новости
активисты
Добро пожаловать в литературную ролевую игру «Аркхейм» Авторский мир в антураже многожанровой фантастики, эпизодическая система игры, смешанный мастеринг. Контент для пользователей от 18 лет. Игровой период с 5022 по 5025 годы.
Добро пожаловать в литературную ролевую игру «Аркхейм» Авторский мир в антураже многожанровой фантастики, эпизодическая система игры, смешанный мастеринг. Контент для пользователей от 18 лет. Игровой период с 5022 по 5025 годы.

Аркхейм

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Аркхейм » Незавершённые эпизоды » Туманные дали


Туманные дали

Сообщений 1 страница 9 из 9

1

Климбах / окраины города Родий/ 5003 год

Участники эпизода:
Лани Кохола, Мишэль Тревизо, Вильям Блауз

https://i.pinimg.com/originals/6f/b1/73/6fb173ce125b0bbcf9e1c75fc018a222.jpg

Если на год запереть психиатра в комнате с человеком, считающим себя Наполеоном, то кто выйдет оттуда — два нормальных человека или два Наполеона?
https://forumstatic.ru/files/001b/8c/87/96454.png

Эпизод является игрой в прошлом и закрыт для вступления любых других персонажей. Если в данном эпизоде будут боевые элементы, я предпочту стандартную систему боя и страдания посредством кубов.

0

2

– На кой хер, Дженкинс?

Примерно с этой фразы начались их летние каникулы на Климбахе. Вообще Лани не так чтобы рассчитывал провести отдых на море, тем более у его товарищей в минувшем семестре на слово «море» стабильно начинал дёргаться глаз. Всему виной были поселившиеся этажом выше студенты-медики, которых на период травли цирконских тараканов в целительском общежитии временно депортировали к технарям.

«Временно» – понятие растяжимое, как и стальные нервы (в случае киборга Дженкинса во вполне себе буквальном смысле) его приятелей, чем медики активно пользовались, регулярно затапливая соседей снизу. А на любые претензии с их стороны делали невинные глазки, ссылались на ржавые трубы и парировали фактом проживания под ними левиафана: «Ну как же он без моря? Рыбку жалко!»

И всё же такой экзотический выбор курорта со стороны Джей-Ви вызвал вопросы не только у покорно смирившегося с судьбой Лани, но и у Коннора, который не постеснялся задаваться ими вслух на протяжении всего пути. И лишь когда они уже сошли с флайта перед видавшим виды мотелем на окраине Родия, Дженкинс всё же снизошёл до того, чтобы их просветить.

– Чувак, но ты только зацени, – вещал тот, обхватив высокого архиста за плечи (чуть ли не вешаясь на них) и широким жестом обещая ему звёзды, небо и луну. Коннор  скептически взирал на покосившуюся вывеску гостиницы, недовольно ёжился в бесформенном свитере и предаваться безудержному восторгу пока не спешил, – перед тобой – лоно, откуда выходят новейшие техномагические разработки, ещё не допущенные в использование или уже запрещённые. И у нас есть натуральный шанс пощупать их вот этими вот самыми руками и протезами!

Лани с меланхоличным видом разглядывал упаднически-безжизненные пейзажи, которым в качестве изюминки не хватало разве что перекати-поля, Коннор пробубнил что-то насчёт того, что это «то ещё лоно», но Джей-Ви был неумолим:

– Инфа сотка, в двадцати шести кэмэ к юго-западу отсюда зарыта заброшенная биофабрика кибернетического оборудования. Мне координаты сам gaympad63 скинул! Ну, помнишь, тот чел с abandonlab.net?

«Того чела» с дурацким ником, как и форум по поиску неотмеченных на картах некогда секретных научно-исследовательских объектов, и Лани, и Коннор знали наизусть, ибо Дженкинс мог вещать о них сутками напролёт, предаваясь масонским теориям заговора и грёзам о том, какие сокровища они могли бы там отыскать. Его товарищи были настроены отнюдь не так радужно, и Дженкинс, обычно запускающий программу «мозг» лишь по понедельникам и осуществляющий в остальное время любую деятельность без её участия, каким-то потусторонним чудом умудрился до последнего не посвящать их в свои планы, обещая некое «эпическое приключение».

– Ебическое, – Коннор выразительно сплюнул, вывернулся из-под руки Джей-Ви и кивнул скромно стоящему в сторонке дархату. – Пошли, Лани, вызовем другой флайт.

– Да погодите ж вы! То, что координаты слили в сеть, ещё не значит, что тут уже толпами снуют экскурсии с Алькора! gaympad сказал, что в этом месте зафиксирована высокая хтоническая активность, а значит, народу здесь побывало не так уж и много, да и тех экстремалов наверняка сожрали.

Коннор остановился, и воодушевлённый Дженкинс продолжил:

– С хтоником в команде нам никакая шушера не будет страшна.

Лани поднял вопросительный взгляд на Коннора. Хотя тот очевидно был настроен ещё немного поломаться перед приятелем, по его лицу дархат уже мог однозначно сказать: они остаются.

В их так называемой «команде» Коннор всегда был мозгом и капитаном, направляющим остальных. Дженкинс – двигателем прогресса, двигателем в жопе и двигателем киберкулака в лица неугодных. Ну а Лани… По умному его называли штатным программистом, поскольку эти двое являлись по большей части инженерами-конструкторами и страх как не любили «сидеть тупить часами в буковки на экране», а по факту он был скорее их персональной зверушкой, ну, что-то вроде карманной собачки или рыбки в целлофановом пакетике, которую друзья попросту всюду таскали с собой.

Нет, поначалу они честно пытались интересоваться его мнением и пожеланиями касаемо какой бы то ни было совместной деятельности, однако быстро забили на это, раз за разом слыша в ответ: «как скажете», «как пожелаете», «как вам удобно». Превращать таким образом решение любого вопроса в сплошной фарс и расшаркивания было не в их характере, но и выгонять Лани из тусовки в виду технической значимости и его непревзойдённого умения внимательно слушать и трепетно соглашаться со всем они не посмели.

Так их трио в полном и непоколебимом составе заселилось в одну из свободных комнат мотеля, а буквально через пару часов в фанерную дверь постучала хозяйка гостиницы и сообщила, что «для некоего Лани Кохола письмо».

Коннор с Дженкинсом озадаченно переглянулись. Джей-Ви уверенно помотал головой, что даже академии не передавал данные об их предполагаемом месте пребывания на каникулах, а затем они вдвоём во все глаза уставились на дархата.

– Что? – тот слегка смущённо мял в руках конверт, как только за женщиной закрылась дверь. – Я должен был поставить в известность господина…

С синхронным вздохом товарищей в считанные секунды сдуло с постелей. Выслушивать очередную волну восторгов о светиле его светлости и величии его величества, что доносилась со стороны Кохолы всякий раз, когда он получал весточку от князя, они сейчас были не в настроении и после кратких переговоров: «Айда, тут паб есть. – Айда» покинули комнату, оставив дархата наедине с письмом.

В мысли, что оно было от князя, Лани даже не усомнился: о том, чтобы написать помощнику e-mail, не взорвав при этом компьютер, в его случае и речи не шло. И хотя бумага была не наньнинская, этому быстро нашлось объяснение в самом письме: князь тоже прибыл на Климбах, в тот же город и ждал его сегодня в полночь у себя!

Счастью юноши не было предела. За проведённые вдали от господина месяцы он уже порядком успел по нём соскучиться и даже в глубине души сожалел, что в эти каникулы вожжа попала Дженкинсу под хвост, и тот помчался на Климбах, прихватив с собой своих друзей и увозя Лани как можно дальше от Лиреи. Однако как удачно сложились обстоятельства…

Пробив адрес по Архем.картам в планшете, дархат, недолго думая, решил выдвигаться немедля. Время близилось к вечеру, а ехать предстояло в противоположный конец Родия и дальше.

https://forumstatic.ru/files/001b/8c/87/27505.png

23:57. Лани ещё раз перепроверил адрес на карте и со вздохом убрал планшет в рюкзак за спиной, накидывая на голову капюшон чёрно-бежевой толстовки. Перед ним высился широченный трёхэтажный особняк неопределённого стиля, антуража и времени постройки. Вокруг лес, темнота и никого. Двери заперты. Быть не может, чтобы здесь была какая-то ошибка.

23:57. Упитые в хлам Коннор и Дженкинс в пабе пытаются закадрить табуретку своими познаниями в IT-сфере, не ведая, что их аквариумная рыбка Немо в очередной раз сбежала, не поставив их в известность.

23:57. Забытое в комнате письмо сдуло ворвавшимся в приоткрытое окно ветром в самый пыльный подкроватный угол. На конверте не подписан ни адрес, ни адресат, ни отправитель. А в самом письме – лишь пара строк, выведенных совсем не рукой князя:

«СЕГОДНЯ В ПОЛНОЧЬ.
3-я АВЕНЮ, ДОМ 14»

+2

3

https://forumstatic.ru/files/001b/8c/87/38695.png
https://phonoteka.org/uploads/posts/2021-04/1619665790_2-phonoteka_org-p-mrachnii-fon-dlya-arta-2.jpg
https://forumstatic.ru/files/001b/8c/87/90107.png
  У воспоминаний привкус горечи. Дикой полыни, скошенной травы и знобящей памяти. Которая отравляет жизнь изнутри, мучительно режет тонкими лезвиями неизбежностью происходящего. Любая жизнь подобна полёту мотылька: её легко оборвать неосторожной рукой по завету Вильяма Блейка.

  Однако верить в смерть не хочется. Не хочется — всем существом. Особенно когда умирает твой близкий друг, особенно когда ты остаёшься при этом живым.

  Вильяму кажется: прошла целая вечность. Джейк и Майк, два близнеца, совершенно на него не похожие, — когда-то он мог отличить их издалека, ведь каждый, кто когда-либо был близок с ними, знал: они на одно лицо лишь в самом начале. Чем больше узнаёшь, чем ближе становишься, тем отчётливее становится грань, отделяющая одного от друга. Понимаешь: они совершенно разные. Джейка Вильям любил. Майка — терпел.

  Они познакомились, кажется, столетие назад, и едва ли повод так просто вспыхнет в памяти как нечто значимое. Было давно и как-то до банального невитиевато. Вильям почти сразу поладил с «одним из»: младший близнец и тогда казался лишь скудным отблеском старшего. А он тогда любил людей совершенно других: готовых дать миру больше, чем мир от них пожелает, являющихся лидерами там, где их не просят. Джейк невидимо глазу всегда брал в руки палочку дирижёра. Майк был первой, но всё же скрипкой — подыгрывал, но не руководил. Был похож на исполнителя в руках умелого заказчика-манипулятора.

  Это было забавно.

  Иная дружба зарождается на сходстве. Вильяма и Джейка — на чистом различии. Поначалу казалось: у них не было даже тем для разговора. Они были хуже, чем разных рас. Они будто были совсем из разных миров.

— Когда у тебя день рождения?

  Вильям помнит, как тогда, столетие назад, его губы перекосило от простого вопроса. Как он почти по-ребячески растерялся, упёрся взглядом в прорези плитки безразличной куклой. Подобное было совершенно не в его характере. Прошла минута, а он только сформулировал единственный ответ на обыкновенный вопрос. Простой для обычного человека, сложный — для детдомовского.

— Я не знаю. Мне не сказали.

  Говорить, казалось, было не о чем. Но позже выяснилось, что напротив: окунуться в другого человека было как окунуться в другой мир. Где вместо равнодушных стен детского дома — есть семья. Четыре брата, один из которых непутёвый близнец. Родители. Где ты — с кем-то. А с тобой всегда — кто-то. Безграничные возможности, увеселения, протянутые на блюдечке с золотой каёмочкой. Когда-то Вильям даже завидовал. Ему ничего в жизни не доставалось просто так. У его же друга было всё только по праву рождения.

  Несправедливость скрывалась мерзкой крысой на подкорке сознания. Разница между двумя людьми легко резала слух, выходила на передний план, как на пейзаже. Вскоре и сдохла: зависть легко топится, если её не подкармливать. Подкармливать можно совершенно другое: дружба рождается там, где друг с другом людям интересно.

  Простое «интересно» — связывает так, как не могут связать верёвки. И учишься спустя года: отличать близнецов даже со спины. Угадывать настроение по тому, как другой хмурится, узнаёшь вкус, любимую музыку, страсть к рисковым авантюрам. Подзуживаешь младшего брата напоказ: вечно обнимающийся с цветочным горшком, он злится до очаровательно забавно, стоит исковеркать его имя до издевательского «Миша». И видеть: тот поворачивает голову, играет желваками и злобно сверкает глазами, как вытащенная из болота жаба.

  Но Джейк смеётся. И ты смеёшься тоже.

  Хочется попытаться забыть, хочется не вспоминать, хочется не видеть старых картинок в памяти спустя столько времени. Засунуть когда-то подаренный футбольный мяч подальше в шкаф. Подводит характер: ты неисправимый оптимист. Достаточно убеждать себя короткое время в самом начале: «Нет тела — значит может быть жив» — а потом десятки лет пытаться убедить себя в том, что это неправда. Не получится. Память становится красивой бесполезной игрушкой на задворках старого платяного шкафа. Она забыта, запылена, но не исчезла.

  Просто ждёт своего часа, когда её найдут.

  И просыпается ровно тогда, когда это оказывается нужно. Ажурный конверт кажется отблеском старины в старом проржавелом почтовом ящике. Красивые печати с марками, дорогой бумагой остались позади, в почтовом ящике не обнаружишь ничего интереснее квитанций и рекламы. Тем интереснее становится находка. Тем сильнее тянет взять её в руки, распечатать скудные две строчки, которые в одночасье становятся важными.

  Вильям проводит выходные с откупоренной бутылкой розе, дорогими сигарами из Циркона, его разум помутнён достаточно, чтобы воспринять магический посыл как должное. Магия таинственного письма бьёт по самому больному: Джейк жив. Это письмо от него. Разум отголосками мастера ментальной магии пытаются достучаться до бедовой головы: в этом письме что-то не так, пришедшая в голову мысль является чьим-то предательским внушением. Что-то не так с собственной головой.

  Но Вильям поступает так, как поступал всегда: он не борется с наваждением, засевшим ему в голову. Он ему поддаётся.

  Ветер приятно охлаждает разгорячённое лицо, играет с прядями волос, выветривает запах алкоголя, смешанный с парфюмом. Вильям спотыкается на кочке, едва удерживая в руках осушённую напополам бутылку. Его кренит направо, и он опирается рукой на старый дуб, с которого ещё свисают старые потемневшие гирлянды с прошлого праздника. Старый особняк кажется большим, внушительным, больше похожим не на дом, а не больницу: массивно раскинутая твердь посреди заболоченных кочек. Четыре крыла, старая черепица в пробоинах с разросшимся плющом. Ни намёка, что кто-то здесь обитает: ни в одном из многочисленных окон не горит свет. Часть стёкол и выбиты вовсе. Вильям шагает вперёд. Шаткость походки предаёт, гравитация тянет обняться с ближайшим камнем, поросшим мхом, зачаток души ещё искренне верит, что Джейк дебил.

  И извращенец, раз решил устроить вечеринку посреди таких мрачных развалин.

— Эй! — басит Вильям и машет рукой с бутылкой единственному существу, который кажется живым посреди этого почти кладбищенского пейзажа.

  На энтузиазме расстояние преодолевается легко. Дорожки остаются нетронутыми, клумбе с засохшими цветами уже ничего не страшно. С осуждением лишь смотрит небольшой куст роз: вопреки полумёртвой атмосфере, он единственный цветёт и благоухает. И остаётся незамеченным, самым своим существом порицает любую пьянь.

  Вильям улыбается счастливо. Выдыхает в лицо Лани перегаром и заваливается на него в пьяных медвежьих объятиях. Лопоухий дархат всегда вызывал в нём чувство, нечто схожее с тем, что испытываешь к младшим братьям или с хорошими, но совсем юными знакомыми. Прошло достаточно лет, чтобы забыть, но разве это возможно?

  Синие глаза смотрят так, что на неправильном лице невольно хочешь задержать взгляд. И весь вид — далеко не левиафана. А скорее испуганной лани, попавшейся на дороге под свет фар. Так смотрят жертвы, но не хищники. Кажется, природа над Лани тоже издевательски посмеялась.

— Коло…Кохола! — с невозмутимым лицом Вильям поднимает вверх указательный палец, будто пытается сказать, что прекрасно его помнит.

  И позже расплывается в искренней блаженной улыбке, выдающей хорошую степень опьянения. Вручает в руки Лани недопитую бутылку, будто так и надо, и заваливается на него — как совсем недавно на дуб.

— Знаешь, как тебя можно узнать безошибочно?

  Вильям закидывает руку Лани за плечо, развязной походной направляется с новой компанией в сторону входа в особняк, чтобы убедиться, что дверь закрыта. Кажется, это не вызывает грусти. Напротив: отчего-то чёткое осознание того, что виновник торжества ещё не пришёл. Что вечеринка только начинается — а вместе с ней и веселье.

— Так ты знаешь, Лани? Знаешь, как тебя узнать даже с закрытыми глазами?

Эта шутка рвалась наружу уже несколько лет. Вильям счастлив. Как может быть счастлив тот, кто наконец может её рассказать. Кого она пытала, и вот появился шанс…

— От тебя рыбой пахнет.

  Вильям смеётся первый. Ему всегда — для беседы не нужен был собеседник. Он бодает Колоху лбом в щёку, почти ласково щипает за кожу около скулы. Он заражает Лани нужным настроением как тогда, в самый первый день знакомства. Кажется, радость от встречи может быть взаимной: стоит только приложить немного магии. И искренней улыбки: даже если ты отъявленный злодей — твои методы могут нести исключительно положительные впечатления.

— А ты всё такой же, — не унимается Вильям и хлопает Лани по груди. — Так тебя тоже Джейк пригласил? Не знал, что вы знакомы. Что ж, признаюсь, я не удивлён. Мир так тесен, особенно когда вечеринку решают устроить вчерашние мертвецы. Мне так многое нужно тебе рассказать! Во всех проблемах мира виноваты три силы, Лани: феминистки, общество плоских планет и проклятые хтоники!

  Кажется, беседа может длиться вечно, даже если она монолог. Но наступает нужная минута, и третья фигура объявляется на горизонте — приковывая внимание как нужная, желанная и необходимая персона.

— Джейк! — энергично трясёт рукой Вильям. — Паскуда пропащая! Я уж подумал, ты и впрямь копыта откинул!

  Мишэль знает: Вильям всегда их отличал. Кажется, спустя месяц знакомства его уже было сложно обмануть. Но сейчас, когда разница между двумя братьями столь очевидна, Вильям не хочет разбираться. Зато в темноте пуляет из огнестрела по чужим ногам так лихо, что выражает своеобразную форму приветствия в привычной манере. Трясущиеся от алкоголя руки стреляют неумело, а вот ментальная магия попадает куда лучше: она не несёт в себе угрозы, не пытается затуманить разум, не мешает собственные чувства.

  Она передаёт как радио: искреннее счастье, что Мишэль кажется кем-то другим. Долгие годы, когда кто-то тосковал без близкого друга. Радость встречи — стремящуюся вскоре разбиться на осколки.

  Непомерную радость. В ярчайшем её проявлении.
https://forumstatic.ru/files/001b/8c/87/96454.png

+3

4

[status]несу таблетки[/status][icon]https://i.imgur.com/m6cj5jS.jpg[/icon]

[indent] — Вы один или с кем-то?

[indent] Держать баланс, когда вбитое иглами под ногти чувство вкуса вступает в неравную схватку с банальной жадностью и желанием убраться с этого чертового Климбаха подальше — желательно ещё позавчера, когда ноги его тут даже не было — неимоверно сложно, но Мишэлю, кажется, удалось. Вокруг много дерева и зеленого, люстра искрящимся желтоватым теплом подмигивает с потолка и рассыпает на лобби сверху как звездопад преломлённые гранями хрустальных слез-капель радужные пятна: на него самого, на пол и на стены, на ресепшионистку. У ресепшионистки уставшее и немного искусственное лицо, и зайчики света тают у неё в глазах, как снежинки, упавшие в мутную лужу. Мишэль смаргивает лениво, не совсем понимая, что отвечать на такую глупость, тоже послушно изображает на лице что-то отдалённо напоминающее вежливое участие к постороннему и сухо кивает.

[indent] Они стоят тут втроем. Мишэль. Луис на сгибе его локтя и беззвучный призрак брата его Тени. Почти семь раз по десять циклов принятия гнева и горя назад поменялись местами, но никто этого, кажется, не заметил.

[indent] — Так один или нет?

[indent] Тц. Сервис окраин. Это было не вежливо. Каким-то мучительным усилием воли Тревизо удерживает лицо статичным, позволяет себе лишь усталый выдох сквозь зубы и пинком ноги подгоняет маленький чемодан к стойке.

[indent] — Вдвоём.

[indent] Гатт вламывается в дверь тайфуном красок и сходу начинает орать. И что погода — мерзость, и что таксисты какие-то не такие, а были бы такие как надо, то и не орал бы, так нет же, надо все настроение испоганить, никакого уважения к туристам! А если я важная шишка? С дерева вам на голову упаду и бабац — все. Упал. И что вы будете с этим делать, милочка? Да, да, вы, я к вам обращаюсь, кстати, что вы делаете сегодня вечером, хотите получить путёвку в рай, скорый маршрут «мой номер — ваша короткая юбка»? Его улыбке не хватает переднего клыка и доброты, а чемодану — левого колеса, так что он оглушительно тарахтит, поддакивая Элки через слово. Мишэль вздыхает снова, но уже облегченно. За Гаттом легко потеряться и выглядеть приличным человеком, не прилагая при этом никаких усилий. Ресепшионистка, кажется, тоже наконец оценила его прохладную сдержанность по достоинству. Сразу бы так.

[indent] Они выезжают из Родия уже вчетвером. Мишэль. Гатт, которого стоило бы считать за четверых сразу. Джейк, прозрачным весенним льдом рук забирающийся под пиджак. И его чертова нога. От её компании он бы с радостью отказался, но за этим они сюда и приехали — трещать кустами по колено в грязи и чавкающей хляби в поисках Via Lunae. Но сначала — почти пять часов тюремного заключения с сиреной чужого голоса, ворчливостью хриплого радио и накатывающей волнами болью. Зря так тянул, можно было бы поехать и одному, но теперь без Элки ему не справиться. Должен быть кто-то, кто может думать трезво, и пускай языку своему Гатт был не хозяин и всю свою жизнь превращал в одно большое заявление, под зелеными линзами глаза у него были старые. Транспорт в очередной раз заносит, и Гатт выставляет плечо, чтобы оставить половину без половины Тревизо в вертикальном положении. Сиди, док. Ещё сутки, и будешь свободен.

[indent] — Знаешь, я иногда забываю, что из нас двоих наркоша, Длинный.

[indent] Мишэль даже не спорит, только кисло скалится и глухо сдавлено крякает, не очень надеясь, что это сойдёт за правдоподобный смешок. Разумеется, наркоша, вопрос только, на что подсел — на обезбол о многих формах и многих дозах, на «Лунную дорогу», которую сам же и делает и которая позволяет не помнить хотя бы недолго, или напротив — столько лет спустя начал ловить какой-то извращённый кайф с того, что ему так пусто. Боль в ноге пришпиливала его память-бабочку ржавой булавкой к дню, когда все рассыпалось и когда в голове стало тихо. Климбах сулил освобождение. Климбах проворачивал эту дуру-гнилушку со вкусом и не торопясь.

[indent] К середине дня Тревизо казалось, что у него голодно воют уже все кости одновременно.

[indent] Лепестки Лунницы хрупко звенят, как серебряные бубенцы, бледно сияют печальной голубой трогательностью и застенчиво выглядывают из-под сопрелой подушки хвойника под подошвой. Гатт, кажется, наконец успокоился, или это Мишэль совсем потерял его из виду. Он считает, методично перебирая на пальцах кольца, стыкуя с себя с реальностью их металлическими щелчками.

[indent] Четыре часа.

[indent] Гатт вертится на переднем сидении, ударяясь острыми коленками в бардачок, подвывает фальшиво, но звонко: «Never gonna give you up, never gonna let you down», — Мишэль цепляется хваткой утопленника за зачарованные на объем сумки и хищно тянет носом — пахнет озоновой колкостью даже отсюда. Джейк кладёт голову ему на плечо и капризно просит Элки заткнуться, сил уже никаких нет слушать по кругу одно и то же, Рик Астли, может, и не стареет, но заебал уже в край.

[indent] Два часа.

[indent] С ресепшионисткой они даже не здороваются, кажется, сегодня уже другая, но они одинаково слеплены из фальшивых штампованных улыбок, так что разницы никакой — Гатт тащит Мишэля волоком, стоически игнорируя разницу в росте, и просит включить мозги, они сегодня ещё понадобятся, в последний раз, а потом, цитируя классиков: «Никто из нас, конечно не Матильда, но очень хочется туссе». Тревизо перебирает пальцами кольца, послушно сгребает осколки себя в кучку и щедро поливает кофе.

[indent] — Не думал, что скажу это спустя столько лет, но навари нам, доктор, чего-нибудь этакого. На тебя жалко смотреть.

[indent] Две минуты.

[indent] Голова ноет, но уже от усталости, хорошо поработали. Джейк сидит на тумбе и болтает ногами, улыбаясь ехидно и весело. Они разливают остатки прозрачно-голубой жидкости по бутылкам, колбам и флягам, споро пакуют весь инвентарь обратно по чемоданам — пусть объяснят свою маленькость, если вмещают в себя так много полезных вещей, Гатт расплескивает на пробу по трем складным рюмкам и поджигает свою. Огонёк облизывает поверхность «Дороги» и танцует на ней тревожную тарантеллу.

[indent] — Ну, твоё здоровье, док. Хороша в этот раз, денек постоит и совсем красота будет.

[indent] Тревизо опрокидывает в себя жидкий огонь залпом, третью рюмку выплескивает в окно, закуривает и его наконец отпускает. Элки глумливо ржет и тоже выпрашивает и себе папироску, на такие у него денег ни в жизнь не хватит, он и на Климбах-то метнулся не за свой счет исключительно потому, что широту его души аршином не измерить, и кто он после этого будет вообще, если бы Тревизо сюда одного отпустил — не-не-не, думал сам все выхлебать и откинуться, обойдёшься, паскуда, никакого тебе покоя, пока за тобой неотрывно как цепной пес следует Элки Гатт Лучший Друг Хромоногих Грубиянов.

[indent] — Лучше?

[indent] — Пойдёт. Ещё парочка, и можно наконец отдохнуть. Зря, что ли, приперлись в такую даль? Фергюс меня не простит, если мы и в этот раз его кинем. 

[indent] — Что я слышу, — притворно охает Элки, давясь смехом, — Ваше-вашество внезапно начали заботиться о чьих-то чувствах! Фантастика! Выпей ещё, вдруг эффект временный.

[indent] — Обязательно. У меня сегодня по плану надраться в щи.

[indent] Когда Мишэль выползает из душа, опрокидывает в себя ещё рюмку и под аккомпанемент растекающегося по телу щекотного ласкового тепла принимается деловито красить глаза, в комнате они наконец остаются втроем. Он, Гатт, и свидетель их подпольного акло-бизнеса для близких друзей и их недругов — философски молчащий Луис.

[indent] Ещё рюмку спустя время наконец перестало ощущаться заевшей в припадке на месте секундной стрелкой, и даже глаза из зеркала смотрели вполне себе даже свои собственные. Прекрасно, просто восхитительно. Всегда бы так, в самом деле. Мишэль на ощупь потянулся за сигаретами, удивленно замер и на всякий случай потрогал пальцами ещё раз. Бумага была знакомой, сколько он таких конвертов выбросил — считать было уделом идиотов с горой свободного времени примерно лет в сто. Но надежда на подкормке «Лунной дорожки» и хорошее настроение отчаянно боролись за жизнь всеми маленькими проспиртованными лапками, поэтому он все равно обернулся и гавкнул через номер:

[indent] — Гатт, твоя почта?

[indent] — Не, ты че, кому я сдался. Но я вниз ходил, может принесли, когда ты там превращался в земноводное?

[indent] Тревизо хмыкнул, повертел конверт в руках, раздумывая, обречь ли его на бесславную судьбу предшественников, но все-таки удержался, заметив на обороте размашистую летящую, как крылья ласточки, подпись Луки. Лючия была тем исключением из целой златовласой стаи многочисленных племянников, которое не бесило до скрипа зубов накрахмаленными воротниками сорочек и выразительным ле-фу прямого точёного тревизовского профиля. Единственным исключением, с которым Мишэль хоть как-то поддерживал общение теплее визитов раз в десять лет для общего снимка с постными лицами, здравствуйте, было очень неприятно, до свидания. Может быть потому, что напоминала ему себя самого — такого себя, которого уже давно утащила по дну река времени и стерла кости в гладкую морскую гальку — может быть потому, что у бабки жила добровольно и от доброго сердца, заставляла Мишэля разговаривать с ней по видеосвязи. Самую старшую и самую дряхлую Тревизо из ныне живущих, в которой, казалось, чудесным образом собрались все пороки их семейства (или это так получилось, что она раздала каждому из них по порченному зернышку в сердце?) щурила подслеповатые белесые глазки и постоянно забывала, кто из сыновей и внуков был кто. Близость к границе жизни делала её до щемящего укола где-то в глубине грудной клетки жалкой, поэтому он звонил исправно, через не могу и через не хочу.

[indent] — Джей! Ты же приедешь в этом году?

[indent] Лицо Луки маячило где-то за спиной бабки убывающей скорбной луной. Она извинялась потом, каждый раз, беглой скороговоркой «понять, простить, трубку не класть», но легче, конечно, не становилось.

[indent] Письмо от Лючии — неожиданно, конечно, но приятно, как найти в кармане забытый мятный леденец. Тревизо подцепил ногтем сургуч, развернул привычно тянущий цветами пергамент и поднес к свету.

[indent] Мик!

[indent] Ну вот, у тебя наконец короткий отпуск, а ты уехал на Климбах и ничего не сказал, и не стыдно совсем, что мне приходится угрожать твоему персоналу? Не стыдно, я знаю, но проявил бы хотя бы немного уважения заботы. Скучаю до всех лун и обратно, требую очной встречи, отказы не принимаются ни в какой из форм, я уже собрала чемодан.

[indent] P.S. Вот, ты уже подумал, а как там arrière-grand-mère — приехал Ариэл, их тут толпа и все страшно занудные, ты обязан меня спасти. Шлю письмо вперед себя, адрес на обороте, обязательно приходи.

[indent] P.P.S. Нет, страшно занят, инвалид ножка болит — это не причина.

[indent] P.P.P.S. Приходи, а?

— Лучик

[indent] Вместе с настойкой в груди разливалось другое тепло, как лопающиеся пузырьки в бокале с шампанским. Мишэль мягко улыбнулся сам себе — ну раз ты так просишь, светлый луч, эта презренная моль не имеет никакого права тебе отказать — сложил в несколько раз и почти машинально сунул в карман, когда сзади обозначил своё присутствие Гатт. Этим вечером он превзошел самоё себя — пожалуй и с родного Циркона его истеричным крысам-торчкам было сейчас видно эту рубашку. Элки поправил выходную бабочку, расстегнул ещё одну стратегическую пуговицу-замануху и упер руки в бока.

[indent] — Ну, что там?

[indent] — Семейное. Просят встретиться, сегодня.

[indent] — Ну не-ет, — возмущённо завопил Гатт, — Нет, нет, нет, никаких семейных посиделок, мой дорогой товарищ в азартных игрищах! У нас по плану кутёж, ты что? Меня бросаешь?!

[indent] — Нет, я же сказал, что планирую надраться. А я не люблю менять планы даже ради лучших. Сначала кутёж, потом поеду сразу туда.

[indent] «Прости, Лука. Разочаровывать тебя — так до конца».

https://forumstatic.ru/files/001b/8c/87/25289.png

[indent] Попойки у Фергюса были знамениты лишь тем, их никто особо не помнил. Это была своеобразная планка качества — ни одна вечеринка не считалась успешной, если наутро воспоминания вечера не были подернуты мутной пленкой пост-кутежной томной интриги. Строго говоря, обозначался салун срамных увеселений и возлияний благочестивым «карточным турниром», но покер был лишь приятным сопровождением вечера. Две бутылки «Лунной» исчезли как по волшебству, поэтому Гатта решили усадить на такси и отправить за следующей партией.

[indent] Где и с кем закончил свой вечер Элки осталось для Мишэля загадкой даже спустя несколько месяцев. Он не признавался и только загадочно хихикал, поправляя гротескно-большие зеленые окуляры. Но с добавкой настойки к их общему знакомому Гатт так и не вернулся.

[indent] — Платье можно снять?

[indent] — Никак нет, принцесса! Сиди, радуй глаз, ножки что надо!

[indent] Тревизо скептически вздернул бровь и под общее веселое улюлюканье картинно закинул ногу на ногу.

[indent] — У меня такси вот-вот подъедет.

[indent] — Ну как хочешь. Мне казалось, ты меня уважаешь.

[indent] Так. Точно нужно было собираться. Мишэль как-то даже слишком легко для себя стек со стола, подцепил трость и придирчиво отряхнул юбку. Где они только взяли это платье? Да ещё с подгонкой под размер заморочились, точно готовили какую-то подлость заранее. Злиться на них парадоксально не получалось, все еще было легко, весело, и пустота под наркотическим дымом ощущалась не тревожной, а как будто даже само собой разумеющейся.

[indent] Приятной.

[indent] На какого-никакого лорда Мишэля Тревизо, не самого плохого врача и, в общем и целом, уважаемого в узких кругах этнарха таксист смотрел с почти суеверным ужасом. Мишэль — с клюющей тростью, все еще в платье, тяжелых ботинках, пиджаке поверх и перекинутыми через локоть штанами, угрожающе звеня украшениями и сверкая глазами, демонстративно начал курить в окно. Ну, где-то даже и не плохо. Может Лука наконец поверит, что он все таки умел веселиться сложнее контекста «Я умру, ура! Когда-нибудь». Но надо будет, конечно, переодеться при первой возможности. «Ножки ничего» было весьма сомнительным комплиментом. Левая — может быть когда-то и да, пока Мишэль не истончился из выдрессированной военкой формы снова, как свеча. Правая же нога... Что ж, она выглядела именно так, как было положено выглядеть больной ноге.

[indent] Хреново.

[indent] Одно лишь радовало, что даже под знатным прессом веществ удавалось сохранять какую-никакую критику разделения на «свой чужой» и выдерживать приличия.

[indent] — Я прошу прощения. Это точно нужный адрес?

[indent] — Конечно, мэм. То есть, э, сэр. То есть… — Мишэль благосклонно махнул рукой, попросив таксиста не пытаться угадать, дело такое, всегда можно было завернуть историю про сложную гендерную идентичность и показушно обидеться, было бы желание нарваться на скандал. Сейчас это было явно лишнее. Тревизо выглянул в окно и нахмурился. Кажется, произошла какая-то ошибка. Или Люка совсем отчаялась вывести его на какие-то живые эмоции, что тоже могло быть одной из правд.

[indent] — Вы не будете против, если я переоденусь в салоне? Ветер прохладный.

[indent] — О, да. разумеется. Конечно, мэм. То есть, сэр.

[indent] От еле-слышного шепота «а давай мы ему нос сломаем?» он отмахнулся почти не глядя. Ой, не сейчас. Дай мне хотя бы день без тебя провести, я завтра вернусь, снова рухну грудью на ржавую булавку памяти о тебе. Сгинь.

[indent] Машина взвизгнув, уехала, и к дому они уже шли втроём. Мишэль. Платье на сгибе его локтя. И хорошее настроение — нечастый спутник дней, а потом долгожданный. Прикосновение пальцев к письму в кармане успокоило и подарило уверенность. Нет, Лука не из тех, кто подстраивает глупые шутки, слишком хорошая. Может просто выбрала место не глядя — стоило бы тогда и поторопиться. Дом, щерящийся провалами окон, как многими беззубыми ртами, не производил впечатления подходящего места для порядочных девиц.

[indent] Впереди маячат силуэты — двое — и Мишэль ускоряется на пол такта шага, чтобы снова сбиться, словно споткнувшись. Зовут. Голос, смутно знакомый через темную воду времени, но зовет совсем не его, и радость Мишэля даёт первую крупную трещину. А затем уже с почти оглушительным хрустом внутри что-то трескается, и на плечо ложится почти привычная ледяная ладонь. Конечно, Джейка тут нет и не может быть. Но Мишэль так упрямо не хотел перестать быть чьей-то оторванной половиной, что все равно проигрывал в голове не сказанные никогда фразы и скучал по тому, чего не было и не случится.

[indent] «Это меня».

[indent] Голос смешался с чужими эмоциями — волной радости, такой, что у него самого внутри что-то перехватило — как жаль расстраивать, но, кажется, это обязательный пункт на день — кого-то расстроить — Мишэль по инерции отступил, как будто это могло помочь, и на одном только отточенном автоматизме выставил щит. От прибоя эмоций, разумеется, не помогло, не на ментальную магию эти щиты были рассчитаны.

[indent] Помогло не получить пулю в ногу от активно-агрессивного счастливого кретина. Не было бы так патетично, не радуйся кретин мертвецу.

[indent] — Вынужден вас разочаровать, — повысив голос окликнул он, сглатывая кислую слюну и параллельно пытаясь вспомнить, кто конкретно из знакомых или друзей Джейка был способен на такую дурость, как приветственная пальба. Список был короткий. Успел только устало подумать «Пожалуйста, пускай это будет не Блауз», — но с прискорбием вам сообщаю, что Джейсон Лориан Тревизо, действительно, как вы выразились, откинул копыта и уже довольно давно. Я бы предпочел более мягкую формулировку, но сути это, впрочем, не поменяет. Прошу вас перестать стрелять, в этой форме приветствия больше минусов, чем плюсов.

[indent] И все-таки Архей явно его недолюбливал.

[indent] Это был Вильям мать его Блауз. Достаточно было сделать ещё двадцать шагов вперед, чтобы узнать его лицо наверняка, и ещё пять ударов сердца, чтобы выровнять в себе все, что заставляло лицо разбиваться судорогой «данунахрен».

[indent] — Приношу, свои извинения, Вильям. Мне Джейк тоже нравился больше, могу понять, если вы будете разочарованы, — вежливость как универсальный инструмент личной защиты легко легла и сейчас. Его другом Блауз не был. Совсем. — И… Кохола?

[indent] Вот это было действительно странно, пусть и сглаживало общий градус неприятности встречи. Лани он помнил хорошо, и старался запоминать хорошее. Недоуменный излом бровей Тревизо уже удержать не смог.

[indent] — Извините, Лани, но мне всегда казалось, что вы не любитель острых ощущений и заброшенных домов на окраине мира. Не упрекаю вас, но позвольте… выразить обеспокоенность. И пожелать вам доброго вечера, разумеется.

[indent] Чем конкретно обеспокоенность уточнять Тревизо не стал — местом встречи, компанией Вильяма или всем сразу —  перевел испытывающий взгляд обратно на Блауза, чувствуя, как трещина внутри углубляется, и стиснул рукоять трости, как спасительную соломинку. С какого вопроса начать? «Какого хрена» или «какого черта»? «Вы знали, кто из нас кто. В отличие от многих других. Я не забыл. Тогда почему»?

[indent] — Нужна помощь с интоксикацией?

[indent] «Почему его имя», — зависло в воздухе, едва ли не заискрило.

[indent] И самое главное. Где Лука?

Отредактировано Мишэль Тревизо (2023-02-22 12:20:52)

Подпись автора

https://i.imgur.com/D4P1sKM.png
Любой человек — теплица, пока в нем жизнь теплится.

+2

5

– Доброго вечера, мастер Блауз…

Наидобрейшего просто. Стоило крайне аккуратно и ненавязчиво убрать с плеч одну его руку, как на её месте незамедлительно вырисовывалась другая. Да сколько у него рук-то?!

Радость от встречи хоть кого-то живого, знакомого и даже вызывавшего желание не сбежать, а с искренней улыбкой пойти навстречу, быстро сдуло запахом перегара в лицо. Впрочем, радоваться ему как будто и не нужно: Вильям справлялся с этой задачей за двоих. Нет, за троих, если считать недопитую бутылку, которая несколько раз пролетела в опасной близости от торчащего уха и в целом, кажется, жила своей полной и насыщенной жизнью.

Лани осторожно поправил съехавшие от пылких объятий очки и тихонько вздохнул, признавая свою капитуляцию. Чуть улыбнулся даже – на его шутку. Вильям был человеком противоречий, если не сказать одним сплошным абсурдом. И лично Лани всегда поражало, почему этот мужчина, казалось, не имевший ни малейшего представления о существовании такой безусловно фундаментальной штуки, как чужая зона комфорта, ни капли не пугал его.

Юноша всё ещё помнил те однотонные стены, бесконечные, словно вытащенные прямиком из кошмаров, прорезанные лентами тусклых ламп коридоры, пустые комнаты без окон, людей в форме и без лиц… То есть, конечно, у них были лица, но без единой эмоции они больше напоминали маски или армию мертвецов. Даже в плену ему не было так страшно, что руки не тряслись – они немели и застывали. Так холодно, как не бывало в ледовитом океане Проциона. Так одиноко, что бегство в собственные мысли не спасало, ему нужен был хоть кто-нибудь живой.

Тогда-то и появился Вильям, человек с лицом, который заставлял стены – расцветать, ноги – оттаивать и идти, а сердце – вспоминать, как биться. Который одним своим присутствием помогал поверить в слова: «Тебе не причинят здесь вреда», даже не произнося их. И хотя это всё была лишь магия, и хотя это всё – не для Лани, а для поиска тех, кто когда-то его похитил, человек с лицом уходил, забирая с собой цветы со стен, но он был не в силах отобрать восхищённый мальчишеский взгляд, который Лани берёг как драгоценность и прятал как контрабанду в стенах самой Коалиции.

Он тоже мог узнать Вильяма с закрытыми глазами. По запаху несуществующих цветов.

Тонкая рука будто сама собой поднялась и зависла над расшвырянными ветром тёмными прядями с синеватыми переливами от его собственных глаз, пока Вильям то ли бодал Лани, то ли ластился как котёнок, но так и не коснулась – хтонов менталист опередил его.

Ладонь повисла вдоль тела безвольной плетью. Опять. Опять его мозги препарировали с особым изяществом и бесцеремонностью. Опять безжизненное окружение разукрашивалось всеми цветами радуги, Вильям чудился последним человеком в мире, а в небесах крошечные этнархи пели их встрече дифирамбы.

Лани засмотрелся на этих этнархов, не обращая внимания на хлопки по груди и льющиеся нескончаемой рекой речи. Что-то там про мертвецов, феминисток и хтоников. Хтоники – это те милые пушистые существа с улыбкой до ушей и шире? Тогда Лани их уже любил. В эту секунду он любил мертвецов, он любил Вильяма, он любил это окутанное мистической тайной место и вон тот высохший куст.

Звук салюта. Как нельзя лучше отражает восторг, переполняющий дархата. Встрепенувшись, он обнаружил себя подле клумбы, вкушающим запах засохших георгинов, и поспешно вернулся к Вильяму. К ним кто-то приближался. И Вильям радовался этому точно также, как и Лани. Ну конечно, а как ещё?

После Коалиции дархат не единожды получал «целительные» ментальные уколы от одногруппников, уверенных, что так можно побороть его социофобию и аморфность, не единожды его пытались познакомить с девушкой, накачав искусственной уверенностью в себе. И всякий раз результаты оказывались всё более потрясающими и непредсказуемыми. В конце концов опыты было решено прекратить, утвердив однозначную аксиому: «Не лезь в мозги тому, у кого они и так немножко набекрень».

Вот только Вильяму об этом не сказали. Не сказали и Мишэлю, которого Лани наконец-то разглядел. Ну ничего, он скажет ему всё, что нужно и не нужно, сам. Качнувшись навстречу, как совсем недавно Вильям, юноша в ответ на приветствие пошёл к доктору по большой дуге. По очень большой дуге, по пути сорвав благоухающую розу и чуть не распластавшись прямо там – уж больно дивный был аромат.

Обнять дока с первой попытки не вышло. Сперва Лани приник к потухшему фонарному столбу, преисполненный великой любви к нему за этот мягкий полумрак. Следующим на очереди был Мишэль и, сграбастав его в объятия, дархат уставился на него снизу вверх огромными от восторга глазами, которые сейчас больше всего напоминали два синих фонаря.

– Наставник! Я так счастлив, я так рад! Вы пришли, чтобы продолжить моё обучение? Пожалуйста-пожалуйста, побудьте моим учителем ещё немного!

Для убедительности своих слов Лани отстранился и в безупречно выверенном реверансе вручил доктору розу. Безупречность немного портилась разве что бутылкой во второй руке, о которой он вспомнил только сейчас и сперва попытался спрятать за спину, бормоча под нос и косясь на Вильяма:

– Это не моё, мне подкинули…  – но затем ему в голову пришла куда лучшая мысль: – Не хотите? Тут ещё осталось немного. К слову, как поживают Луис и Мимси? Больше не огрызаются друг на друга? О-о-о, а что это у вас в руках, платье? Ваше?! Прошу вас, будьте так любезны! Уверен, эти оборочки прекрасно сочетаются с вашими длинными ресницами, мертвенной бледностью и идеально очерченными скулами!

В тихом омуте

Лицензия на "что ты твориш" от Вильяма Блауза получена.
Для красочности просто вспоминаем конец десятой серии Yuri on Ice. С:

+3

6

[indent] Если кому тут и нужна была помощь, то только Мишэлю. Срочно. От кого-нибудь.

[indent] Память подсказывала держаться от Блауза на безопасном расстоянии прыжка, потому что его хлебом не корми, дай в кого-нибудь вцепиться. Ещё тогда, в прошлой жизни, он предполагал, что на этом Вильям и его брат и сошлись — на неуемном желании касаться. Дотрагиваться до Джейка было естественным и правильным: сидеть, скрестив ноги под столом или бесконечно сталкиваться острыми коленками, находить безусловную опору в тепле узких ладоней, ещё раньше — спать вповалку, зарывшись носом в пшеничный завиток отросших волос за ухом и чувствовать, как чужое дыхание шумно щекочет шею. Блауз был просто… Блаузом. Тревизо не готов был утверждать наверняка — память могла играть жестокие шутки, особенно если перебираешь воспоминания о ком-то, кто тебе не нравился, цепляя выцветшие карточки с тем, кого любил больше звезд. И неизвестно, кто искажал кривым зеркалом эту память больше: Джейсон осколки о Вильяме, или Вильям те фрагменты, в которых хотелось остаться один на один совсем не с ним. Вильяма он помнил «трогательным», если под трогательностью понимать возмутительное нарушение чужого личного пространства.

[indent] Он был пьян или вроде того — сам Майк сейчас был далек от трезвости, так что анализировал исключительно в замочную скважину эйфории от вылаканного. Иначе как объяснить, что назвал он его чужим именем, этот шумный человек, который быстро научился различать братьев наверняка до жеста? Но если от Блауза Мишэль как-то заранее предвосхищал если не подлости, то укуса — справедливо было бы клацнуть зубами и огрызнуться, сам Тревизо бы именно так и сделал, если бы кто-то подсунул ему вместо улыбчивого ясноглазого Джейка кого-то… вроде себя, этот мрачный бастион деланной отчужденности — выходка от Лани стала неожиданностью. Пугающей, нельзя сказать, что приятной, выбивающей из равновесия, словно дархат не изловил его в теплый захват рук, а ловко пнул и без того шаткий стул, на котором Тревизо отчаянно балансировал на одной ноге с закрытыми глазами.

[indent] Не ожидая атаки дружелюбием от стеснительного юноши, Мишэль опрометчиво сконцентрировал зыбкое от «Дороги» внимание на Вильяме. Выступление со столбом благополучно пропустил, мало ли, зачем мальчик пошел бродить? Перед глазами плясало имя брата, его смех шелестел над ухом сожалением падающего листа, Блауз улыбался, и Мишэлю до скрипа зубов хотелось умолять его прекратить. Я не он. Никогда не смогу им стать, никогда не смогу заменить. Пожалуйста, перестань. Он топил его радостью, но эта радость была отравлена собственной неисчерпаемой памятью. Тревизо скреб по дну этого колодца ржавым ведром и злился. Надо только добраться до фляжки. Ему бы ещё глоток. Смочить горло, и можно будет до самого утра плыть по волнам спокойного умиротворения и искристого света.

[indent] Хвать!

[indent] Мишэль замер, как олень в свете фар, напрягся всем телом и испуганно охнул. Какая подлость! Кохола, ну что же ты, память такая короткая? Разве нескольких недель было недостаточно, чтобы сообразить: эта собака кусает руку, которая её гладит, смотри со стороны — глаза у нее грустные, какие бывают у человека, которого ты когда-то любил, но не подходи, она свою собственную лапу ест и не хочет отвлекаться на хорошее отношение. Запоздало пробежала мысль, что Кохола любит животных, даже самых блохастых и кусачих тварей. Сколько Мишэль с ними намучился, страшно вспомнить. Одна зверюга так и осталась жить, то у него, то у Каэсси, которая слала бесконечные сообщения: «Мёрф хнычет и какой-то квелый, ему без вас грустно! Забирайте обратно, мне вполне хватает вашего цветника, чтобы еще и с этой тварюгой сюсюкаться», — всегда прикладывая смешные фотографии с подписями в духе «Наелся и спит, посмотрите, он поджимает лапки и похож на шишку! Тут зверь похож на шишку!».

[indent] В бессознательной попытке восстановить территориальную справедливость, Мишэль уперся ладонью Лани в плечо и попытался его от себя отодрать. Куда там, дархат вцепился в него как аббератский клещ, радостно лепеча и сверкая глазищами. Тревизо шумно выдохнул, теряясь в радости Блауза, тепле Кохолы и собственной пьяной веселости, неловким жестом двумя пальцами стукнул Лани в лоб, недостаточно, чтобы отогнать, но вполне конкретно, чтобы считать «включай голову, ты куда лезешь, это этнарховская трансформаторная будка, кыш брысь, если не хочешь отхватить».

[indent] — Мне казалось, мы сошлись на том, что медицина — не ваше, — вяло заметил он, выдавив бледную улыбку. — Я тоже вам рад, но отпустите меня. Пожалуйста.

[indent] Неизвестно, что конкретно возымело эффект. Кислый вид, пальцы в лоб или старательное отпихивание — Кохола отступил, изобразил какой-то совсем уж фентезийный жест и выставил перед собой цветочек. Нате, мол, это вам, от сердца и почек, и самого чистого сердца. Мишэль подавился воздухом, с сомнением уставился на розу. Затем снова на Лани. И снова на розу. Затем, наконец, обратил внимание на бутылку.

[indent] Ага. Наклюкался значит.

[indent] — Мёрф, — на автомате поправил он, забрал цветок и, задумчиво покрутив его в руках, попытался неловко приладить в карман пиджака. Роза в пиджаке жить не хотела, колола пальцы и бесконечно пыталась удрать обратно в сторону родного куста. — Он у Каэсси, они с Луисом передавали вам привет. Передали бы, если бы знали, что вы тут. Вы что пьяны? Тут пикник на обочине, а мне никто не сказал?

[indent] Удержаться от встречной колкости-атаки, уводя внимание от злополучного платьица было сложно, Мишэль и не стал выбирать сложных путей. Только расправил складки и рюши, как будто этот аксессуар само-собой разумеющаяся деталь гардероба и он, вообще-то, постоянно так ходит — с платьем — мало ли, где пригодится? А вдруг вечеринка без штанов, а он как раз и готов?

[indent] — Весьма польщён высокой оценкой моих ресниц и трупного цвета лица. Традиционная встреча этнархов в платьях на кладбище сорвалась, жалость-то какая, — прохладным голосом почти пропел он, ловя убегающую веселость за верткий хвост, фыркнул себе под нос и снова собрал рассыпающееся внимание на бутылке. — Очень надеюсь, что подкинули, не хотелось бы в вас разочаровываться, это моя экологическая ниша. Блауз, как не стыдно спаивать детей. У вас совсем нет совести.

[indent] Вильяму стыдно не было. Вильям принялся отрицать всякое отношение к бутылке, мол он тут, между прочим, совсем и ни при чем, это все Кохола. Какой ты Джейк, дурачок, обманулся этими невинными синими глазёнками. А он-то — демон-искуситель! Почти напал со спины и силком заставил его, Блауза, нахлебаться. Он-то, может быть и не хотел, но Лани был так убедителен, что просто не оставил ему ни единого шанса. Имя Джейсона снова разбило его внимание в дребезги — Мишэль поморщился, как от приступа острой головной боли, и прикрыл глаза. Соберись, рохля. Собрался — разобрался. Лука, тут должна быть Лука, девчонка с волосами цвета льна, присутствие которой обещало тихую радость и ощущение собственной нужности. Ещё и роза эта, сволочь колючая, бегунья.

[indent] — Вильям, может быть вы не расслышали. Я же сказал…

[indent] Хвать дважды.

[indent] Да он что, медом намазан?!

[indent] Вильям живой и теплый, его сердце колотится и отдает стуком «жив, жив, жив» в его собственную грудь даже через слои одежды. У Мишэля заканчивается воздух. Может быть от того, что разит от Блауза далеко не теми самыми розами, он хмелеет от чужих эмоций, собственного раздражения и одного присутствия этого человека из прошлого. И, что бесит больше всего, шипит внутри как напор газировки из баллона, совершенно игнорирует, что Мишэль — это Мишэль. Сиамец-Тревизо, главная радость от общения с которым — побольнее его зацепить. Может это извращённая пытка такая? Может быть, если он замрет и милосердно позволит ему делать, что захочется, не будет реагировать, Блаузу надоест эта затянувшаяся несмешная шутка? Вильям тянет руки к его лицу, и Тревизо приходится подключать все ресурсы самообладания, чтобы не увернуться (как будто из этой хватки можно вывернуться, он даже с Кохолой то сладил едва-едва) или панически по-девчачьи не взвизгнуть: «Лани, спасай!». Кохола — не лучший кандидат на спасателя с пляжей Алькора — Вильяма шатает, он цепляется за всех сразу, заваливается, продолжает уверенно городить бред.

[indent] — Я, по-твоему, не в себе? Я помню твоего брата Майка. Ты на этого дурачка вообще не похож.

[indent] На того Майка, которого Блауз мог помнить, Мишэль действительно не похож, от него и осталось — бегущий по ветру дым и врачебная квалификация. Сиамец Майк был весел, силен и полон жизни. Мишэль Тревизо — разваливался на куски каждый вечер, чтобы поутру собрать себя обратно как было по памяти, вынужденный каждый день доказывать свою состоятельность и нежелающий предпринимать реальных действий, чтобы как-то исправить плачевное стечение обстоятельств, в которое превратилась его жизнь.

[indent] — Можно считать это комплиментом? — рассеянно пробормотал он и тряхнул головой, рассыпая по плечам волосы и звеня серьгами. — Не выглядеть дураком — уже половина успеха, многим и этого не удается. Но, Вильям, это уже не смешно, правда. Низко пытаться задеть меня именем… Вы же знаете, как много он для меня…

[indent] Договорить он не успел — гравитация, бессердечная сволочь, переиграла их всех. Лодыжка вывернулась с устрашающим хрустом (или это гравий хрустнул под каблуком ботинка, Мишэль не смог понять), и он нырнул назад, в воздух, кренясь, переполняясь ужасом и отчаянием, утягивая за собой Блауза, а за ним и донельзя восторженного Кохолу. Трость загремела, выпав из рук.

[indent] «И — вот она. Эта ужасная, восхитительная, бесконечная секунда между мгновением, когда ты оказался на земле, придавленный чужим весом, и мгновением, когда придет боль. Скоро ли я почувствую боль? Насколько сильной она будет?»

[indent] За столько лет он так и не смог привыкнуть к ней окончательно. Смирился, но не привык. Дезориентированный, Мишэль дробно задрожал не то от тяжести, не то от предвкушения грядущей агонии. Хорошо, что в нем одном как минимум одна целая бутылка «Лунной». Не закричит.

[indent] Вот. Сейчас.

[indent] Мучение выражалось коротким и емким нецензурным словом. Раздирающая тело судорога вдоль всего правого бока, от ступни до челюсти. Он зажмурил наполнившиеся слезами глаза, хватанул ртом воздух и все-таки не смог сдержать сиплого высокого выдоха. Стон забулькал в груди, истерически изломился в нервное, какое-то надрывно веселое хихиканье.

[indent] «Это боль говорит, или смеюсь? Можно ли понять разницу?»

[indent] Он с трудом дышал через нос, нога содрогалась от усилия выпрямиться и скинуть с себя этих балбесов. Секунд пять, не больше, растянувшихся в субъективном ощущении времени на долгие часы. Судорога прошла. Мишэль произвел несколько осторожных движений, проверяя свое тело. Нога горела, но почти даже терпимо, ступня онемела, стреляя вверх по позвоночнику злобными маленькими уколами. Переживание было, конечно, почти захватывающим. Понравилось ли мне ему? Для большинства людей упасть — обыденная вещь, для Мишэля же — целое приключение. На вежливость сил не осталось. Голос все ещё дрожал воспоминанием боли и тусклым серебряным бубенцом смеха.

[indent] — Слезли с меня оба. Живо.

+

Нарушение очереди и взаимодействия с Вильямом согласованы с игроком

Отредактировано Мишэль Тревизо (2023-02-28 02:56:31)

Подпись автора

https://i.imgur.com/D4P1sKM.png
Любой человек — теплица, пока в нем жизнь теплится.

+2

7

https://forumstatic.ru/files/001b/8c/87/90107.png
https://i.pinimg.com/736x/1a/4f/96/1a4f96bec6bc3c476e6e2e1cf9232bdf.jpg
https://forumstatic.ru/files/001b/8c/87/27505.png
  Вильяму кажется: розовый куст их осуждает. Взирает с высоты единственного невысохшего растения, гневно оттопырив ветки, — если бы у куста было лицо, Вильям уверен, у него было бы выражение негодования на границе с зарождающейся ненавистью. Два ярких бутона, растущих на одном уровне, выглядят ярче остальных. Выглядят почти как глаза: Вильям пытается отвести от них взгляд, но ему кажется, что куст продолжает злобно смотреть. Аккурат как старый охранник с ружьём, который увидел соседских мальчишек, желающих покуситься на хозяйскую яблоню. Розовые цветы мнятся большими глазницами. Закрытые лепестками завязи — чуть тёмными зрачками. Прижатые ветви похожи на крохотные ручки, которые надули колесом, в выражении праведного гнева.

  С этим кустом явно что-то не так. Он слишком выразительный для растения.

  Рука тянется к глазам, смахнуть с них остатки пьяных сновидений. Как в пелене наркотического бреда Вильям видит счастливое лицо Кохолы, которые не идёт — танцует — вдоль мрачных дорожек не менее мрачного особняка. Кажется, у Лани в голове играет музыка. Торжественный вальс или приятный блюз — эту музыку не слышит никто, кроме него, но двигается он ей в такт. И за этими движениями приятно смотреть: лёгкая, чуть пьяная походка выдаёт хорошее настроение, полублаженное лицо непривычно расслаблено и приятно.

  Розовый куст осуждает его. Его, Лани, — в первую очередь. Кажется, куст даже подбирается, когда Кохола отчётливо выбирает свой маршрут, и куст роз понимает куда.

  Мудрецы учили: сорвать цветок, который бесславно погибнет, если его не сорвут. И рука Лани тянется к розовому кусту как в замедленной съёмке. Его тонкая, по-настоящему изящная кисть проникает к тёмно-зелёной листве, срывает розу подобно эстетичному ролику из интернета. Длинные пальцы удерживают бутон и ствол с шипами, тянут к себе цветок как нечто сокровенное и важное. Вильям смотрит: куст остался без одного глаза. И едва Кохола поворачивается к нему спиной, куст бросает напоследок с пищащим гневом:

— Грубиян! Сквернодей!

  Вильям готов поверить во что угодно, лишь бы это не было правдой. Он моргает ещё раз, трёт глаза: вальсирующей походкой Лани направляется к их общему «другу» и, кажется, совершенно ничего не слышит. Куст остаётся кустом. Единственным цветущим растением посреди засохшей клумбы и уже не кажется живым.

— Нельзя столько пить, — ворчит Вильям себе под нос и поднимается, опираясь ладонью о витой забор около бывшей зелёной изгороди.

  Но характер сильнее алкоголя: Вильям пропускает мимо ушей все замечания Мишэля, потому что тот говорит он лишком сложно. Слишком сложно, вежливо, витиевато — так говорят на светских мероприятиях, которые Вильям терпеть не может. Длинная речь, «выканье» смешиваются в единый фоновый шум, в котором невозможно разобрать ни смысла, ни уловить конца и начало. Но Вильям помнит: ни воспитания, ни семью невозможно пропустить мимо себя, особенно если среди аристократии ты родился. Джейк вырос, возмужал, погрустнел — это нормально. Вильям просто стал дебилом чуть меньше, чем раньше. Сохранив в себе куда больше «прекрасного прежнего», что безупречно запомнил в нём Мишель.

  Но проблема не в том, что Вильям Мишэля забыл. Он не хотел верить, что он это он.

  Просто сгрёб в тиски объятий так, как делал всегда с «нужным» близнецом Трэвизо: крепко, с темпераментом и нескрываемой радостью, под раздачу левой руки попался и Кохола. Собрать в кучу дархата проще простого: как «нечаянно» украсть красивый подсвечник с приёма и привадить в широкий карман. Подсвечнику сопротивляется бесполезно. Иное дело лицо второе, которое отказывается сознаваться в правде: кажется, далеко не в восторге, но когда это Вильяма останавливало?

Он отвечает запоздало на провокацию, в которой чувствует обвинение.

— Это не моё, мне подкинули, — тихо оправдывается Лани, и Вильям его перебивает.

  Цокает по бутылке пальцем.

— Ложь и клевета.

  Он смотрит на Кохолу так, будто в невинном лице с синими глазами сосредоточены все бесы мира. Будто не он, Вильям, дышит на всех перегаром таким, что сносит с ног, будто во всём виноват действительно тот, в чьей руке бутылка — как пойманный вор с поличным. Вильям отстраняется из цепких объятий, не отпуская рук, и смотрит в лицо Мишэля с лицом непоколебимого судьи и выдаёт совершенно серьёзным голосом:

— Не верь ему, — и с осуждением впивается чёрными глазами в лицо Лани. — Это он пронёс.

  И грохот возникает быстрее, чем возможно что-то осознать. Вильям наступает на чью-то ногу, лицо Трэвизо болезненно морщится, его подкашивает, и Вильям не успевает разъединить руки. Падение выходит нелепым. Громким, смешным и до удивительного неэлегантным. Звук разбитой бутылки ранит сердце, тело их общего чудощавого товарища болезненно копошится сверху. Мишэль принимает на себя весь удар.

  Весь вес их обоих.

— Слезли с меня оба. Живо, — с нотами раздражения звучит угрожающий голос.

  Вильям и не думает повиноваться. С неколебимым лицом он опирается руками на землю, подтягивается вверх и садится на живот Мишэля, как на лавочку, деликатно потеснив Кохолу рядом, за спиной. Брови хмурятся к переносице, лицо приобретает печальный оттенок.

  «Слезли с меня оба. Живо», — эхом недавних слов звучит в голове знакомый голос. И Вильям грустнеет: так невежливо, грубо. Некрасиво. Не об этом он думал, когда отправился встречать пропавшего сердечного друга. Вот попросил бы по-хорошему — Вильям бы встал. А таким тоном — из принципа останешься сидеть. Даже если упадёшь другому на лицо.

— Слово волшебное где? — сверкает глазами Вильям в ответ на недовольное лицо Мишэля. — Слова волшебного нет. А «нет» — пидора ответ.

  Голова высокомерным движением откидывается назад, носом вверх, Вильям принимает демонстративно расслабленную позу, сидя на «лавочке» Мишэле сверху. Спина ощущает тело другого. Он не знает, вскачет ли Лани: но хочется его остановить заранее. Тело Трэвизо костлявое, худое, будто иссушенный труп в анатомичке медицинского университета. Но сидеть на нём теплее, чем на голой земле. Может, поваляется снизу минут пять — и сразу вспомнит нужное волшебное слово.

  Воздух пахнет печалью: Вильям потягивает носом алкоголь от разбитой при падении бутылки и давит в себе чувство схватить Лани за ухо и потянуть в назидание. Градуса в крови становится всё меньше и меньше: полупрозрачное розе могло бы решить эту проблему, если бы кто-то его не разбил. Но взгляду попадаются совсем другие уроненные вещи, и Вильям тянется, подбирая отлетевшие испачканные ткани.

  Всё это кажется насмешкой. Глупой шуткой. Пальцы вытягивают одежду перед собой, бережливо поднимают костюм за плечики перед глазами. Перекинутая ранее через плечо одежда казалась просто обычной блузкой или полотенцем. Но сейчас глаза цепляют всё до мельчайшей детали: бледное кружево, идущее вниз от горловины, тонкий бантик из чёрной ленты под воротником, аккуратные жуки-пуговицы, юбка…

Юбка.

— Не понял, — подводит итог Вильям и оглядывается на Мишэля. — Это твоё? Или на вечеринке…у всех дресс-код? Блин…БЛИН! Я не знал!

  Вильям болезненно морщится, чувствуя, что оплошал. Разумеется, юбка — это не «его», Джейка, одежда. Так надо. И осознание, что ты пришёл на нужную вечеринку без правильного костюма, заставляет лицо устыдится. Болезненно скинуть руки к лицу с темпераментом погорелого актёра, вцепиться пальцами в собственную кожу.

— Сейчас! Сейчас всё исправим!

  Суета заставляет вскочить на ноги. Вильям поднимается, болезненно приминая тело Мишэля в землю и тащит Лани за собой к двери особняка за рукав. Идея не идёт сразу, Вильям всматривается в лицо Кохолы долго, пристально думая, что бы сообразить из того, что может чисто в теории… «пойти». «Пойти», как говорят девчонки в магазинах шмоток.

  Бытовая магия проста и безупречна, она не даёт ни осечек, ни ошибок. Не успевает Мишэль подняться — нужная одежда, которая была на нём, опять на нём. Колени под юбкой обдувает прохладным осенним воздухом. Таксист бы не одобрил. Не понял, но явно запомнил Трэвизо именно таким, каким Трэвизо видят сейчас. Вильяму «Джейк» кажется нелепым.

  Чуть менее нелепый после бытовой магии перед ним Лани: в голубом костюме бортпроводницы на каблуках, аккуратном берете и глянцевом значке кита на груди справа. Воспалённый от алкоголя разум в принципе доволен: голубой костюм сочетается с синими глазами, Трэвизо костюм себе выбрал сам, а Вильям…

  Первое, что пришло ему в голову, был костюм медсестры из секс-шопа. Даже перекинутый через шею стетофонендоскоп до безобразия пластиковый и нелепый. Но Вильяму хорошо. Вильям себя не видит.

  Зато всех троих видит некто другой.

  В особняке по-прежнему не горит ни одно из окон. Но распорядителю игры это и не требуется. Он передвигается со стенам с той же лёгкостью, что его недалёкие родственники — пауки. Он и сам паук. Туловище — истинно паучье. Брюхо большое, размером с тело спаниеля, восемь лап, заканчивающимися крохотными ладошками и пёстрых перчатках разных цветов. Длинная паутина прочная и липкая. Вместо головы — младенческий череп, поросший мхом, вместо глаз — два серых круглых камушка с начертанными рунами. Улыбка как у Чеширского кота на половину лица — не слезает с тела, приколоченная намертво.

  Его тело спускается с крыши на тонком канате паутины, зависает в половине метра от компании тех, кто кажется…не совсем адекватным. У распорядителя игр есть речь. Есть приветствие, договор, условия, он готовился два часа!

  Но жизнь его не готовила к тому, что игроки — бортпроводница, горничная и медсестра с провокационно мужскими лицами и не совсем женскими ногами. Заученный текст забывается быстро. Сбивается настроение, и всё, что гигантский паук может произнести, глядя всех троих…

— Ребята, — голос паука сочувствующий и печальный, — вам помочь?
https://forumstatic.ru/files/001b/8c/87/25289.png

+2

8

[icon]https://i.imgur.com/nlxdc71.png[/icon]

Хорошо. Одним этим ёмким словом можно было описать всё то, что Лани испытывал сейчас.

Ему было весело от того, что Вильям пытался свалить всю вину за пронесённое тайком на вечеринку спиртное на мальчишку: даже друзья так не подкалывали дархата. Он тихо смеялся и невзначай пихал самого жуткого и самого потрясающего на своей памяти коалиционера в бок.

Ему было приятно, что Мишэль не выкинул розу сразу, а даже попытался приспособить к пиджаку. В отличие от пышущего – ака огнедышащий дракон паром – высокоградусными ароматами Вильяма, вибрирующего где-то совсем рядом своим нетерпением и неуёмным счастьем, Лани был ещё вполне в сознании и отдавал себе отчёт в происходящем. Просто ничего не мог поделать со своей радостью, со всей признательностью и привязанностью к этим людям. С него словно спали все цепи и замки, прежде сковывающие любой его шаг, любое движение, любое слово прочными узами комплексов и страхов. Да у него даже походка стала уверенней и свободней, будто он и впрямь мог взлететь, как всегда мечтал!

И Лани в самом деле полетел, только не вверх, а вниз, ловко схваченный силовым приёмом, коим полагалось ловить нарушителей всеобщего порядка и спокойствия. Впрочем, а кем он ещё может быть в этом балагане? Юноша не сопротивлялся, наоборот даже как-то покорно сложился, чтобы было удобнее тянуть и подминать его под себя, будто плюшевую акулу. Он довольно жмурился и тыкался в грудь Блауза лицом, бодал Мишэля макушкой, задевал всех торчащими вихрами и ушами. Словно китёнок, который приветствует мать, жался к ним. Или как совсем уже (почти) взрослый кит – так они всегда выражали восторг от встречи после полугодовой разлуки, когда собирались вместе в небольшие – по две-три особи – стаи и отправлялись в длительное путешествие.

Ему было невероятно тепло.

Дрожащий, чуть хриплый голос стал громом среди ясного неба безмятежной эйфории. Гораздо громче, чем тот грохот, с которым они все повалились, намного пронзительнее, чем звон разбитой бутылки, почти оглушительно – так, что хочется заткнуть уши и ничего не слышать. Что-то больно царапнуло грудную клетку изнутри, скользя коготочками по рёбрам.

Быть того не может. Ему же хорошо. И всем хорошо. И Лани чувствует себя как никогда свободно, словно того Лани, что всегда был заключён за железными замками и лириумными решётками с блокираторами-наручниками от излишних эмоций – таких ярких и радужных, наконец-то выпустили на волю. Тогда откуда это ощущение?

Вильям отпихнул его, но не прогнал, целиком и единолично захватывая внимание Мишэля. Оставшись позади, на обочине всего веселья, юноша скатился на землю, слушаясь в большей мере внутреннего скрежета, который неприятно кровил на прокушенном в пылу возни языке. Заполняющий рот привкус соли, такой чужеродный установившейся между ними волшебной атмосфере (вон и Вильям поясняет доктору что-то там про волшебство), на время отвлёк Лани, осиротело сгорбившегося в сторонке. В голову против воли лезли связанные с этим вкусом воспоминания о многократно сломанном носе и разбитом лице. О том, кто вытащил его из этого ужаса и помог подняться. О том, с кем он сегодня мечтал увидеться, но так и не нашёл его. О человеке, которого он мог в единственном числе считать своей семьёй, но… Господин и помощник – это ведь совсем не то же самое, что, к примеру, родитель и ребёнок.

У Лани никогда не было мамы и папы ни в животном мире, ни в человеческом. Неважно, что они могли быть лишь приёмными, это ведь так здорово – когда тебя любят и обнимают просто так, за то, что ты есть. Когда за тебя волнуются и тебя с нетерпением ждут. Когда ты нужен просто потому что.

Уперев ладони в землю между согнутых колен, юноша поднял голову и оглянулся через плечо на Вильяма и Мишэля. Мысль, внезапно озарившая его, была подобна искрящимся радугой капелькам утренней росы на траве и прекрасна, как восход солнца, обнимающего своими тёплыми лучами всё живое на земле, в небесах и глубоко в пучине его бессознательных глубин. Как измученный жаждой путник в пустыне, Лани потянулся к этим благодатным лучам, потянулся всем телом, рукой, но – внезапный как шторм на море Вильям ухватил его за эту самую руку, вернее рукав с утонувшей в нём рукой, и куда-то потащил.

Дархат покорно и даже заинтриговано плёлся следом, только что оглядывался через каждые пару шагов назад: они с Мишэлем что, поссорились? В ушах резонировало звучание чужих невысказанных претензий, внутри всё ещё что-то отчаянно скреблось. Те самые «кошки»? Вильям остановился и теперь так пристально вглядывался в его лицо, что Лани невольно запунцевел. В голове шальным солнечным бликом на воде мелькнула мысль, уж не прикидывает ли этот человек, какой цвет теней подойдёт к отчётливо синеющим глазам. С него станется и…

А, ну почти.

Моргнув два раза, Лани сосредоточенно поправил средним пальцем очки на носу и двумя пальчиками берет на голове, отряхнул строгую юбку-карандаш выше колен от невидимых пылинок, ослепительно улыбнулся Вильяму за такой подарок и изящной походкой раненного в колено бегемота, хромая одновременно на обе ноги, торопливо продефилировал к Мишелю.

Мечта юноши исполнилась: эти чудные оборочки теперь действительно очаровательнейшим образом подчёркивали острые скулы, бантик прекрасно дополнял длинные ресницы, а маленькие пуговички хорошо сочетались с позвякивающими на ухе серёжками и ключиком. Лишь одна крохотная деталь не вязалась с общим праздничным, прямо как его настроение, обликом: наставник сидел на земле, наставнику тяжело было самому подняться. А ведь так нельзя оценить всю красоту замечательно подобранного наряда – доктор всегда знал толк в грамотном составлении своего гардероба. Но ничего, Лани ему поможет! Лани поставит его твёрдо на ноги, как когда-то его самого поставил господин!

Ведь так и поступают со своей семьёй, верно? Они ещё не знают: Лани обрадует их чуточку позже. Это будет восхитительный сюрприз, а сейчас…

Наклонившись и крепко обняв доктора со спины – это тоже часть «семейного обряда» – юноша просунул руки ему подмышки и лёгким движением привёл Мишэля в вертикальное положение, словно тот был тряпичной куклой. Даром, что этнарх выше, дархаты от природы те ещё богатыри. Даже в таком тщедушном на вид тельце.

«Кошки» в груди улеглись. Лани преисполнился чувством выполненного долга. Величественному гордому образу и убийственному профилю доктора Тревизо не доставало лишь подаренной розы. Парень поискал её взглядом на земле, уже наклонился, чтобы поднять, и в этот момент правый каблук, не выдержавший такого насилия над своей личностью, с тихим надрывным «хрусть» надломился, применив на дархате силу притяжения. Юноша со всего своего приподнятого на несколько сантиметров роста резво и весело рухнул вниз, следом – кудри и, чуть отставая, – голубой берет.

Огорчению Лани не было предела. Такой красивый наряд, такие чудесные туфли! Вильям же так старался ради него, а он! Шмыгнув носом, юноша стащил с ноги безбожно испорченный каблук и огляделся в поисках разлучницы-злодейки – розы. Точно! Это из-за неё все беды! Из-за неё князь не пришёл на встречу – в его душе цветут лишь персики и вишни. Из-за неё рассорились Мишэль и Вильям. Из-за неё Лани остался без туфли!

Сорванный цветок так и не отыскался, зато на глаза попался тот самый куст.

Вот. Вот она причина всех их распрей и лишений. Вот где зарыт топор войны!

Вооружившись сломанной обувкой, дархат как-то разом подобрался, набросил на себя суровый вид, сверкнул глазами, сдвинул берет набок, единым махом поднялся на ноги и грозно двинулся к кусту. В одной туфле.

– Ты! – нашедший свою цель палец ткнул куда-то промеж двух полноцветных бутонов. –  За что ты с нами так?! За то ли, что сорвал я твой цветок, пусть он не украшал, отнюдь, уродовал твой облик? Как смеешь осуждать меня? Да, ты!

Слова как-то неожиданно закончились. Злость росчерком упавшей звезды оставила свой след на небе и исчезла. Для пущей убедительности и дабы расставить все точки над «ё» Лани запустил в куст туфлю, удовлетворённо хмыкнул его злобному шипению и бросил напоследок презрительно:

– Растение.

Конечно, рыбы, тьфу, двуногие выше этого. Выше того, чтоб преклоняться перед каким-то там кустом и спорить с ним. У него, в конце концов, есть дела и поважнее.

Гордо приосанившись, Лани развернулся к наставнику, прокашлялся в кулак и положил ладонь на грудь. Всё его существо вновь переполнили мечты и чаяния, надежды и тепло, которыми он сейчас огорошит их, всенепременно поделится всем, что имеет. С робкой надеждой, что они примут его. С чуть более убеждённой – что это их помирит. С почти абсолютной – что вот теперь всем точно станет хорошо.

– Мишэль! Вильям! Я хочу, чтобы вы… меня усыновили! Будете моими папой и… – секундная заминка при взгляде на преобразившегося Вила. Взгляд сосредоточенно скользит от едва прикрытых скромным кусочком белой ткани голых волосатых ног к стетофонендоскопу и обратно. Разум подыскивает наиболее подходящее слово. Голос неуверенно выдаёт: – …папой?

Возникший где-то на периферии зрения внушительных размеров паук очень органично вписывался в представшую перед глазами розовую картинку в семейной рамочке. Лани ведь любит животных! И Мишэль, по клятвенным уверениям Каэсси, их любит тоже. Ну и Вильям, само собой, как можно быть таким лапочкой, хотеть всех обнимать и при этом не заходиться воплями восторга при виде милейших мохноногих восьмилапых тварюшек, которые так и улыбаются тебе своим черепом?

Ну конечно, они будут все вместе!

– И давайте заведём себе питомца! – выдохнул Лани, счастливо улыбаясь пауку тоже.

Отредактировано Лани Кохола (2023-03-05 07:55:04)

+1

9

[status]несу таблетки[/status][icon]https://i.imgur.com/m6cj5jS.jpg[/icon]

[indent] По всем фронтам ждал знатный такой облом, даром что переломился не его несчастный хребет. А вежливые просьбы, на поверку, даже балансирующие на тонкой грани откровенных угроз (ну или Мишэля очень разбаловало, что за последние годы окружающие так тонко научились чувствовать тот самый характерный холодок в голосе, после которого желательно было максимально быстро сдохнуть и спрятаться и именно в этом порядке), сработали совершенно обратным образом. Он вяло дернулся, скривился и выразительно фыркнул, вкладывая в неопределенность этого звука все возможное презрение к ситуации.

[indent] Слово ему волшебное подавай. Мишэль знал великое множество по настоящему чудодейственных слов, и все были как одно матерные. Хотя, нет, «сим-сим», кажется, матерным не было, но работало исключительно с говорящими дверями в богами забытых пустынях.

[indent]— Дразнишься как малолетка, — почти дружелюбно оскалился он в ответ и вздернул бровь, прикидывая, достаточно ли хорошее у него настроение для лекции «Пидор — это не оскорбление, ты совсем отстал от жизни, Блауз. Есть же так много других интересных вариантов, хочешь, подарю тебе словарь?». Вместо этого пришлось прикусывать себе язык, чтобы уж точно не ляпнуть какую-нибудь гадость.

[indent] Надо было эту дрянь сразу же сжечь. Или таксисту в подарок вручить, мол знаете, мы — лорды среднего звена, все немного не в своем уме. Хобби такое — дарить всяким встречным поперечным платье с плеча, ещё тепленькое, не остыло, а эти рюши выгодно подчеркнут кокетливый завиток ваших усов. Поверьте на слово, я знаю толк в изящных вещицах.

[indent] — Мне подкинули, — вяло буркнул Тревизо, неосознанно повторяя штампованную отмазку, и захлебнулся сдавленным совсем не лордовским кряканьем, когда Вильям (наверняка, зараза, назло), заехал ему коленом в живот. Встал — нет худа без добра — но предчувствие какого-то грядущего пиздеца вцепилось с отчаянием маленькой злобной псинки в щиколотку. Он приподнялся на локтях, баюкающим движением подбирая под себя больную конечность, и послал в спину Блаузу с горкой отборных мысленных проклятий. К несчастью, все стрелы промахнулись, Вил продолжал быть глазом бури, чересчур бодрым, суетливым, источающим какое-то надрывное веселье сразу всем телом. — Какая к хтоновой матери вечеринка? Блауз, не надо ничего…

[indent] Надо.

[indent] Надо. Было. Сжечь.

[indent] Проклятье тысячи неудач на Фергюса, его ватагу отбитышей и непосредственно на ту гниду, которая придумала аферу с платьицем. И самое маленькое для самого себя — за беспечность, авантюрность и зашкаливающий тупизм. Хорошо хоть сумка через плечо с вещами осталась при нем. Если бы Вильям лишил его сигарет, Мишэль наверняка добавил в свою биографию одно конкретное преднамеренное причинение тяжких телесных. Он набрал в грудь побольше воздуха, заряжая фамильный тревизовский сквернословник до упора, и очень успешно им подавился.

[indent] Прекрасно. Теперь они все в юбках. Словно продолжая парад феерических издевок, у Вила длина белого халата балансирует на грани фола и блядоватости — ругательства проносятся в голове на небывалых скоростях, Мишэль все никак не может выбрать максимально подходящее к ситуации — хуже только наряд Лани. Блядства в нем нет, но Тревизо предпочел бы помнить своего некогда-практиканта в чем-то более… Нет, скорее в чем-то менее. Что это за авиалинии? Мысли рассыпаются, как сорванная с шеи жемчужная нитка, и Майку никак не удается ухватить нужную. Лазоревые каблучки уверенно цокают в его сторону. Ему кажется, с каким-то таким звуком забивают гвозди в крышку гроба.

[indent] — Нет, — на всякий случай предупредительно бросает он и делает попытку отбрыкнуться ногой, цепляясь за воздух. Он прекрасно помнил, что нельзя обманываться субтильностью — Каэсси тоже при большом желании могла сломать его пополам и даже не вспотеть, но в этот раз он не развалился в полубреду на собственной кухне. Так, присел немножко. Это вовсе не означало, что он собирался подсаживаться на грузоподъемные дархатские услуги. — Не надо… Кохола! Я вам что, девица?! Поставьте меня… Хотя нет, вы же и так… Руки так, чтобы я их видел!

[indent] Трость послушно прыгает в руку — отлично, теперь у птички-криволапки снова три ноги, как и положено — Мишэль выпрямился и стрельнул в Лани одним из фирменных убийственных взглядов, между «спасибо» и «ещё раз такое выкинешь — запру в шкафу, сам потом думай, как из него выходить» — видимо, на этот раз сила его осуждения достигла нужной концентрации, Кохола споткнулся и очень неизящно рухнул лицом в землю. Был бы это не Кохола, Мишэль бы даже пошутил, что вид ничего. Но это был Лани Кохола — оставалось сочувствующе скривиться и, пошарив в сумке, вытащить помятую пачку сигарет и фляжку — в ней многообещающе плескалось наркотическое пойло — хлебануть от души и закурить. Горький ментол окутывал милосердным дымком принятия. «Лунная» шлифовала морозным послевкусием обреченности.

[indent] — Не ругайтесь на розу, у нее есть имя, — бросил он ему в спину. — К тому же вы начали первый. Извинитесь, чему я вас учил? Всякое растение не приемлет иного общения, кроме уважительного вежливого… Чего нахрен?

[indent] Он почти выронил сигарету, каким-то чудом не добавив к ажуру рюш дизайнерское прожжённое пятно. Даже забыл, что хотел вернуть все как было: себе — штаны, Вильяму — совесть (нет, это не как было, ладно), Кохоле — чувство собственного достоинства. В смысле «папа»? Нет, ладно, это еще можно сглотнуть, даром что Мишэль время от времени действительно чувствовал себя полуживым многодетным папашей. Это было даже немножко мило. С Блаузом? Нет. Категорически нет. Либо первое, либо одно из двух, и никакой игры в семью, по крайней мере, пока Вилу под юбчонку задувает шальной ветер, мы с такими семьи не строим, мальчик, нет-нет. Как известно, партнеры делились на три типа: для жизни, для души и для постели, Блауз проходил как тип со звездочкой — «обняться и нахрен пойти, желательно сам, дорожка знакомая».

[indent] — А ничего больше ты не хочешь, милый? — вопросительно и опасно-мягко спросил Мишэль. Лани, захотел, как всегда какую-то тварь. Тревизо моргнул, полуобернулся, готовя язвительный комментарий про «разумеется, собачка, домик у моря, когда там уже можно перейти к разводу и встрече с ребенком по установленным судом часам?», тлеющий окурок обжег пальцы, но он этого даже и не заметил, только открыл и закрыл рот, как рыба. Открыл снова. И снова закрыл.

[indent] Оставалось выяснить, кто из них ослик, кто — суслик, а кому придется носить почетное звание мокрой кисоньки.

[indent] — Не понял… — кажется у него сегодня у него нет цели, только путь, и путь этот — цитировать Вильяма Блауза эхом. Хлебанул ещё, в приступе бессловесного спонтанного единения не глядя всучил вышеупомянутому фляжку, не сильно беспокоясь, в какой фантасмагорический пазл сложатся алкоголь и наркотики, и ткнул пальцем в плешивые розовые кусты. — Мальчик потерял туфли.

[indent] — Без туфлей, конечно, не дело, — согласился паук, моргая обоими глазами одновременно, повел одной из многочисленных ладошек в изящных перчаточках, и Кохоле была возвращена его обувь и даже беретка в лучшем виде. — Так лучше?

[indent] — Хуже. Но так задумано, — Мишэль кивнул, фляжка снова пошла по рукам и он скосил глаза на Вильяма уже без тени былого раздражения, скорее с истерическим вопросом. — Мы теперь под одним и тем же. Оно и правда тут или мне пора в диспансер?

[indent] — Как неуважительно говорить про кого-то в третьем лице, когда собеседник прямо перед вами. А ещё, называется, лорд! Какое хамство!

[indent] — Приношу вам свои искренние извинения. Премного сожалею, господин… м...

[indent] Хтонь примирительно махнула несколькими руками сразу — у Тревизо почти зарябило перед глазами — и расплылась в ещё более широкой улыбке. На костистой морде она трескалась, как лунный серп.

[indent] — Прощены, прощены! И можете не представляться, я прекрасно знаю, кто вы такие. И за опоздание тоже прощены, хотя что же это, — паук закатал одну из перчаток, сверкнув изящными маленькими наручными часиками, — мы со страшной силой выбились из графика, мне обреют и лапки и брюшко. Так что придется пропустить всю торжественную часть и перейти сразу к самому главному, вам должно быть стыдно, господа! Такая речь пропадает!

[indent] Мишэль почти натурально устыдился. Сложно было не пойти пятнами, когда ты стоишь в платьице горничной, а тебя отчитывает огромный паук.

[indent] —… сущая безделица на самом деле. «Да», «разумеется, да» или «определенно, без раздумий, да, да и ещё раз да»?

[indent] Тревизо мучительно медленно моргнул, фокусируя внимание обратно. Большую часть он благополучно пропустил мимо ушей и теперь чувствовал себя ещё большим дураком, чем до этого. Но если уж и позориться, то с максимально умудренным выражением лица — этому его тоже научили очень давно. Правда он не думал, что хитрые правила политических игр будут полезны в каких-то таких ситуациях. Не было понятно, предлагают им продать почку, сердце или душу. Или напротив, с мастерством консультантов косметического втюхивают. Из того, что он все-таки уловил: за дверями действительно ждала какая-то вечеринка, на вечеринке тоже ждали уже давно, но правила есть правила и просто так их никто не пустит, где, в конце-концов, приглашения, всем же прислали. Мишэль нырнул рукой во внешний карман сумки, достал письмо, чувствуя накатывающее теплым и ласковым языком морской волны ощущение правильности происходящего. Действительно, Лука любила всякие такие «ноу хау», регулярно таскала его на выставки, а на фоне тридцати одинаковых бегущих коней в рамках, названных «Галопом неизбежного тревожного будущего два точка ноль», их многолапый швейцар выглядел даже скучно. Да и что за правило такое: «дожить до утра»? Не был паук на таких вечеринках, где это действительно было сложной задачей — Мишэль как раз с одной такой сюда и приехал.

[indent] —… может быть? Скорее всего? — туманно протянул он, но их новый друг, кажется, был более, чем доволен. Бодро спрыгнул на землю и начал почти одновременно трясти руки Лани, Блауза и Тревизо, вцепился стальной хваткой, захочешь вырваться — проще самому себе по локоть отгрызть. Мишэль дернулся от внезапного болезненного ощущения вокруг запястья, с подозрением покрутил руку перед глазами, рассматривая хитрую вязь сияющих рун со всех сторон.

[indent] — А…

[indent] — Контрольные браслеты. У нас приличное мероприятие.

[indent] Звучало очень логично, так правильно, что аж зубы сводило. Мишэль отряхнул юбку, перехватил трость поудобнее и припрятал фляжку снова в сумку, как ему самому показалось, максимально изящно и незаметно, почти не запутавшись в замках. А вдруг со своим нельзя, а он уже обдолбался так, что даже нога почти не болела, глухо отзываясь болью где-то на периферии сознания. Интересно, а Блауз знал с самого начала? Есть ли надежда, что хотя бы у кого-нибудь внутри будут штаны?

[indent] — Халатик тебе маловат, — напоследок бросил он и первый гордо проплыл в темный зёв гостеприимно открытой двери.

[indent] Нет. Все таки её хлопок за спиной — вот что было похоже на рухнувшую крышку гроба.

[status]несу таблетки[/status][icon]https://i.imgur.com/m6cj5jS.jpg[/icon]

Отредактировано Мишэль Тревизо (2023-03-13 06:40:31)

Подпись автора

https://i.imgur.com/D4P1sKM.png
Любой человек — теплица, пока в нем жизнь теплится.

+1


Вы здесь » Аркхейм » Незавершённые эпизоды » Туманные дали


Рейтинг форумов | Создать форум бесплатно