

Тупая сторона клинков ударяет по рукам. Вильям инстинктивно отдёргивает ладони назад: больно.
Чёрные глаза-жуки со зрачком, который почти съедает радужку, впиваются в лицо оборотня. Не с обидой или гневом. Почти с любовью — Вильям не может скрыть детского восторга от лицезрения диковинного существа, потрясающего своей редкостью, красивым пушистым мехом и ушами с длинными кисточками. Ларс нелюдим, опасен. Замкнут — проницательность читает это в плотном плаще с высоким воротом, в острых, как клинки, глазах. Строгом взгляде, предупреждающем: не трогай! И Вильям всё равно не может злиться — иррациональное чувство вытравливает любую ненависть к этому существу.
Не потому, что Ларса недооценивают.
Напротив. Он внушает ту степень опасности, которую хочет показать. Вильям не сомневается ни капли. В голову не закрадывается даже мысль о возможной беззащитности: оборотень похож на тень, которая в тёмном углу может вспороть тебе глотку. И всё же: и хвосты, и уши приводят в детский восторг, заставляют губы растягиваться в улыбке. Уши кажутся чужими на этом опасном быстром теле. Симбиоз нежности и крови, которым сложно уживаться друг с другом и не выглядеть конкурирующими.
— Очаровательно, — почти поёт Вильям в ответ на реплику Ларса о дальнейших прикосновениях. — Ты как роза, о, незнакомец! Лепестки нежные, но шипы ранят.
И Вильям отходит назад, поднимая руки вверх: с покорностью, с поражением. Говоря всем телом: «Я больше не буду трогать, ступай». Вильям гладит Ларса на прощание. Не руками, а незримо —путами ментальной магии, которые окутывают подобно мягкой перине, внушая удовольствие, спокойствие, почти счастье. Не хотят заглушить бдительность, не стремятся влюбить. Спокойное удовольствие — чувство иррациональное и не привязанное к субъекту. Лишь знойный прилив серотонина в кровь.
Вильям признаётся: ему симпатичен этот оборотень-незнакомец. В отличие от князя Наньнина, который, увы, никакой красотой никогда не сотрёт ту причину, по которой Вильям вообще находится здесь.
Из-за него. В некотором роде.
Толчок в плечо безболезненный, но обидный. Вильям отшатывается в сторону и наблюдает: его металлические наручники рушатся под кромкой льда в пыль. И становится горько: князь влезает туда, куда его не просят. И угрожает.
Улыбка сходит на лицо агрессивным звериным оскалом.
— Частная собственность?! Мы находимся на обрабатываемом кукурузном поле! Внутри…что за это за клуб? Что это за странный вход, фейсконтроль игральными костями? Где владелец, который тыкнет меня мордой в то, что это место принадлежит хоть кому-то на правах частной собственности? Князь, ежели вам хочется пощеголять властью, то вы ВСЕГО ЛИШЬ член аристократической семьи. Мне, разумеется, до Планетарного совета далеко: как до вашей красоты. Но я легионер Коалиции рас. Я имею лицензию на убийство и право взлома любой территории, если это угрожает порядку межпланетарного масштаба. Ах, да, я не представился!
Вильям делает элегантный поклон, театрально отводя правую руку в сторону. Делает лицо до приторности вежливым и любезным, опускает в пол ресницы:
— Вильям Блауз. Власть, господин Цзин, тоже бывает разной. Вам никогда не сковать меня наручниками.
Вильям чувствуют злость человека, сейчас так уязвимого перед ним. Он лишь кажется сильным, но в душе хрупок словно грифель карандаша. Боевой веер может ранить, поджарое тело нанести удар, но Бэйюаня можно легко задеть даже словом. И непонятно, что будет больнее: колкость лезвия или колкость фраз. Словесные игры — у Вильяма самое любимое занятие, от перепалки с князем устоять сложно. Но Хель вступается за Вильяма следом, без спроса, говоря то, что совершенно неуместно:
— Я прошу вас не угрожать этому человеку. Он вошел сюда и покинет это место, не скованный ничем. Это единственная плата, которой я от вас потребую.
Вильям смеётся:
— Приковать меня наручниками можно только в кровати.
Князь уходит, скользят по поверхности влажной земли полы драгоценной мантии. Роан идёт следом. Вильям ловит её взгляд, в котором читает без слов: хочет, чтобы они с Хелем отстали и поговорили. Правда в том, что Вильям разговаривать не хочет.
Не здесь. Не сейчас.
И он скрещивает на груди руки, впиваясь в лицо ростовщика взглядом. Вильям помнит: с какой резвостью князь бросился спасать его, как в темноте «Пасти тигра» горели чужие чёрные глаза — до боли забавно увидеть у кого-то другого родные омуты, видимые лишь в зеркалах. Вильям смотрит на Хеля и гадает: что это было? Что это значит?
Касание к его ладони невесомо: в ответ заставляет сжать собственную руку в кулак. Вильям показывает злость и гнев: сдерживаемые и контролируемые. Играют желваки, дыхание медленно-агрессивное. Хель вжимается в плечо с искренностью кающегося грешника. Говорит то, что ранит в самое сердце. Вильям любит поэзию и с лёгкостью отличает профессионала от любителя. Стихотворение горит иными красками: он знает автора. Автор сейчас перед ним. Гасит с ног до головы ушатом ледяной воды.
Ладонь замирает на спине предвестником утешительного объятия. Гнев не утихает, но сглаживается, будто мерцающий огонь рядом с наледью источника. Пальцы чувствуют холод орудия, которое проталкивают Вильяму в ладонь. Глаза не успевают дотянуться, но определить предмет удаётся наощупь.
— Если не терпится меня заковать, просто попроси, — с нотками юмора говорит Хель.
С нотками юмора Вильям приставляет к его голове пистолет.
— Веселишься, да?
Рука резво разворачивает ростовщика к тёмным лестницам, где скрылись другие. Пинок коленом под зад придаёт чужим тощим ягодицам ускорения.
— Я потом с тобой разберусь, — цедит Вильям, толкая Хеля дулом пистолета в затылок.
Блефует: знает, что в подземелье стрелять нельзя. Но даже собственную безбашенность можно носить как защиту и кольчугу. Никто не знает, на какую глупость способен Вильям в любой момент времени. Это наделяет преступной властью.
Это позволяет быть непредсказуемым перед всеми, кроме собственного голоса.
— Что стоим на распутье? — кричит Вильям, нагоняя Роан, Цзина и Ларса спустя всего пару минут.
Хель по-прежнему под дулом пистолета, материализованные наручники незабранным «подарком» болтаются в ладони. Три разверзнутые пещеры. Моральный выбор.
— Ой, да ладно вам!
Вильям не выбирает долго: его душе это не свойственно. Он точно знает, какой проход ему нужен и с кем он в него отправится.
— Теомагам — дорогу! — по-прежнему звучит уверенная фраза, и Хеля вталкивают в проход новым пинком под зад.
Роан нежно берут за талию, увлекая следом. Ни вперёд, ни назад — рядом. Чтобы уберечь от любой ловушки, суметь скооперироваться быстро. Она дорога. Едва ли сравнится хоть с всеми сокровищами это пещеры, вместе взятыми.
Но любая дорога не выбирается случайно. Вильям знает: проход был выбран с единственной целью. С ним рядом стоял Цзин. Это чувство выворачивало внутренности, будило внутреннего монстра.
Невозможно было пройти,
Не ударив чужое плечо.

Ментальное внушение счастье для Ларса
Средне