Книга заклинаний

«Пятидесятидвухгерцевое пение» [атакующая + ментальная]

Издавая низкочастотные (характерно китовьи) звуки, дикие левиафаны клана Кохола на время оглушают всех восприимчивых существ в определённом радиусе вокруг себя и создают мощную энергетическую волну, отталкивающую физические предметы и материи. Так, сильнейшие из китов вполне в состоянии вызвать небольшое цунами и перевернуть целый корабль, чтобы съесть плывущих на нём людей.

Став разумным, Лани сохранил генетическую предрасположенность к этой магии, но по-настоящему смог развить её только после длительного обучения. И даже несмотря на это, до уровня цунами ему ещё, разумеется, очень далеко. Используется исключительно в целях самозащиты.

«Погодные аномалии» [атакующая + материализующая + магическая вязь]

Техника переноса значительных объёмов воды на заданные расстояния при помощи трансформирования её в определённые формы. Издавна применяется островными шаманами соседствующих с кланом Кохола племён для полива посевов и других мирных целей. Вода (преимущественно дождевая, поскольку не содержит соли и вредных включений) принимает установленную шаманом форму и направляется к месту, где она необходима. После завершения заклинания форма обычно теряется.

На данный момент без подручных средств Лани может материализовать две формы:
1. небольших, размером от фасолины до ладони, водяных рыбок, которых можно собрать в любой численности стаи (в пределах УМИ) – очень удобно, если воду нужно распределить разреженно, подобно дождю;
2. огромного кита, целиком состоящего из воды. Когда такой кит разрушается (лопается), в том месте может произойти настоящий потоп.

Другие формы воды им задаются при помощи приложения FairyPaint.

«Сигил космических китов» [магическая вязь]

Самостоятельно разработанная Лани пентаграмма, при построении которой за основу была взята молекулярно-энергетическая структура «погодных аномалий» и метрико-магическая матрица его собственного генома. Технически представляет собой открытый шаблон, который можно подстраивать под конкретные цели и конкретный вид магии.

Посредством данной пентаграммы телэргия конденсируется вокруг заклинателя и принимает форму китов с всполохами магического свечения, напоминающими свет звёзд. Далее эта энергия обретает нужные заклинателю направление, силу и назначение в соответствии с вписанными в пентаграмму символами той или иной школы магии. Для вычисления наиболее подходящих символов и их расположения используется приложение PentaG.

Дисклеймер. Это «нулевой» пост – конец эпохи Фельбертского левиафана и начало истории Лани Кохолы. К тому моменту дикий дархат уже расстался со всеми своими зёрнами, и для эволюции ему не хватало самой малости. По мотивам данного поста и в целом эпизода. Вдохновлено этой песней. За мотивацию к написанию спасибо Мишэлю.

В тумане блуждают корабли. Но не киты.

Той ночью в небе не было звёзд. Он помнил это также ясно, как движение своих плавников: мерное, тягучее, уверенно направляющее идеально вытянутое, обтекаемое тело в поисках добычи. Не еды. Левиафан скользил в водных потоках, ощущая море всем своим существом на многие расстояния вокруг. Звуки, запахи, течения, переданные образы и его собственный голос, воссоздающий на своём пути очертания рельефа и существ, являлись для него цельной картиной, которую он видел совсем не глазами. Он видел – океаном. Он и был им.

Почему она – сомнений не было ни у кого. Иные племена выбирали жертву наиболее полнокровную, наносили на её тело ритуальные порезы и отправляли в море – прямиком в объятия Хахаи Холохона. Но у племени Меле Кохола было правило: «Вся кровь должна оставаться в теле». И у них была песнь.

Чудесный голос Мана’Оланы проявил себя на пятую смену сезонов. С тех пор её путь был предрешён, но отнюдь не прискорбен. Люди племени жили в спокойном принятии того, что все они приходят в этот мир с определённой целью. И уходят, с достоинством пройдя тропу от рождения к смерти, какой бы она ни была. Так её учили. Так она повторяла себе.

Но верила ли в это сама?

Той ночью в небе не было звёзд. В тусклых отблесках постукивающих на ветру кокосовых скорлупок с прорезями для вставленных внутрь свечей, в окутавших хижину ароматах аттара чампаки и тёмного пачули, в скользящих по стенам рогатых тенях дубового мха и пало санто пожилая женщина наносила на лицо ’Оланы последние завершающие символы древнего витиеватого узора.

– Кохола, – из раза в раз повторяла себе под нос шаманка, делая новый виток. – Кохола.

Девушка молчала. До самой Охоты так было положено – молчать. Только неверная слезинка покатилась вниз, нарушая идеальный рисунок на щеках цвета толченного какао. Сухая морщинистая рука на мгновение замерла, а затем с присущей ей лёгкостью и мастерством вплела прочерченную слезой дорожку в получающийся узор, перестраивая и дополняя его. Всё это было частью Мана’Оланы. И всё это станет частью кита. Частью Кохола.

Море встрепенулось.

Повинуясь рокоту, к поверхности поднялось тело могучего левиафана, что бороздил его просторы уже семьдесят две тёплых воды. В своём океане времени он подходил к самым берегам. Один лишь маленький толчок, и он навеки распрощается с миром, в котором был всем. Один долгий вдох, и он станет всем миром – для кого-то одного.

Вверх взметнулся высокий фонтан из раскрывшегося дыхала. Двуногие говаривали, что так киты «хоолеи ваи и ка лани» – «подбрасывают воду в небо», чтобы однажды самим взмыть туда. А взлетая на несколько мгновений в изящном прыжке к облакам, пробуют воздух на вкус – достаточно ли в нём влаги. Той ночью было достаточно. Низко стлался над поверхностью густой туман. Далеко расходился утробный голос. Далеко и одиноко – не встречая ни единого отклика.

Невидимые звёзды оставались безответны.

Вдохнув, кит ушёл на глубину.

Море отражалось в её глазах.

– Крамольно ли хотеть жить, когда вот-вот предстоит распрощаться с данной тебе жизнью ради общего блага?

’Олана подняла прозрачный ясный взгляд на высокого мужчину в цветастом халате, что произнёс эти слова. Не глядя на неё, он медленно ссыпал с ладони белоснежный песок, который подхватывал прибрежный бриз, не обронив ни единой песчинки. С тех пор, как окончание её пути предначертали слова шаманки, сменилось больше сезонов, чем было пальцев на её тонких руках. И больше, чем невидимых сейчас звёзд в небе, она задавалась озвученным вопросом.

Чувствовала ли она печаль? Несомненно. Недаром их с младенчества учат, что жизнь – это бесценное сокровище, которое, отняв, вернуть уже невозможно. Мана’Олана не смела солгать себе, что готова. Она хотела – бегать по берегу, оступаться и падать во взмывающий от неловких движений песок, хотела быть ослеплённой рассветами и задорными детскими улыбками, хотела чувствовать, как голени ласкает море, а нос – сладкий аромат растущих повсюду цветов, хотела вплетать в витые волосы венки из плюмерий и слышать свой звонкий смех, подхватываемый хохлатыми цветочницами, хотела плести корзины и наслаждаться искренней радостью стариков, хотела просто жить. Хотела.

Это отчаянное желание, любовь к миру, любовь к своему дому и племени, долг перед теми, кого любила, безмолвную печаль и слёзы, все свои чувства, несбыточные чаяния и мечты, само дыхание жизни она пропоёт в последней песне, чтобы вдохнуть эту жизнь в другого.

Да не угаснет её внутренний свет.

Ведь она – Кохола.

Лодка прорезала застывшую водную гладь беззвучно – для неё и шёпотом воспарившего во сне ската – для него. Зверь остановился, тягуче поведя плавниками. Застыл. Волнение морской травы на дне внезапно сменило октаву. Стайка фосфоресцирующих рыбок, сложив форму идеального шара, распалась. Старый кальмар, подняв облачко песка с морского дна, запрятался в свою нору. Приоткрыв рот, кит попробовал воду на вкус. Течение переменилось.

Море ждало.

Он ждал.

Мир задержал дыхание.

Она запела.

Сперва робко и неслышно. Дрожащая ладонь примкнула к груди. Озноб сковавшего горло тумана скользнул по коже. Нос лодки, украшенный цветами лотоса – плывущим в воздухе ароматом возрождения, запахом умиротворения и духовной чистоты – неспешно погружался в серебрящуюся дымку над водой. Взгляд прочертил дорожку вверх по едва видимому лучу. Где-то там, на недостижимой для людей, но известной лишь китам высоте её провожают Схалас и Леда, извечные луны Проциона, далёкие сердца, что побуждают пульсировать океан.

Этой ночью её сердце остановится. И продолжит биться – участливым ветерком в его волосах, задумчивыми переливами на дне зрачков, нечаянно сбившимся дыханием, чуть слышимой поступью позади колеблющейся тени. Этой ночью Мана’Оланы не станет. Но Кохола – всегда будет сопровождать его.

Незримый спутник океана. Безымянная луна.

Каким будет он?

Свет. Он слышал его.

Тихий голос чище неба, отражённого в безветренную ночь. Сотни и тысячи звёзд зажигались внутри него. Неведомая сила нежным девичьим пением влекла могучее создание, нашёптывала сказки, которых он ранее не слыхал, являла образы, которых не видывал, и поднимала на такие высоты, которых он никогда прежде не мог достичь сам.

Он не плыл – летел к ней. Стремительно. Неукротимо. Почти отчаянно и безысходно. Он пел – истошно, высоко. В целом мире для него более не существовало ничего кроме пронзившего море насквозь луча – его собственной луны, его спасения и надежды, той, что пела так, как он не мог помыслить даже в самых смелых мечтах.

Но что есть мечта?

Она – вкуса ветра, прилетевшего из далёких земель, где никогда не бывал он. Она – цвета жизни, которую он ещё не прожил. Она – отзвука звёзд, до которых однажды он дотянется своей рукой. Она – кит, взлетевший к небесам и не вернувшийся в море.

Она.

Поднявшийся ветер нежно коснулся её плеч. Ласковой ладонью прошёлся по щеке и слегка растрепал волнистые пряди волос. Ресницы вздрогнули под его невесомым поцелуем, но не открылись глаза. Она слушала океан. И слышала – как никогда прежде. Пела с ним в единой гармонии, ощущая её каждой частичкой тела.

Слёз больше не было, была – улыбка. Светлая радость, предвкушение. Ничто так не радовало Кохола, как самим делать подарки. А она собиралась подарить ему самое лучше, самое сокровенное и бесценное, что у неё имелось – взращенную с теплом, любовью и достоинством собственную жизнь.

Таким будет её дар.

«Но кто же ты?»

Протяжный глас, озаривший море на сотни расстояний, вторил мелодии, отзывался потерянной нотой в душе, дышал в исступлении, моля стать частью её, частью этого мира. Девушка качала головой, поправляя:

– Не частью меня. Но частью Кохола.

– Что такое Кохола?

– Ты. Я. Люди, что примут тебя. Наша вера. Любовь к жизни. Мечты. И взгляд, пронзающий мир.

Взгляд. Она ощутила его. Встрепенувшись, поднялись ресницы и дрогнули кончики пальцев на невидимых струнах, свитых из мерцания звёзд. Ветер отогнал последние клочья тумана, и в торжественном сиянии Схаласа из воды показалось самое величественное создание морей. Меа ‘аихуе. Хищник. Левиафан.

«Ибо от них было только одно спасение – смерть».

Тонкая рука будто сама собой потянулась к необъятной пасти, в которой прежде исчезали без следа корабли, и коснулась огрубевшей кожи замершего перед ней кита. Нет, не кита. ’Олана поднялась на ноги в покачнувшейся лодке, позволив зверю удержать себя, и вгляделась в китовье око, что смотрело прямо на неё. В его глубине – все знания океана, мира, который людям недоступен, сколько бы они ни изучали его. В дыхании дархата – суровый закон природы и абсолютное с ней единение. А в отражении глаз небо и...

Девушка обернулась. С оставленного далеко позади берега в воздух крохотными искрами взмывали фонарики – бесчисленное множество небесных фонариков, разгоняющих предрассветный мрак и дарящих своё тепло даже сквозь непреодолимые границы двух миров: меж диким и человеческим, меж племенем и этими двумя. Меж жизнью и смертью.

Они больше не говорили ни о чём.

Последние мгновения оба провели в молчании. Очень плавно и неспешно, словно столь редкий на островах снег, Мана’Олана оседала на дно лодки, позволяя левиафану испить всю свою силу до повисшей в воздухе капли. Устало сомкнулись веки. Опустилась за борт кисть, потревожив морскую гладь. Музыка, подхваченная возвращающимся к созвездиям туманом затихла, и закатились Схалас и Леда, пожелав на прощание спокойных снов.

– Спокойных снов, – одними губами откликнулась она.

Небо умолкло.

Замолчал океан.

– Что такое сны?

Звонкий детский голос, яркой первой звёздочкой надорвавший тишину, был совершенно не таким, как она себе представляла. ’Олана не удержалась и подняла почти потухший взгляд. Крохотное тельце – совсем ещё дитя – с шумным плеском и пыхтением изо всех сил пыталось взобраться в лодку, раскачивая её. Тёмные завитки на голове, как и торчащие уши, смешно топорщились. Кожа белее, чем китовье брюхо. Но когда он поднял лицо, она вздохнула.

– Это мир, где возможно всё, что захочешь, – прошептала ’Олана.

– А чего я хочу?

– Ты не помнишь? – взгляд девушки взметнулся вверх.

Ребёнок притих. Он выглядел задумчивым. Сосредоточенным. ’Олана попыталась дотянуться до его вихрастой макушки, но рука упала обессиленно, коснувшись воды кончиками пальцев будто лепестками. Расходящиеся круги подхватили песню, которую она тихо напевала себе под нос, и робким шелестом дотронулись до белоснежной кожи.

Мальчик вскинул голову.

– У тебя красивый голос.

– Теперь он твой. Дай мне руку.

Крохотная ладошка неуверенно опустилась в бережную колыбель тонких, увитых цветами пальцев. Превращение было почти завершено, но у малыша по-прежнему оставались тёмные китовьи глаза. Она должна была передать ему оставшуюся каплю сил, своё последнее дыхание, чтобы мальчик, как в той сказке, стал настоящим.

– Почему ты плачешь?

– Мне жаль покидать этот мир.

– А почему... почему плачу я?

Ответом ему была молчаливая улыбка, обогревшая его невидимым солнцем. И вспышка света – такая яркая, что на миг осветила все прибрежные воды Хертца, дотянувшись до самых мрачных глубин моря, пронзила облака и разошлась широким кругом пролитых лазурью звёзд по водной глади. Вдох. На секунду время будто повернулось вспять. Преодолевая сотни расстояний, свет неумолимой волной нёсся со всех концов обратно – вобравший в себя цвета и оттенки волшебной ночи, он сомкнулся над лодкой, взорвавшись крошечной сверхновой, и навсегда отразился в изумлённых детских глазах.

Выдоха не последовало.

Легкий бриз перебирал волнистые пряди и лепестки гибискуса, что украшал её волосы. Последние отзвуки небесных фонариков и первые проблески грядущего рассвета в отражении моря окутали лодку тёплым сверкающим ореолом, словно облекая в пушистое одеяло навек уснувшую девушку, впервые пробудившегося мальчика и связь их сомкнутых рук.

«Не плачь, потому что я рядом.
Ты больше не будешь одинок».