Лани – он промолчал даже самому себе.

К вечеру… Воздух, разморенный дневным жаром, сполна пропитался ароматами цветущей сцеволы и едва распустившейся азистазии, нагретых на солнце булыжников, в тени влажных расщелин у самого побережья взращивающих пышно-зелёный мох, и привкусом лёгкого ожидания. Волны, набегающие на берег, были не столь могучи, сколь пенились шипяще и нетерпеливо, захваченные всеобщим предвкушением – то ли предночного праздника, то ли нежданного визита, а может того, что должно было произойти за ним. Даже молодой по меркам своих сородичей кит поддался дрожащему перезвону музыкальных подвесок на дверях, не столь изящных и филигранных, как в Наньнине, но неизменно отдающих глубиной постукивающих о древесную кору ореховых скорлупок и хрупких раковин, насвистывающих в тон сердцу мельчайшими отверстиями и покачивающимися легко и плавно скреплёнными с ними перьями тропических птиц. Сжимая планшет в длинных пальцах у самого бедра, дархат неспешно и убеждённо бороздил лесной полог, мягко отодвигая свободной рукой широкие листья монстеры, то и дело перемежающейся всполохами лилово-алой кордилины. Дикая тропа к посадочной площадке была давно не хожена; в отличие от просторной дороги до побережья для прибывающих и отбывающих с острова гостей этим природным укрытием пользовались исключительно местные в часы искрящегося восторгом любопытства к новоявленным посетителям, однако… быть может, в связи с всё обостряющейся ситуацией между жителями большой земли и аборигенами последние становились неуловимо холоднее к тем, кто так и не смог принять их обычаи и важнейший из законов: быть не хозяином, но гостем в чужом доме. Даже звонкого детского шёпотка было не слыхать на подступах к садящемуся флайту, что Лани и сам отметил, прибыв ранее: несмотря на радушные улыбки и неизбывно тёплый приём, они – боятся. Дети и старики, храбрые и неуёмные, страшатся, подобно некогда запертому в тёмной грязной клетке «ханю», – всякого, кто ступит на их землю, будь он со сколь угодно благими намерениями. И страх ледяными узорами на стекле степенно сковывает прежде открытое всякому сердце.

Он ведь и сам был таким.

Влекомый раздумьями, Лани едва не пропустил, как установилась в воздухе звенящая тишина от замерших лопастей летательного устройства. Порывисто прижавшись спиной к стволу ближайшего дерева, надёжно укрывшего дархата от Пепе и его показавшегося из флайта собеседника, Кохола не смотрел – слушал, как умеют слушать лишь киты. Тембр, высоту, переливы интонаций незнакомого голоса. Размеренность шагов. Чуждость ощущений. Даже его престранные друзья смотрелись бы на острове уместнее, чем этот человек… Существо. Не потому что иной расы, но потому что само его естество, дух – были нечто чужеродными миру, в котором издавна обретались Кохола, миру, в котором его первейшее воплощение – пустой звук обточенной океаном флейты, развеянная ветром россыпь лепестков. Зачем? Зачем он здесь?

Опустив перед лицом ветвь нежно-розовых цветов, левиафан проводил уже растворяющуюся на горизонте холма спину подёрнутым предутренним туманом взглядом, отрешённо смолчал на вопрос Пепе, только сейчас приметившего возвращённого «ханю», и двинулся своей дорогой. Прямиком к хале-теле.

– Ина ʻаʻоле ʻое манаʻо, наʻу но е камаʻилио,* – обронил он каплями дождя, едва отодвинув узорчатую занавеску, струящуюся по руке десятками искусно сплетённых нитей.

Каху без промедления кивнул, Пале – ответил ему напряжённым молчанием. Кахуна-о-ка-маке – пожилую шаманку – и вовсе мало волновало происходящее в хижине, как, впрочем, и всегда. Мир живых для неё был лишь одним из многих миров, для коих она являлась проводником, а потому сейчас женщина виделась всецело занятой развешиванием вдоль стен связок иссушенных растений, должных умиротворить духов, кои тоже возжелают принять участие в вечернем празднике.

– Махало,* – одними губами означил кит и углубился в свой планшет, проводя положенное приходу гостя ожидание в отрешённых касаниях экранной поверхности стилусом, будто бездумно чертя палкой по водной глади, пока в приглушённом свете сами собой вырисовывались фигуры…

«Лани Кохола».

Он поднял голову лишь на отзвук имени – бывшего, как и он сам, исконным потомком своего племени, принадлежащего их мировосприятию от и до, но прозвучавшего из уст иноземца к его беззвучному удивлению неожиданно гармонично. Целостно? Бархатисто. Как ощущается тёплая ещё с вечера морская вода по зябкому и прохладному пасмурному утру.

Взгляд выдался долгим. Ответно изучающим. Скользящим береговым ветром по длинным тёмным волосам, вечерними тенями – по бледным и тонким чертам лица. Зажжённая близ высокого мужчины не прекращающей неустанно хлопотать женщиной свеча высветила режущий отблеск серых глаз. Маска? Верно как и у всякого представителя их рода. Но… порой маска могла сказать о много большем, чем – настоящее лицо. Как непроницаемый строгий образ юноши в белой рубашке, отразившийся в этих глазах.

Он не смотрел на демонстрируемый ему планшет. Мельком скользнул взглядом по прижатой к груди шляпе и удерживающей её руке. И снова сосредоточился на лице, опуская собственную ладонь и удерживаемый ею девайс. Его внимание привлёк уголок губ. Улыбаться так, чтобы сей жест остался лишь между двумя? Вышколенный строгими дворцовыми обычаями и наньнинскими слугами, он тоже так – мог.

А потому… отвесив небольшой, идеально отмеренный в своей неспешности поклон с чопорно убранной за спину рукой, однако не опуская лица, по которому пробежала тень зеркальной улыбки, левиафан ответствовал тем же:

– Лани Кохола. К вашим услугам, милорд.

«И всецело в вашей власти, если вы – и в самом деле тот, о ком нашептали звёзды».

Светский обмен любезностями совершенно внезапно прервал Пепелуали, которого, кажется, кое о чём забыли предупредить, пока он провожал гостя…

– Господин Архонт, вы не представляете, как вовремя вы прибыли на остров!

Как на духу юное дарование выложило решительно всё о текущей напряжённой политической ситуации между племенами и доменами, уповая на то, что такой влиятельный человек – демиург! – уж точно сможет с этим что-то сделать рука об руку с их только что возвратившимся из дальних странствий левиафаном. Не в порядках Кохола – всех до единого, от ханю до вождя – было перебивать говоривших, ведь каждый из них был взращен мудрым шаманским учением о том, что не стоит строить плотину против льющихся самих собой слов, но по мере того, как Пепе нёсся в своих излияниях во весь опор и уже начинал хрипеть, лицо Пале, уловившего самую суть и без перевода, становилось лишь мрачнее, а Каху, всё же несколько раз дёрнувшийся в сторону мальчишки, теперь переводил беспомощный взгляд с брата на Лани. И только кахуна-о-ка-маке с её исконной невозмутимостью и морской безмятежностью зажгла последнюю свечу, ничтоже сумняшеся окропила высокопоставленного гостя смоченной в эфирных маслах ветвью магнолии и бесшумно покинула хижину, бросив напоследок на кита невидимый за укрывшими лицо лентами взгляд.

– Большое спасибо, Пепелуали.

Тихое и совершенно безэмоциональное – прозвучавшее в тишине – заставило мальчишку залиться таким стыдом, что Лани сам невольно усовестился столь сухо осаживать бедолагу. Однако же против течения никто из них идти не волен, и сунувшись в реку вброд, не ропщи после, что промок весь скарб.

– Прошу прощения за… – Лани всегда подбирал слова с китовьей неспешностью, будто старательно пробуя каждое из них на вкус. Однако же в этом случае так и не найдя искомого, с бесшумным вздохом замолчал и фразы не продолжил. Только перевёл взгляд за окно, где на изливающемся синевой небе проступали первые и самые яркие крохотные ночные светила. Каху и Пале уже пора быть у костра вслед за шаманкой. Пепе наверняка тоже не откажется принять участие в племенных торжествах. – Мы можем поговорить снаружи. Или в вашем гостевом приюте. Как вам будет удобнее.

Обменявшись взглядами с каждым из братьев, в которых передал всё необходимое и без лишних слов, оставив Пепе терзаться жгучей краснотой щёк, Лани неторопливо прошествовал – почти проплыл в своих неизменно мягких, по-китовьи гибких движениях – мимо гостя, аккуратно приподнял отгораживающую хале-теле от остального острова занавесь, ненавязчиво и спокойно завершая аудиенцию, и чуть повёл головой в сторону побережья, втайне избегая пронзительных серых глаз.

– Расскажете, если сочтёте возможным и допустимым, что думаете на сей счёт и… чем же уважаемого господина Архонта привлёк столь невыдающийся, – нечаянная пауза, за которой набегающими на берег волнами растворяется в незримом песке «остров?», «человек?», – планшет.

________________________
*  «Если вы не возражаете, говорить буду я».
** «Спасибо».

Отредактировано Лани Кохола (2024-09-11 21:28:12)