[status]несу таблетки[/status][icon]https://i.imgur.com/m6cj5jS.jpg[/icon]
[indent] — Вы один или с кем-то?
[indent] Держать баланс, когда вбитое иглами под ногти чувство вкуса вступает в неравную схватку с банальной жадностью и желанием убраться с этого чертового Климбаха подальше — желательно ещё позавчера, когда ноги его тут даже не было — неимоверно сложно, но Мишэлю, кажется, удалось. Вокруг много дерева и зеленого, люстра искрящимся желтоватым теплом подмигивает с потолка и рассыпает на лобби сверху как звездопад преломлённые гранями хрустальных слез-капель радужные пятна: на него самого, на пол и на стены, на ресепшионистку. У ресепшионистки уставшее и немного искусственное лицо, и зайчики света тают у неё в глазах, как снежинки, упавшие в мутную лужу. Мишэль смаргивает лениво, не совсем понимая, что отвечать на такую глупость, тоже послушно изображает на лице что-то отдалённо напоминающее вежливое участие к постороннему и сухо кивает.
[indent] Они стоят тут втроем. Мишэль. Луис на сгибе его локтя и беззвучный призрак брата его Тени. Почти семь раз по десять циклов принятия гнева и горя назад поменялись местами, но никто этого, кажется, не заметил.
[indent] — Так один или нет?
[indent] Тц. Сервис окраин. Это было не вежливо. Каким-то мучительным усилием воли Тревизо удерживает лицо статичным, позволяет себе лишь усталый выдох сквозь зубы и пинком ноги подгоняет маленький чемодан к стойке.
[indent] — Вдвоём.
[indent] Гатт вламывается в дверь тайфуном красок и сходу начинает орать. И что погода — мерзость, и что таксисты какие-то не такие, а были бы такие как надо, то и не орал бы, так нет же, надо все настроение испоганить, никакого уважения к туристам! А если я важная шишка? С дерева вам на голову упаду и бабац — все. Упал. И что вы будете с этим делать, милочка? Да, да, вы, я к вам обращаюсь, кстати, что вы делаете сегодня вечером, хотите получить путёвку в рай, скорый маршрут «мой номер — ваша короткая юбка»? Его улыбке не хватает переднего клыка и доброты, а чемодану — левого колеса, так что он оглушительно тарахтит, поддакивая Элки через слово. Мишэль вздыхает снова, но уже облегченно. За Гаттом легко потеряться и выглядеть приличным человеком, не прилагая при этом никаких усилий. Ресепшионистка, кажется, тоже наконец оценила его прохладную сдержанность по достоинству. Сразу бы так.
[indent] Они выезжают из Родия уже вчетвером. Мишэль. Гатт, которого стоило бы считать за четверых сразу. Джейк, прозрачным весенним льдом рук забирающийся под пиджак. И его чертова нога. От её компании он бы с радостью отказался, но за этим они сюда и приехали — трещать кустами по колено в грязи и чавкающей хляби в поисках Via Lunae. Но сначала — почти пять часов тюремного заключения с сиреной чужого голоса, ворчливостью хриплого радио и накатывающей волнами болью. Зря так тянул, можно было бы поехать и одному, но теперь без Элки ему не справиться. Должен быть кто-то, кто может думать трезво, и пускай языку своему Гатт был не хозяин и всю свою жизнь превращал в одно большое заявление, под зелеными линзами глаза у него были старые. Транспорт в очередной раз заносит, и Гатт выставляет плечо, чтобы оставить половину без половины Тревизо в вертикальном положении. Сиди, док. Ещё сутки, и будешь свободен.
[indent] — Знаешь, я иногда забываю, что из нас двоих наркоша, Длинный.
[indent] Мишэль даже не спорит, только кисло скалится и глухо сдавлено крякает, не очень надеясь, что это сойдёт за правдоподобный смешок. Разумеется, наркоша, вопрос только, на что подсел — на обезбол о многих формах и многих дозах, на «Лунную дорогу», которую сам же и делает и которая позволяет не помнить хотя бы недолго, или напротив — столько лет спустя начал ловить какой-то извращённый кайф с того, что ему так пусто. Боль в ноге пришпиливала его память-бабочку ржавой булавкой к дню, когда все рассыпалось и когда в голове стало тихо. Климбах сулил освобождение. Климбах проворачивал эту дуру-гнилушку со вкусом и не торопясь.
[indent] К середине дня Тревизо казалось, что у него голодно воют уже все кости одновременно.
[indent] Лепестки Лунницы хрупко звенят, как серебряные бубенцы, бледно сияют печальной голубой трогательностью и застенчиво выглядывают из-под сопрелой подушки хвойника под подошвой. Гатт, кажется, наконец успокоился, или это Мишэль совсем потерял его из виду. Он считает, методично перебирая на пальцах кольца, стыкуя с себя с реальностью их металлическими щелчками.
[indent] Четыре часа.
[indent] Гатт вертится на переднем сидении, ударяясь острыми коленками в бардачок, подвывает фальшиво, но звонко: «Never gonna give you up, never gonna let you down», — Мишэль цепляется хваткой утопленника за зачарованные на объем сумки и хищно тянет носом — пахнет озоновой колкостью даже отсюда. Джейк кладёт голову ему на плечо и капризно просит Элки заткнуться, сил уже никаких нет слушать по кругу одно и то же, Рик Астли, может, и не стареет, но заебал уже в край.
[indent] Два часа.
[indent] С ресепшионисткой они даже не здороваются, кажется, сегодня уже другая, но они одинаково слеплены из фальшивых штампованных улыбок, так что разницы никакой — Гатт тащит Мишэля волоком, стоически игнорируя разницу в росте, и просит включить мозги, они сегодня ещё понадобятся, в последний раз, а потом, цитируя классиков: «Никто из нас, конечно не Матильда, но очень хочется туссе». Тревизо перебирает пальцами кольца, послушно сгребает осколки себя в кучку и щедро поливает кофе.
[indent] — Не думал, что скажу это спустя столько лет, но навари нам, доктор, чего-нибудь этакого. На тебя жалко смотреть.
[indent] Две минуты.
[indent] Голова ноет, но уже от усталости, хорошо поработали. Джейк сидит на тумбе и болтает ногами, улыбаясь ехидно и весело. Они разливают остатки прозрачно-голубой жидкости по бутылкам, колбам и флягам, споро пакуют весь инвентарь обратно по чемоданам — пусть объяснят свою маленькость, если вмещают в себя так много полезных вещей, Гатт расплескивает на пробу по трем складным рюмкам и поджигает свою. Огонёк облизывает поверхность «Дороги» и танцует на ней тревожную тарантеллу.
[indent] — Ну, твоё здоровье, док. Хороша в этот раз, денек постоит и совсем красота будет.
[indent] Тревизо опрокидывает в себя жидкий огонь залпом, третью рюмку выплескивает в окно, закуривает и его наконец отпускает. Элки глумливо ржет и тоже выпрашивает и себе папироску, на такие у него денег ни в жизнь не хватит, он и на Климбах-то метнулся не за свой счет исключительно потому, что широту его души аршином не измерить, и кто он после этого будет вообще, если бы Тревизо сюда одного отпустил — не-не-не, думал сам все выхлебать и откинуться, обойдёшься, паскуда, никакого тебе покоя, пока за тобой неотрывно как цепной пес следует Элки Гатт Лучший Друг Хромоногих Грубиянов.
[indent] — Лучше?
[indent] — Пойдёт. Ещё парочка, и можно наконец отдохнуть. Зря, что ли, приперлись в такую даль? Фергюс меня не простит, если мы и в этот раз его кинем.
[indent] — Что я слышу, — притворно охает Элки, давясь смехом, — Ваше-вашество внезапно начали заботиться о чьих-то чувствах! Фантастика! Выпей ещё, вдруг эффект временный.
[indent] — Обязательно. У меня сегодня по плану надраться в щи.
[indent] Когда Мишэль выползает из душа, опрокидывает в себя ещё рюмку и под аккомпанемент растекающегося по телу щекотного ласкового тепла принимается деловито красить глаза, в комнате они наконец остаются втроем. Он, Гатт, и свидетель их подпольного акло-бизнеса для близких друзей и их недругов — философски молчащий Луис.
[indent] Ещё рюмку спустя время наконец перестало ощущаться заевшей в припадке на месте секундной стрелкой, и даже глаза из зеркала смотрели вполне себе даже свои собственные. Прекрасно, просто восхитительно. Всегда бы так, в самом деле. Мишэль на ощупь потянулся за сигаретами, удивленно замер и на всякий случай потрогал пальцами ещё раз. Бумага была знакомой, сколько он таких конвертов выбросил — считать было уделом идиотов с горой свободного времени примерно лет в сто. Но надежда на подкормке «Лунной дорожки» и хорошее настроение отчаянно боролись за жизнь всеми маленькими проспиртованными лапками, поэтому он все равно обернулся и гавкнул через номер:
[indent] — Гатт, твоя почта?
[indent] — Не, ты че, кому я сдался. Но я вниз ходил, может принесли, когда ты там превращался в земноводное?
[indent] Тревизо хмыкнул, повертел конверт в руках, раздумывая, обречь ли его на бесславную судьбу предшественников, но все-таки удержался, заметив на обороте размашистую летящую, как крылья ласточки, подпись Луки. Лючия была тем исключением из целой златовласой стаи многочисленных племянников, которое не бесило до скрипа зубов накрахмаленными воротниками сорочек и выразительным ле-фу прямого точёного тревизовского профиля. Единственным исключением, с которым Мишэль хоть как-то поддерживал общение теплее визитов раз в десять лет для общего снимка с постными лицами, здравствуйте, было очень неприятно, до свидания. Может быть потому, что напоминала ему себя самого — такого себя, которого уже давно утащила по дну река времени и стерла кости в гладкую морскую гальку — может быть потому, что у бабки жила добровольно и от доброго сердца, заставляла Мишэля разговаривать с ней по видеосвязи. Самую старшую и самую дряхлую Тревизо из ныне живущих, в которой, казалось, чудесным образом собрались все пороки их семейства (или это так получилось, что она раздала каждому из них по порченному зернышку в сердце?) щурила подслеповатые белесые глазки и постоянно забывала, кто из сыновей и внуков был кто. Близость к границе жизни делала её до щемящего укола где-то в глубине грудной клетки жалкой, поэтому он звонил исправно, через не могу и через не хочу.
[indent] — Джей! Ты же приедешь в этом году?
[indent] Лицо Луки маячило где-то за спиной бабки убывающей скорбной луной. Она извинялась потом, каждый раз, беглой скороговоркой «понять, простить, трубку не класть», но легче, конечно, не становилось.
[indent] Письмо от Лючии — неожиданно, конечно, но приятно, как найти в кармане забытый мятный леденец. Тревизо подцепил ногтем сургуч, развернул привычно тянущий цветами пергамент и поднес к свету.
[indent] Мик!
[indent] Ну вот, у тебя наконец короткий отпуск, а ты уехал на Климбах и ничего не сказал, и не стыдно совсем, что мне приходится угрожать твоему персоналу? Не стыдно, я знаю, но проявил бы хотя бы немного уважения заботы. Скучаю до всех лун и обратно, требую очной встречи, отказы не принимаются ни в какой из форм, я уже собрала чемодан.
[indent] P.S. Вот, ты уже подумал, а как там arrière-grand-mère — приехал Ариэл, их тут толпа и все страшно занудные, ты обязан меня спасти. Шлю письмо вперед себя, адрес на обороте, обязательно приходи.
[indent] P.P.S. Нет, страшно занят, инвалид ножка болит — это не причина.
[indent] P.P.P.S. Приходи, а?
— Лучик
[indent] Вместе с настойкой в груди разливалось другое тепло, как лопающиеся пузырьки в бокале с шампанским. Мишэль мягко улыбнулся сам себе — ну раз ты так просишь, светлый луч, эта презренная моль не имеет никакого права тебе отказать — сложил в несколько раз и почти машинально сунул в карман, когда сзади обозначил своё присутствие Гатт. Этим вечером он превзошел самоё себя — пожалуй и с родного Циркона его истеричным крысам-торчкам было сейчас видно эту рубашку. Элки поправил выходную бабочку, расстегнул ещё одну стратегическую пуговицу-замануху и упер руки в бока.
[indent] — Ну, что там?
[indent] — Семейное. Просят встретиться, сегодня.
[indent] — Ну не-ет, — возмущённо завопил Гатт, — Нет, нет, нет, никаких семейных посиделок, мой дорогой товарищ в азартных игрищах! У нас по плану кутёж, ты что? Меня бросаешь?!
[indent] — Нет, я же сказал, что планирую надраться. А я не люблю менять планы даже ради лучших. Сначала кутёж, потом поеду сразу туда.
[indent] «Прости, Лука. Разочаровывать тебя — так до конца».

[indent] Попойки у Фергюса были знамениты лишь тем, их никто особо не помнил. Это была своеобразная планка качества — ни одна вечеринка не считалась успешной, если наутро воспоминания вечера не были подернуты мутной пленкой пост-кутежной томной интриги. Строго говоря, обозначался салун срамных увеселений и возлияний благочестивым «карточным турниром», но покер был лишь приятным сопровождением вечера. Две бутылки «Лунной» исчезли как по волшебству, поэтому Гатта решили усадить на такси и отправить за следующей партией.
[indent] Где и с кем закончил свой вечер Элки осталось для Мишэля загадкой даже спустя несколько месяцев. Он не признавался и только загадочно хихикал, поправляя гротескно-большие зеленые окуляры. Но с добавкой настойки к их общему знакомому Гатт так и не вернулся.
[indent] — Платье можно снять?
[indent] — Никак нет, принцесса! Сиди, радуй глаз, ножки что надо!
[indent] Тревизо скептически вздернул бровь и под общее веселое улюлюканье картинно закинул ногу на ногу.
[indent] — У меня такси вот-вот подъедет.
[indent] — Ну как хочешь. Мне казалось, ты меня уважаешь.
[indent] Так. Точно нужно было собираться. Мишэль как-то даже слишком легко для себя стек со стола, подцепил трость и придирчиво отряхнул юбку. Где они только взяли это платье? Да ещё с подгонкой под размер заморочились, точно готовили какую-то подлость заранее. Злиться на них парадоксально не получалось, все еще было легко, весело, и пустота под наркотическим дымом ощущалась не тревожной, а как будто даже само собой разумеющейся.
[indent] Приятной.
[indent] На какого-никакого лорда Мишэля Тревизо, не самого плохого врача и, в общем и целом, уважаемого в узких кругах этнарха таксист смотрел с почти суеверным ужасом. Мишэль — с клюющей тростью, все еще в платье, тяжелых ботинках, пиджаке поверх и перекинутыми через локоть штанами, угрожающе звеня украшениями и сверкая глазами, демонстративно начал курить в окно. Ну, где-то даже и не плохо. Может Лука наконец поверит, что он все таки умел веселиться сложнее контекста «Я умру, ура! Когда-нибудь». Но надо будет, конечно, переодеться при первой возможности. «Ножки ничего» было весьма сомнительным комплиментом. Левая — может быть когда-то и да, пока Мишэль не истончился из выдрессированной военкой формы снова, как свеча. Правая же нога... Что ж, она выглядела именно так, как было положено выглядеть больной ноге.
[indent] Хреново.
[indent] Одно лишь радовало, что даже под знатным прессом веществ удавалось сохранять какую-никакую критику разделения на «свой чужой» и выдерживать приличия.
[indent] — Я прошу прощения. Это точно нужный адрес?
[indent] — Конечно, мэм. То есть, э, сэр. То есть… — Мишэль благосклонно махнул рукой, попросив таксиста не пытаться угадать, дело такое, всегда можно было завернуть историю про сложную гендерную идентичность и показушно обидеться, было бы желание нарваться на скандал. Сейчас это было явно лишнее. Тревизо выглянул в окно и нахмурился. Кажется, произошла какая-то ошибка. Или Люка совсем отчаялась вывести его на какие-то живые эмоции, что тоже могло быть одной из правд.
[indent] — Вы не будете против, если я переоденусь в салоне? Ветер прохладный.
[indent] — О, да. разумеется. Конечно, мэм. То есть, сэр.
[indent] От еле-слышного шепота «а давай мы ему нос сломаем?» он отмахнулся почти не глядя. Ой, не сейчас. Дай мне хотя бы день без тебя провести, я завтра вернусь, снова рухну грудью на ржавую булавку памяти о тебе. Сгинь.
[indent] Машина взвизгнув, уехала, и к дому они уже шли втроём. Мишэль. Платье на сгибе его локтя. И хорошее настроение — нечастый спутник дней, а потом долгожданный. Прикосновение пальцев к письму в кармане успокоило и подарило уверенность. Нет, Лука не из тех, кто подстраивает глупые шутки, слишком хорошая. Может просто выбрала место не глядя — стоило бы тогда и поторопиться. Дом, щерящийся провалами окон, как многими беззубыми ртами, не производил впечатления подходящего места для порядочных девиц.
[indent] Впереди маячат силуэты — двое — и Мишэль ускоряется на пол такта шага, чтобы снова сбиться, словно споткнувшись. Зовут. Голос, смутно знакомый через темную воду времени, но зовет совсем не его, и радость Мишэля даёт первую крупную трещину. А затем уже с почти оглушительным хрустом внутри что-то трескается, и на плечо ложится почти привычная ледяная ладонь. Конечно, Джейка тут нет и не может быть. Но Мишэль так упрямо не хотел перестать быть чьей-то оторванной половиной, что все равно проигрывал в голове не сказанные никогда фразы и скучал по тому, чего не было и не случится.
[indent] «Это меня».
[indent] Голос смешался с чужими эмоциями — волной радости, такой, что у него самого внутри что-то перехватило — как жаль расстраивать, но, кажется, это обязательный пункт на день — кого-то расстроить — Мишэль по инерции отступил, как будто это могло помочь, и на одном только отточенном автоматизме выставил щит. От прибоя эмоций, разумеется, не помогло, не на ментальную магию эти щиты были рассчитаны.
[indent] Помогло не получить пулю в ногу от активно-агрессивного счастливого кретина. Не было бы так патетично, не радуйся кретин мертвецу.
[indent] — Вынужден вас разочаровать, — повысив голос окликнул он, сглатывая кислую слюну и параллельно пытаясь вспомнить, кто конкретно из знакомых или друзей Джейка был способен на такую дурость, как приветственная пальба. Список был короткий. Успел только устало подумать «Пожалуйста, пускай это будет не Блауз», — но с прискорбием вам сообщаю, что Джейсон Лориан Тревизо, действительно, как вы выразились, откинул копыта и уже довольно давно. Я бы предпочел более мягкую формулировку, но сути это, впрочем, не поменяет. Прошу вас перестать стрелять, в этой форме приветствия больше минусов, чем плюсов.
[indent] И все-таки Архей явно его недолюбливал.
[indent] Это был Вильям мать его Блауз. Достаточно было сделать ещё двадцать шагов вперед, чтобы узнать его лицо наверняка, и ещё пять ударов сердца, чтобы выровнять в себе все, что заставляло лицо разбиваться судорогой «данунахрен».
[indent] — Приношу, свои извинения, Вильям. Мне Джейк тоже нравился больше, могу понять, если вы будете разочарованы, — вежливость как универсальный инструмент личной защиты легко легла и сейчас. Его другом Блауз не был. Совсем. — И… Кохола?
[indent] Вот это было действительно странно, пусть и сглаживало общий градус неприятности встречи. Лани он помнил хорошо, и старался запоминать хорошее. Недоуменный излом бровей Тревизо уже удержать не смог.
[indent] — Извините, Лани, но мне всегда казалось, что вы не любитель острых ощущений и заброшенных домов на окраине мира. Не упрекаю вас, но позвольте… выразить обеспокоенность. И пожелать вам доброго вечера, разумеется.
[indent] Чем конкретно обеспокоенность уточнять Тревизо не стал — местом встречи, компанией Вильяма или всем сразу — перевел испытывающий взгляд обратно на Блауза, чувствуя, как трещина внутри углубляется, и стиснул рукоять трости, как спасительную соломинку. С какого вопроса начать? «Какого хрена» или «какого черта»? «Вы знали, кто из нас кто. В отличие от многих других. Я не забыл. Тогда почему»?
[indent] — Нужна помощь с интоксикацией?
[indent] «Почему его имя», — зависло в воздухе, едва ли не заискрило.
[indent] И самое главное. Где Лука?
Отредактировано Мишэль Тревизо (2023-02-22 12:20:52)
- Подпись автора

Любой человек — теплица, пока в нем жизнь теплится.