Роан чувствует: с этим местом что-то не так. Она провела здесь всего два дня, а кажется, будто целую вечность. Здание пансионата кажется ей знакомым настолько, словно она успела изучить каждый его уголок за многие месяцы.

Утро начинается с похмелья, хотя она даже не помнит, чтобы пила накануне. Боль в висках пульсирует, как жилка на шее у каждого, кто попадается на глаза: Роан голодна, словно не ела давным давно. Она не без труда поднимается с постели, ищет среди своих вещей припрятанный пакет с кровью — но находит лишь опустевшую пластиковую упаковку в засохших бурых разводах. Боль разливается в горле, как расплавленный металл. Каждая новая мысль престраннее предыдущей.

- Возьми-ка себя в руки, детка, - щурится вампирша в зеркале. Собственное лицо кажется ей незнакомым — обескровленное, с горящими от голода глазами. В распахнутой ладони вспыхивает огонек, но обжигает плоть и тут же гаснет. Магия выходит из-под контроля. Собственный разум играет с Атеран злую шутку.

Она оборачивается — как раз вовремя, чтобы заметить тень за дверным порогом. В замочную скважину заглядывает чей-то внимательный взгляд. Но когда Роан открывает дверь, чтобы поймать наглеца, за порогом ее встречает лишь пустота. Слышится болтовня горничных в соседней комнате, но слов оказывается не разобрать.

Что за черт? - думает Роан, но телефон стабильно показывает отсутствие связи. Не ловит нигде — ни в снятой комнате, ни в столовой. Ни даже во дворе, занесенном опавшей ржаво-рыжей листвой. Почему-то кажется, будто это уже не первый день.

- Что-то вы совсем бледная, милочка, - улыбается пожилая писательница в столовой, - напоминаете мне героиню из книги, что я сейчас пишу, - и голос понижается до доверительного шепота, - она вампирша! Я собираюсь в «Полуночи» рассмотреть вопрос бессмертия и цены, приносимой за такую жизнь! Хотите со мной прогуляться к кладбищу?

- Мы не говорили об этом раньше? - Роан щурится, смотрит в морщинистое, будто залежавшийся персик, лицо… но писательница только улыбается и ладонью похлопывает по затянутую в черную ткань перчатки руке.

- Вы явно нездоровы, милая.

Роан кажется: все это уже было. И у нее болит голова. И жилка на шее собеседницы пульсирует заманчиво, искушающе… стоит лишь наклониться ближе, улыбнуться, ласково влиться в чужое сознание, чтобы женщина не сумела вскрикнуть. Атеран знает: клыки войдут в чужую плоть, как в масло, и кровь наполнит обожженное болью горло…

Она покидает пансионат, чтобы проветрить голову. Город тоже кажется ей знакомым — каждый поворот, каждая лавка. Вампирша сквозь стекло рассматривает продавца в книжном. Они никогда не говорили, но отчего-то Роан знает его имя. Она знает, какая книга лежит на его письменном столе в кабинете. Знает, что в магазине пахнет гардениями, а из старенького магнитофона льется голос Стиви Никс.

Город кажется проклятым, работающим, словно отлаженный механизм. Роан оборачивается и замечает, как за углом исчезает всполох зеленой ткани. Грохочут часы на городской площади…

- Это все уже происходило! Происходило! Хватит! - вопит какая-то девушка, замерев посреди улицы, зажимая руками уши и не замечая, как прямо на нее мчится машина. Грива огненно-рыжих волос, разметавшись по мостовой, кажется неотличимой по цвету от лужи крови.

Роан вскидывается и бежит прочь — туда, где солоноватый запах железа не станет ее тревожить. Мир сужается до размеров собственной черепной коробки. Вампирша не замечает, как снова оказывается во дворе пансионата, и здание нависает над ней громадой почерневшего дерева и заросших мхом стен. За спиной раздается шорох листвы, но, обернувшись, Роан не находит преследователя. Всполох зеленой ткани тает в подступающей темноте. Вечер ложится на плечи теплом зажигающихся фонарей. Холод лезет под блузку, словно навязчивый незнакомец в баре. Вампирша спотыкается и чувствует призрак старой боли в боку.

Ее ранили два дня назад — но шрам успел побледнеть, словно прошло несколько недель. Смутное подозрение болью прожигает виски. Атеран взлетает по ступенькам, пересекает холл — старый бордовый ковер, мозаика портретов на стене над камином. У стойки администратора улыбается владелица пансионата.

- Что за чертовщина здесь происходит? - взрывается Роан и, оступившись, врезается в незнакомца, застывшего у стойки. Она едва успевает схватиться за край столешницы, старое дерево протестующе подается трещинами под стальной хваткой…

- Нужно меньше пить, милочка, - смеется пожилая писательница, перегнувшись через перила винтовой лестницы. Шляпка с вуалью срывается с ее серебристых волос и летит вниз, пока не приземляется у ног еще одного гостя. Еще одной заблудшей души — вдруг понимает Роан…

...а потом тени рассеиваются, словно их и не было никогда. Она действительно выпила слишком много, на собственных перчатках мерещатся пятна крови, но их там нет. Вампирша поднимает голову и вдруг расплывается в улыбке, когда лицо пришельца оказывается смутно знакомым.

- Эй! Я тебя помню! Мы… мы где-то встречались, верно?

Подпись автора

→ я не кусаюсь, если партнер против ←

Роан знает: подделать можно многое, магии подвластно и не такое. Магия способна смазать черты лица, слепить из него, как из податливой глины, совсем иное. Магия может обернуться удавкой вокруг чужой шеи, спрятать ауру, создать безупречное зеркало, в коем отразится лишь то, что пожелает владелец…

...но будет ли эта ложь так уж безупречна?

Она смотрит в слепые невидящие глаза незнакомца — и мерещится, будто они уже встречались. Разум не может распознать то, что без труда улавливает интуиция. Уже виденный прежде наклон головы, манера движения рук — не жест, а именно манера. И… запах.

Воспоминания разливаются, как акварель — жаркое солнце, цветущие сады, облаченная в черное фигура. Чувство… новизны, необычности, почти исследовательский интерес. И чужие сузившиеся в подозрениях глаза.

— Хм.. Ваш голос слышен мне впегх'вой, мадемуазель. Может быть, моё лицо встгх'етилось сегодня на улице? Либо же, если Вы не пгх"отив, я мог бы попгх'обывать узнать лик на ощупь.

Вампирша улыбается — сладкой, почти коварной улыбкой, предназначенной тому, кто видеть, вроде как, не может. И скользит ближе, кончиками затянутых в плотную ткань пальцев ведет по чужой руке.

- Почему бы и нет, - в голосе слышится смех, впервые за этот мучительно долгий день исчезает чувство дежа вю. Кажется: как минимум одно событие действительно происходит впервые. И непредсказуемость происходящего дурманит голову, как выпитое на голодный желудок спиртное. Вот пальцы вампирши скатываются с чужой руки, сама она льнет совсем близко, щекой прижимается к протянувшейся к ней ладони.

Почти хочется сорваться, скользнуть магией в чужой разум, поискать в нем ответы и уверенность… но Атеран знает: если ее догадки верны, вмешательство в этот разум может оказаться проблемой, а не подспорьем. В любом случае, эти размышления занимают не дольше мгновения — и смываются желанием поиграть.

- От вас пахнет пудрой, месье, - замечает Роан с тем же озорством в голосе, почти непристойно соскальзывая к ногам графа, - а еще в вас есть что-то… лисье, вам говорили об этом?

Она почти по-кошачьи жмется щекой к чужим пальцам, смотрит снизу вверх, изучая лицо, припорошенное пудрой и слоем умелого актерства. У догадки привкус жженной карамели на языке, у озорства — сладость взрывающегося на языке попкорна. Словно в поисках необходимой опоры руки ее ложатся на поверхность чужих колен, чуть скользят по ткани одежды — неуловимо, но ощутимо. Роан чувствует себя пантерой, неожиданно узнавшей слабость к кошачьей мяте.

- Простите, я так неуклюжа, - улыбается она, даже не пытаясь замаскировать откровенную ложь. И девушка знает: даже если она ошиблась, жалеть не о чем. Порадовать слепого аристократа ласковым касанием — разве это было бы жестоко? Может, чуть неприлично… но как же скучно забивать себе голову приличиями.

Мир вокруг продолжает вертеться — Роан замечает это так, как могут подобные ей. Все чувства обостряются до предела. Она слышит, как возмущается человек у стойки администратора, как владелица пансионата тихо бормочет с самой собой, подбирая подходящую комнату — но вот незадача, такая уже занята пожилой писательницей, что теперь тихо посмеивается, замерев на одной из последних ступенек. Бьется жилка на ее тронутой старостью шее, запах крови приятный, соблазнительный, разливается по холлу с каждым ударом свое отживающего сердца. С шорохом влетающего сквозняка прилетают ароматы осенней стужи, прелых багряных листьев — и вспотевшей от беготни детворы, чей запах похож на под дождем побывавшего цыпленка. Едва уловимой примесью имбирного печенья и пряных трав выдают себя горничные, несущие подносы со сладостями в столовую.

Ребенок, озорная чертовка с зелеными лентами в волосах, пахнет полынью и колдовством, когда скатывается по ступенькам с грохотом пробежавшего стада оленей. Смех разливается по холлу, вытесняя все прочее, когда малышка подскакивает к столу администратора, подпрыгивает, чтобы задеть ладонью колокольчик на стойке.

- Дороти, не шали! - возмущается ее мать, отвлекаясь на миг от дел. Из дрожащей руки выскальзывает снятый с дощечки ключ с номером «23» на отполированном деревянном брелоке.

- Минутку, - владелица торопится поднять упавшую вещицу, но дочь успевает скорее. Вещица прячется в детской ладошке, заставляя мать устало вздохнуть.

- Я отнесу ключ! - заявляет ребенок, пока мать снимает с доски другой — чтобы вручить слуге, который, конечно, не должен делить комнату с господином. А Дороти вприпрыжку приближается к гостю, занимающему кресло, скользит на удивление безразличным взглядом по фигуре вампирши — и впивается с голодным интересом в силуэт графа. Как во что-то действительно новое и интересное, как в еще неизученную книжку, случайно обнаруженную на полках.

- Добро пожаловать! - смеется малышка и подкидывает ключ в воздухе, бросает в руки гостя так, словно слепота обманывает ее не меньше, чем календарь, врущий о лете несмотря на позднюю осень за окном. Детские руки смыкаются вокруг остова трости, ребенок отбегает в сторону с веселым смехом — и мир вокруг приходит в движение, как запущенная карусель в парке аттракционов.

Подпись автора

→ я не кусаюсь, если партнер против ←

Не заглянуть в чужие глаза кажется кощунством — Роан вглядывается в них, ищет признаки узнавания, ищет что-то, что докажет: человек перед ней совсем не слепой. Но даже если так… она льнет ближе, подставляется под ласку чужих рук, словно кошка. И это веселье дурманит кровь так, что о голоде удается ненадолго забыть. О голоде — но не об игре.

Она наконец вспоминает имя: Каэл Менш. Так представился тот наемник, которого она сейчас вспомнила. Белые волосы, пушистые уши, к которым так и хотелось протянуть руки — и, о, кощунственная мысль! Мучительно хотелось шубку из такого же на вид мягкого белоснежного меха. Или хоть муфточку для рук. И хотя многое успело померкнуть, она хорошо помнила, как яростью блестели чужие глаза — такие неподдельные эмоции не спрячешь, кем бы ни притворялся!

А еще актера выдают его руки. Роан чувствует бархатистую ласку, но еще — неровность старых мозолей и шрамов. У аристократов не бывает таких рук. И об этом несоответствии ей хочется немедленно сообщить… но она только улыбается и прикрывает глаза.

Стыдно признаться: ей нравится.

- У вас такой хищный взгляд, - выдыхает вампирша, - совсем не как у прочих слепых! Он заставляет вас казаться опасным и даже… - она снова улыбается, чуть обнажая клыки, а в голосе звучит смех, но не злорадный. Больше похожий на радостью беззаботного ребенка, играющего с мячом, и вот — пасующей мяч игроку напротив, - даже голодным.

С почти интимной близостью она позволяет себе в последний миг склонить голову, мазнуть губами по поверхности чужих пальцев… едва удерживается, чтобы не укусить. Ласково, игриво… она вдруг чувствует себя хищной кошкой, что в пылу игры может разинуть пасть и вцепиться в чужой загривок. Но касание замирает — и тает, как молочная пенка в кофе. Роан чуть отстраняется и видит, как на чужом лице отражается досада:

...ключи скатываются по поверхности одежды, не даваясь в руки.

Роан чувствует себя польщенной: неужели граф так увлекся их небольшой беседой, что не уловил приближения ребенка? Дороти хохочет, смех ее рассыпается по залу, стучат небольшие каблучки, когда ребенок, перехватив чужую трость, проносится через холл. Роан следит за девочкой взглядом, но та веселится, стучит тростью по полу, пытается жонглировать — мать только качает головой.

- Дороти, верни господину его…

- Это будет мой меч! - заявляет ребенок и взлетает по ступенькам, едва не задев тростью пожилую постоялицу. Та вздыхает и наконец спускается в холл — вместе с ней проливаются запахи чернил и горьких таблеток. Ореол пышных белых волос делает ее похожей на сморщившийся одуванчик.

- Вот хулиганка, - сетует хозяйка пансионата и пытается извиниться за дочь, но Роан уже не слушает. Она наблюдает за графом — и сама тянется вперед, подхватывает ключи, скатившиеся ему на колени, бережно вкладывает в распростертую ладонь.

- Без тгх'ости тяжело в новом месте огх'иентигх'оваться, поэтому не могли бы Вы мне помочь, мисс ...? Точно! Я же даже не знаю имени Вашего. Пожалуйста, поведайте мне его.

- Я вас провожу, - соглашается она, не раздумывая ни мгновения. Поднимается и принимает протянутую ладонь. Откуда-то издали доносится детский смех и грохот сбитой керамической вазы — за ним следуют крики горничных.

- Комната «23», - замечает Роан гравировку на брелоке ключей, - пойдем-те, моя рядом с вашей. Сможем перестукиваться через стену, если одолеет бессонница, - смешок в ее голосе контрастирует с весьма ласковым касанием к чужой руке. Сама она льнет ближе, будто опекающе поддерживая мужчину. Голова ее клонится к чужому плечу — но романтического в этом меньше, чем исследовательского. Она с глубоким вдохом втягивает запах аристократа: лес, фиалки… и что-то еще, тот запах, что у каждого человека свой — и этот запах ей знаком.

- Роан Атеран, а как я могу обращаться к вам, месье? - выдыхает она с некоторым опозданием и ведет своего спутника к лестнице. На миг обернувшись, она посылает красноречивый взгляд слуге графа: не подходи, ты сейчас без надобности. Вслух же обращается к хозяйке:

- Миссис Хэйл, можете попросить кого-то из девочек, чтобы принесли ужин наверх? Граф проголодался после дороги, да и я еще не ужинала.

Под ногами скрипит первая ступенька, почти заглушая поспешное согласие хозяйки.

- Такой красивый и молодой, а слепой! - вздыхает писательница, сгорбившись на диване над журнальным столиком, уперевшись щекой в подставленную ладонь, - как это романтично…

Роан слышит и не может удержаться от беззвучного смешка. Вместе с запахом чужой кожи и волос она чувствует еще один — бегущей по жилам крови. Она вспоминает опустошенный пластиковый пакет и на миг прикрывает глаза, игнорируя мимолетную вспышку боли в горле: словно раскаленное железо плеснули. А затем моргает и снова улыбается.

- Месье, какие у вас необычные руки. Никогда бы не подумала, что у графа могут быть шрамы воина. Должно быть, вы много работали руками, пока не ослепли, - замечает она уже на середине лестницы.

Подпись автора

→ я не кусаюсь, если партнер против ←

Странное, столь редкое чувство будоражащей близости чужого тела — и тепла. Против доводов разума хочется насладиться каждым касанием, вдохнуть снова и снова запах бегущей по чужим венам жизни. Это приятно, почти опьяняюще. Впервые за весь этот проклятый и долгий день Роан может поклясться: происходит нечто новое, еще непознанное.

С каждой ступенькой по собственному телу разливается приятное тепло. Роан любопытно: кто из них продержится дольше. А еще она надеется, что миссис Хэйл догадается подать гостю мясо с кровью — оборотня с белоснежным мехом хочется порадовать чем-то вкусным.

Сама девушка свободной рукой поправляет волосы, перекидывает на другой плечо непослушные смоляные локоны, обнажая шею над кружевом белоснежной блузки и изгиб уха. Собственное тело может показаться хрупким рядом с надежной хваткой мужских рук, так и женская лебединая нежность может с легкостью пасть жертвой острых зубов… на первый взгляд.

- Amour noir, - выдыхает Роан, вторя словам своего спутника. Прикрывает глаза, одаривает мужчину взглядом из-под полуопущенных ресниц. Ее собственный голос не искажается, произнося чисто каждый звук. Игра слов кажется изысканной и почти кокетливой. Роан чувствует себя Красной Шапочкой, обнимающей Волка. Старая сказка не всегда была детской — и когда Роан вспоминает, какие подтексты заложены в ее основу, у нее почти перехватывает дыхание.

Она — хороший игрок. Тем легче заиграться.

- Месье Amour, - выдыхает вампирша, дыханием почти касаясь чужой щеки и полоски шеи над воротом мужского камзола. Чужое имя слетает с уст так, словно носит совсем иной смысл, в нем сквозит почти неприкрытое искушение: любовь.

А затем Роан чувствует запах крови, и дыхание предательски сбивается. Одно — чувствовать тепло жизни под чужой кожи, смесь крови и плоти, но совсем иное, когда кровь проливается так близко. Роан перехватывает чужую пораненную ладонь.

- Вы… - голос срывается, голод оковой стискивает горло. Запах разливается вместе с тем, как тонкий порез наполняется кровью. Для вампира едва ли найдется более соблазнительный аромат — хотя кровь харфа отдает чем-то диким, животным… а она так давно… почему-то кажется, что мучительно давно, не питалась. Вампир может существовать и на обычной пище, баловать себя сладостями или спиртным, но от потребностей организма никуда не деться.

Роан приходится призвать всю свою выдержку, чтобы восстановить спокойствие — но предательство собственного тела ей все равно уже не скрыть. Миг, когда рука, поддерживающая мужскую руку, дрогнула, когда девушка замерла, прежде чем ступить на следующую ступеньку. Когда сбился голос.

Теперь же она моргает, чуть встряхивает головой. Выдыхает и — задерживает дыхание. Кажется, будто соблазнительный запах крови разлился по всему холлу, и даже биение чужого сердца, звучащее так близко, стало отчетливее.

- Вы поранились, месье, - шепчет Атеран, останвливая мужчину наверху лестницы, вынуждая чуть опереться о роскошь старомодных перил. Обеими руками она теперь перехватывает чужую конечность, бережно касается пальцами, вынуждает поднять ладонь выше. Запах крови не становится ярче — это попросту уже невозможно, когда весь мир для вампирши пульсирует с током чужой крови. Она рассматривает края раны, замечая несколько тонких деревянных заноз. Понадобится пинцет. Можно было бы подцепить их и ногтями — но Роан не верит в слепоту своего спутника, а потому не позволит увидеть уродство собственных рук.

С другой стороны…

Она увлекает графа дальше в коридор, освещенный старомодными светильниками, бахрома на их ажурных абажурах отбрасывает тени на стены, поблескивают металлические цифры, прибитые к каждой двери. Но Роан знает: если и осуществлять свой план, то не за закрытой дверью. Слишком велик риск — вероятно, для них обоих.

А потому она толкает мужчину к стене и удобнее перехватывает его поврежденную руку.

- Вы позволите? - выдыхает она, бросая еще один взгляд на его лицо. Тени сглаживают ломкость линий, и даже голодный взгляд харфа кажется ей сейчас почти мягким и искушающим. Она прижимается губами к чужой ладони, зубами отыскивает каждую из заноз.

Привкус чужой крови даже лучше, чем запах. Он пьянит голову так, как не смог бы и самый лучший виски. Роан заставляет себя замереть, не позволяет ни одного движения, которое можно истолковать как угрозу. Напоследок, словно в прощальном поцелуе, она скользит языком вдоль кровавой линии, беззвучно выдыхает…

...и отстраняется, подарив мужчине еще один взгляд из-под ресниц. Достает шелковый платок и перевязывает чужую ладонь.

- Так должно быть лучше, - улыбается она, и голос не сбивается ни на одном звуке, - уже не больно, mon amour?

Отредактировано Роан Атеран (2023-01-11 20:43:46)

Подпись автора

→ я не кусаюсь, если партнер против ←